(Правда, — Вавилон встает?)
и свои собственные:
Ибо мимо родилась
Времени! Вотще и всуе
Ратуешь. Калиф на час —
Время! — я тебя миную.[425]
и еще кузьминское:[426]
«Чту мне до них!»
— (в моем применении — времен)
Простите за карандаш, но — лектор наверное думает, что я записываю — неудобно просить чернил.
До свидания!
МЦ.
Да! А Вы не можете меня звать просто — Марина?
28-го июня 1927 г., вторник.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Дорогой Лев Исаакович,
1) В субботу, 2-го мы с Вами обедаем у Путермана,[427] — хотите поедем вместе? Буду у Вас в 7 ч., не позже, вместе отправимся. Отвечайте только, если не можете.
2) Внезапно вспомнила, что Свят<ополк>-Мирский переводит мою Поэму Горы для какого-то франц<узского> журнала, — не для Commerce ли? Если да, С<ув>чинский, в Вашем разговоре с ним, неизбежно на это сошлется, — так имейте в виду: Поэма Горы всего-навсего 200 строк, при половине гонорара Мирскому мне останется в лучшем случае — франков 300, 350 фр. По сравнению с возможностями прозы это мало и скорее походит на испорченную возможность.
Должна Вас предупредить, дорогой Лев Исаакович, что С<ув>чинский моей прозы тоже не любит, хотя не так воинственно, как Св<ятополк>-Мирский. Когда Вы начнете о прозе, он сразу заговорит о стихах, прибегнет к отводу.
Было бы хорошо, если бы Вы заговорили о реальной вещи, а именно о прозе памяти Рильке, которую знаете, о вещи читанной и одобренной Вами, уже принятой Nouvelle Revue Franзaise,[428] но которую бы, в виду гонорара, желательно поместить в Commerce.
Нужно С<ув>чинского зарядить — либо именем Рильке, либо любимостью его французами, либо самой вещью, либо вопросом гонорара, — не знаю чту для такого эстета действительнее.
Мне кажется, успех будет не из легких. Да! еще одно: он вещи не знает, будет и этим отговариваться.
Главная линия в разговоре: стихи не кормят, кормит проза, а проза у меня есть, — и она все равно появится, весь вопрос где.
Простите за скучное и тщательное, совсем не мое, письмо, — совсем не письмо!
Итак: 1) в четверг вижу С<ув>чинского и сообщаю о Вашем желании повидаться с ним перед отъездом.
2) В субботу в 7 ч., немножко раньше, заезжаю за Вами и вместе едем к Путерману, которого зовут Иосиф Ефимович, — на случай Вашего утвердительного ответа ему.
Мне же отвечайте только, если поедете не из дому.
Еще раз простите и спасибо за доброту и тяготу. Сердечный привет от С Яковл<евича> и меня.
МЦ.
Р. S. С<ув>чинский и М<ир>ский до того не выносят моей прозы (особенно М<ир>ский), что, даже не читав им, отдала прозу о Р<ильке> в Волю России.
9-го июля 1927 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc,
Дорогой и милый Лев Исаакович,
Разве Вы не знаете, что для меня дважды нет дождя 1) п. ч. есть, т. е. как всё в природе — люблю 2) даже если бы не любила, Вас — люблю и ни с каким ливнем бы не посчиталась.
Не приехала потому, что 5 ч. сряду сторожила, т. е. содержала под домашним арестом ядовитую воровку и шантажистку, ошельмовавшую всю русскую колонию и пуще всех — меня. При встрече расскажу, но думаю, что до меня прочтете в газетах.
Рвалась к Вам каждую минуту, а шантажистка — ко мне, хватала за ноги и за руки, умоляя отпустить. Не отпустила и не жалею.
История ее двухдневного пребывания у меня — роман, за который дорого дали бы Последние Новости.
Ошельмованы: Земгор[429] (Руднев!), д<окто>ра: Пасманик, Зернов, Вальтер, церковь Дарю,[430] — кламарцы, шавильцы, медонцы,[431] — всех не упомню и не перечислю. Гениальная актриса.
Спасибо за память о моих литер<атурных> делах, но Св<ятополк>-Мирский отвиливает: он отлично переводит, — перевел очень большую и трудную вещь Пастернака[432] для того же Commerce. Скоро напишу по-человечески, а пока — хорошего отдыха, хорошей погоды, бездумной головы и полного забвения всего парижского! (NB! я — Медон!)
Целую Вас, привет Вашим.
МЦ.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jenne d'Arc
31-го июля 1927 г.
Дорогой Лев Исаакович,
Спасибо за весточку. Дела с Мирским и Commerce не двинулись. Произошла путаница: в след<ующем> № Верст идет не моя проза о Рильке (напечатана в «Воле России» и до сих пор — десятое письмо пишу! — не оплачена), а поэма к нему же.[433] Прозы Мирский и не видел. Кроме того, он лицемер: Вам говорит, что не умеет переводить, а переводит труднейшую прозу Пастернака. Просто — он мою прозу, как я Вам уже говорила, ненавидит, и всячески будет отвиливать. («Худшая проза, которую когда-либо читал», — определение в каком-то англ<ийском> журнале.)
Сейчас он в городе, меня не окликает. — Бог с ним.
— Как у Вас погода? Надеюсь, что не медонская: ясные ночи, плаксивые дни, полная ненадежность и бестолочь, по три дождя в день. Было бы солнце, была бы втрое счастливее.
Ряд евразийских (тайных) отъездов в Россию, недавно провожали одного чудесного юношу, — и жаль и радостно.
Что еще? Меня недавно обокрали: чудный старинный браслет (курганный), другой браслет — недавний подарок Саломеи[434] — белье и ряд вещей. Вор — очаровательное женское существо, ошельмовавшее всю русскую колонию. При встрече расскажу, — случай стуящий, для меня до сих пор неразгаданный.
Вчера были мои именины, получила: фартук (от Али), ряд письменных принадлежностей от Сережи, от одной дамы рубашку (все украдено!), от П. П. С<увчин>ского мундштук и от В. А. С<увчин>ской — роговые очки, в которых и пишу.
