«Среди ближайших сотрудников в редакции Верст есть евреи…» Тут кончается ваше письмо и начинается мое.
Когда редактора — счетом три и имена их: Сувчинский, Святополк-Мирский и Эфрон, ссылка на редакторов-евреев естественно относится к последнему.
Итак:
Сергей Яковлевич Эфрон
— довожу до вашего сведения —
Сергей Яковлевич Эфрон родился в Москве, в собственном доме Дурново. Гагаринский пер<еулок> (приход Власия).
Отец — Яков Константинович Эфрон, православный, в молодости народоволец.
Мать — Елисавета Петровна Дурново.
Дед — Петр Аполлонович Дурново, в молодости гвардейский офицер, изображенный с Государем Николаем I, Наследником Цесаревичем и еще двумя офицерами (один из них — Ланской) на именной гравюре целой и поныне. В старости — церковный староста церкви Власия.
Мой муж — его единственный внук.
Детство: русская няня, дворянский дом, обрядность.
Отрочество: московская гимназия, русская среда.
Юность: женитьба на мне, университет, военная служба, Октябри Добровольчество.
Ныне — евразийство.
Если сына русской матери и православных родителей, рожденного в православии, звать евреем — 1) то чего же стуят и русская мать и православие? — 2) то как же мы назовем сына еврейских родителей, рожденного в еврействе — тоже евреем?
Ходасевич, говорящий об одном из редакторов, носящем фамилию Эфрон, был… точнее.
Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы оба должны сделать Сувчинского — поляком,[744] Ходасевича — поляком,[745] Блока — немцем (Магдебург),[746] Бальмонта — шотландцем[747] и т. д.
Вы последовали здесь букве, буквам, слагающим фамилию Эфрон — и последовали чисто-полемически, т. е. НЕЧИСТО — ибо смеюсь при мысли, что вы всерьез — хотя бы на одну минуту — могли счесть С<ергея> Я<ковлевича> за еврея.
Вы — полемические побуждения в сторону — оказались щепетильнее московской полиции, на обязанности которой лежала проверка русского происхождения всякого юноши, поступавшего в военное училище, — и таковое происхождение—иначе и быть не могло — за С<ергеем> Я<ковлевичем>, — признавшей.
Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем вы 1) вычеркиваете мать 2) вычеркиваете рожденность в православии 3) язык, культуру, среду 4) самосознание человека и 5) ВСЕГО ЧЕЛОВЕКА.
Кровь, пролившаяся за Россию, в данном случае была русская кровь и пролита была за свое.
Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы делаете его ответственным за народ, к которому он внешне — частично, внутренне же — совсем непричастен, во всяком случае — куда меньше, чем я!
________
Наднациональное ни при чем, с какой-то точки зрения Heine и Пастернак не евреи, но не с какой-то, а с самой национальной точки зрения и чувствования — вы неправы и не вправе.
Говорите в своих статьях о помесях, о прикровях, и т. д., ссылаться на еврейство «одного из редакторов» я воспрещаю.
Марина Цветаева
Р. S. Евреев я люблю больше русских и может быть очень счастлива была бы быть замужем за евреем, но — что делать — не пришлось.
ПОЗНЕРУ С. В
25-го марта 1927 г.
Bellevue (S. et O.)
31, Boulevard Verd
Милый Соломон Владимирович,
Вновь обращаюсь к Вам с большой просьбой поддержать мое ходатайство о выдаче мне пособия с вечера.
Если будут говорить, что я устраиваю вечер[748] — знайте, что это вечер на ТЕРМ, в маленькой студии всего на 100 человек.
Так уж сладилось, что я всегда Вас — все о том же — прошу!
До свидания, сердечный привет Вам и Вашим.
МЦ
23-го декабря 1927 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jecame d'Arc
Милый Соломон Владимирович,
Не была на писательском собрании[749] потому, что хожу бритая (после скарлатины) и по возможности не показываюсь. Та же бритая голова, не говоря уже о моей нелюдимости, полная обеспеченность моей всяческой непригодности в делах вечера.
Будьте другом, скажите кому, куда и когда подавать прошение, боюсь, что меня забудут. (Говорю о деньгах с будущего вечера писателей.)[750]
Заранее благодарная Вам.
МЦветаева.
Р. S. Еще просьба! Помните, Вы в прошлом году говорили мне, что есть возможность получать от русских американцев (Вы конечно знаете о чем говорю) ежемесячное пособие.[751] Я тогда сообщила г<оспо>же Ельяшевич[752] свой адрес, но этим дело и кончилось.
Как его двинуть? Кого и как просить? Я очень нуждаюсь.
26-го янв<аря> 1929 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Милый Соломон Владимирович,
Разрешаю себе напомнить Вам, что я от писательского вечера получила только 200 фр. и очень рассчитываю еще на 100, если по примеру прошлых годов мне присуждено 300 фр. Может быть Вы мне дошлете их просто в письме? Всего хорошего, сердечный привет.
МЦветаева.
АННЕ ДЕ НОАЙ
<Май 1927>
Сударыня!
Я не читала Вашей книги Честь Страдать, и, не прочитав ее, вот что я о ней думаю. Это Ваша последняя книга и, будучи последней, она наиближайшая к следующей, значит — Ваша почти самая великая. Это Вы последнего полночного удара: Вы из уже-завтра.
Честь Страдать. Если бы Вы написали «Счастье Страдать», М. Мартен дю Гар был бы доволен (почему бы не «Удовлетворение Страдать»?), вот одно из прелестных противоречий, в отсутствии которых он Вас упрекает.[753] Но Вы никогда не написали бы «Счастье Страдать». Анна де Ноай первых своих книг могла бы написать «Страсть Страдать».[754] Или чуть позже — Гордость Страдать. Но послевоенная Анна де Ноай могла сопоставить Страдание только с Честью.
