В. В. МАЯКОВСКОМУ
3-го декабря 1928 г.
Meudon (S. et О.)
2, A venue Jeanne d'Arc
Дорогой Маяковский!
Знаете чем кончилось мое приветствование Вас в «Евразии»?1 Изъятием меня из «Последних новостей», единственной газеты, где меня печатали — да и то стихи 10–12 лет назад! (NB! Последние новости!)
«Если бы она приветствовала только поэта-Маяковского, но она в лице его приветствует новую Россию…»
Вот Вам Милюков — вот Вам я — вот Вам Вы.
Оцените взрывчатую силу Вашего имени и сообщите означенный эпизод Пастернаку и кому еще найдете нужным. Можете и огласить.
До свидания! Люблю Вас.
Марина Цветаева.
ГОНЧАРОВОЙ Н. С
<Начало января 1929 г.>
С Новым Годом, дорогая Наталья Сергеевна! Хочу, чтоб он прошел под знаком дружбы с Вами. О, не бойтесь! — это Вам — ни Вашему делу, ни Вашему времени — ничем не грозит. На первое место ставлю чужой труд, на второе — свой, на третье — труд совместный, который и есть дружба.
— Столько надо Вам сказать. —
Писать о Вас начала, боюсь, будет не статья, а целая книжка… только — кто напечатает?..
Просьба: когда я у Вас попрошу — дайте мне час: с глазу на глаз. Хочу, среди другого, попытку эмоциональной духовной биографии; много о Вас знаю, но есть вещи, которые знаете только Вы, они и нужны. Из породы той песенки о «не вернется опять», такие факты.
Написаны пока: улица, лестница, мастерская.[1198] Еще ни Вас, ни картин. Вы в глубинах мастерской, до которых еще не дошла. Пока за Вас говорят вещи. А я говорю Вам — любопытная вещь будет.
А вот два стиха о Наталье Гончаровой — той, 17-го года, встреча готовилась издалека.[1199]
А вот еще платок, которые носят паломники, настоящий, оттуда, по-моему — Вам в масть.
Люблю Вас и целую Вас.
МЦ.
ПОЗНЕРУ В. С
12-го мая 1929 г.
Meudon (S. el О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Милый Владимир Соломонович,
На этот раз с просьбой о билетах — к Вам (всегда просила Вашего папу).
25-го мой вечер, вступительное слово о русской поэзии читаете Вы (читаете?) потом я — et tout ce qui s'en suit,[1200] в частности — отрывки из Перекопа, большой поэмы.
Цена билета 25 фр<анков>, посылаю 5.
Всего лучшего, позвоните по тел<ефону> Clamart 411 и вызовите Сергея Яковлевича Эфрона и сговоритесь с ним, нам необходимо повидаться.
М Цветаева.
14-го мая 1929 г.
Meudon (S. et О.)
2, Av Jeanne d'Arc
Милый Владимир Соломонович,
Есть слух, что Вы на днях уезжаете из города. Известите меня тотчас же, читаете ли Вы на моем вечере или нет, и можно ли наверняка на Вас рассчитывать. До вечера 10 дней, а от Вас до сих пор ни слова. Мне нужно знать.[1201]
Жду Вашего ответа. Всего лучшего.
МЦветаева.
ГУЧКОВУ А. И
28-го мая 1929 г.
Meudon (S. et О.)
2, Av Jeanne d'Arc
Сердечное спасибо, дорогой Александр Иванович!
Посылая Вам билеты, я вовсе не надеялась на устройство всех, и присланное Вами — подарок. Очень я жалею, что не были на вечере, меньше из-за Перекопа (восстановимого), чем из-за любопытного состава зала, соединившего на час все крайности эмиграции. (Дольше часу это бы не продержалось!)
А Вы не забыли моих дроздовцев?[1202] Думаю выехать около 15-го, кажется в окрестности Гренобля, откуда жду ответа. — А каковы Ваши планы? В<ера> А<лександровна> получила новый купальный халат, и море предрешено.
Еще раз горячее спасибо за участие, — каждый проданный билет — толчок вдоль рельс! (Перевод вечеровых билетов на железнодорожные.)
Сердечный привет.
МЦветаева.
ВУНДЕРЛИ-ФОЛЬКАРТ Н
2-го апреля 1930 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Милостивая государыня,
ушедшее от нас письмо более не принадлежит нам, если даже тот, к кому оно ушло, тоже принадлежит к ушедшим.
Мои письма к Р<айнеру> М<ария> Р<ильке> принадлежат ему — кого все слушали и кому ничего не принадлежало. Мои письма к Р<айнеру> М<ария> Р<ильке> — это он сам, которого в жизни не было, который всегда свершается, который — будет.
Поэтому, милостивая государыня, отдайте мои письма будущему, положите их рядом с другими, которые будут, — пусть лежат они пять коротких десятилетий. Если через пятьдесят лет кто-нибудь о них спросит и потянется к ним — Вы предоставите их Вашим потомкам.
Так лучше.
Письма Рильке, его книги с надписями и его — наверное, последнюю — Элегию я завещаю веймарскому Дому Рильке[1203] (почему не Святилищу — ведь любой дом был или станет благодаря ему святилищем?) с такой же просьбой: через 50 лет после моей смерти.
Милая милостивая государыня (Вы не можете не быть милой или быть немилостивой, раз Вы близко знали Р<ильке> и по-прежнему близки к нему) — в 1927 году я напечатала в русских журналах новогоднее письмо (стихотворение) к Р<ильке>[1204] и еще одно, как бы это сказать, — Р<ильке> был моей последней Германией, как я — его последней Россией — словом — тоже письмо о его смерти между другими двумя: смертью старой девы и смертью мальчика (так уж случилось) — длинная фраза![1205]
Что до стихов — я просто не знаю, кто мог бы их перевести; по-русски я считаюсь одним из двух «самых трудных» поэтов (другой — Борис Пастернак, сын художника Леонида Пастернака, дружившего когда-то с Рильке, и, по-моему, — и не только по-моему — величайший поэт русского будущего), но другие страницы (проза, как это принято называть)[1206] вполне переводимы. Будь у меня лишь время! (Лишь время.)
