Одно — мне — и все остальные — некоей «В.Д.», но — очень странно — с моими приметами. (Эту «В.Д.» я видела — между горной фляжкой и еще чем-то горным — в его посмертной комнате. Веселая хорошенькая современная барышня, снятая лежа, — лицом к зрителю. Смеется.) Я тогда ходила в пелерине, самой простой, грубой, темно-синей, сестре-милосердинской, только без креста. Так не только тогда, так никто никогда не ходил, — значит и «В.Д.» И такие строки — или вроде — о крылатом безруком существе (плащ дает крылья и лишает рук!) — посвященные ей, которая, очевидно, ходила в модном поколенном пальто. (Пелерина была дли—ин—на—я.)
Ясно, явно, что он, написав мне, потом, с досады, с обиды, одним махом пера — ей, ибо буквы посвящения — другими чернилами, — post-fасt’ными. (Вся книга — черными, все посвящения ей — лиловыми, видно, что надписал всё сразу, — решив.)
Уцелела вся наша переписка. «Письма того лета» — так бы я назвала. А то лето было — тысяча девятьсот двадцать восьмое. Я была нà море, он — в Медоне. Двадцать семь — его писем, и, кажется, столько же моих. (Своих, естественно, не считала).
________
Я написала в Белла-Донне короткий исчерпывающий отзыв (ПОСМЕРТНЫЙ ПОДАРОК), который до сих пор — три месяца! — валяется в Послед<них> Новостях. О их же поэме, о сыне их сотрудника и даже больше — и не хотят: молча, как ничего (всего) моего. Статья разрублена мною, по подневольному требованию отца, — ПОПОЛАМ, просто под трехсотой печатной новостнóй строкой — подпись. Остающаяся часть, по тайному сговору с П. П. Гронским, воровски должна была идти под другим названием (Корни поэзии) с ввинченной вводной фразой. Ибо двойного фельетона мне не дают, а вещей с продолжением — не печатают. Но и это не помогло. (Демидов, от которого всё зависит, П. П. Гронского вел за гробом, и он знает, чтó для отца каждое слово в печати — о его сыне, знает и мою дружбу с Н<иколаем> Павловичем — и именно мне не дают сказать о Белла-Донне. (Были уже статьи Адамовича[1357] и Бема (в Мече). Надо мной здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии. (Защиты — нет.) Мою последнюю вещь (Сказка матери) — изуродовали: сорок самовольных редакторских сокращений посреди фразы. Убирали эпитеты, придаточные предложения, иногда просто два слова (главных! то, ради чего — вся фраза. Ведь это — детская речь!).
Сказка матери — не моя вещь. Отказываюсь.
________
От меня, после 2-летнего невыносимого сосуществования, ушла дочь — головы не обернув — жить и быть как все. Та самая Аля. Да.
От черной работы и моего гнета. У меня — само-вес, помимовольный. Не гнету я только таких как я. А она — обратная. Круглая, без ни одного угла. Мне обратная — во всем.
<Приписка на полях слева:>
Письмо не кончаю, а обрываю. Если быстро отзоветесь — напишу еще. Сколько подчеркнутых мест! Я вся — курсивом. До свидания — в письме.
МЦ.
11-го Октября 1935 г.
Vanves (Seine)
65, Rue J. S. Potin
Если письмо действительно затерялось — потеря невозвратная, ибо в нем был негатив Гронского у подножья Белла-Донны. Молчите об этом, ибо родители даже не знали, что он у меня остался, — да и остался случайно: я отдавала увеличивать (для них) ряд его карточек, все негативы вернула, а этот случайно застрял.
А заказным я не послала — вот почему: Ваша марка (как и сегодняшняя: возвращаю обе) оказалась недействительной, ибо просроченной (срок — 6 месяцев) и мне бы сразу пришлось платить 3 фр<анка>, а я этого не могла. Вот и положилась — на почты: французскую и эстонскую. Очень печально, тем более, что снимок был отличный: юноша у горного (ледяного, снежного) озера, над ним — Белла-Донна. Лицо — веселое, горячее, обожженное снегом: тёмное.
В том письме я просила Вас отозваться немедленно, чтобы я не успела выйти из строя мыслей о Гронском. Была его краткая биография, с рядом показательных случаев. Родословная. Физический портрет. Письмо, если Вы его любите, для Вас — незаменимое — и невосстановимое, как тот негатив. Обратно не пришло — и конечно не придет.
________
У Гронского-отца (тоже писала) был удар, даже два, один на Пасху, другой летом, сейчас он в санатории и, в общем — конченный человек, во власти первого сильного волнения. Ему даже запрещена карточка сына. Книгой ведает мать — и книга выйдет.
Мать лепит его большую голову — по прежним своим работам — и карточкам. Он, но — собирательный, основной, и — жёстче, чем в жизни. Он — чéрт, не он — выражений. Да этого должно быть скульптура дать не может. Можно будет добыть — для Вас, если очень захотите. Но так как она — нищая, придется оплатить отливку. Не думаю, чтобы это превзошло средние возможности. Лепит она его в терракотовом пластилине: живом цвете и материале.
________
Да, если хотите книгу одним из первых — вышлите матери 12 фр. по адресу:
Mme Nina Gronsky
14, Cité Falguière Paris.
15 me
Ряд его и ее друзей вносят сейчас, чтобы помочь оплатить типографию. А Вам корысть — полýчите до официального выхода. Экземпляров — всего — 300.
Там есть посвящение и мне, которого он мне никогда не прочел.
_______
А вот — случайно сохранившиеся записи, в ответ на предыдущее письмо (я его не очень помню, м. б. вспомните — Вы) — тогда — Гронский занял всё место — в дело не пошедшие.
Просто — списываю:
«Уразумевать» нечего, ибо вещь — чисто внешняя. Психея — не этап (физический), это — сборник, т. е. собранные стихи, написанные в разное время (от 1916 г. до 1920 г., а м. б. и позже), если хотите — избранные стихи, выбранные по примете романтики: чистой душевности. Все мои книги — хронологические этапы: чтó в жизни — то в тетради, чтó в тетради — то в книге. (В жизни, читай: в мне данного дня.) А Психея — отбор, поэтому не этап: не часть пути, а, если хотите, вечное сопутствие.
Психея частично входит в Версты I, в Версты II (никогда не вышедшие), в Ремесло. Психеи — как книги — нет. Последовательность: Вечерний Альбом (1910 г.). Волшебный Фонарь (1912 г.). Юношеские стихи (неизданные: 1912–1916 г.). Версты I (изданные частично в советском сборничке того же имени: моем сборничке), — 1916 г., — Версты II (неизданные: 1916 г.-1921 г.). Ремесло (1921 г.), После России (1921 г.-1925 г.; кажется). После 1925 г. не издано ничего. Ясно? Это — мои этапы: мои тетради. А Психея — из разных тетрадей, т. е. разных лет. Психею, как всё, что написала — очень люблю. Вот уже нè:
— Я вас не писал никогда![1358]
Не люблю только привередливости, внюхивания, предпочтения одного в ущерб другому. Скажем, не люблю Психею в известных руках: самих рук не люблю!
________
