Шакал прав. Лучше нести груз, чем идти пустым. Оля — груз. Тяжёлый, давящий. Но без неё зачем всё это? Зачем Зона, деньги, год службы?

Без цели — просто выживание. Бессмысленное, пустое.

С целью — хоть какой-то смысл.

Легионер дошёл до базы, спустился в шахту. Собаки спали, одна подняла морду, завиляла хвостом. Он погладил. И задумался вновь.

На пятый день Пьер заметил. Одна из собак — самая крупная, серая, с рваным ухом — лежала отдельно от стаи. Дышала тяжело, часто. Живот раздулся, бока вздутые. Когда он погладил, почувствовал — внутри что-то шевелится. Толчки, слабые, но отчётливые.

Беременная. Сука, мать её.

Легионер присел, осмотрел ближе. Соски набухли, розовые, из них сочится молозиво. Живот твёрдый, натянутый. Собака скулила тихо, лизала его руку, смотрела пустыми глазницами. Просила помочь.

Он встал, пошёл на второй уровень. Медблок — четвёртая дверь слева. Табличка: «Медицинская служба. Капитан Соловьёв». Постучал.

— Войдите.

Зашёл. Кабинет небольшой, стерильный. Белые стены, стол, кушетка, шкафы с медикаментами. За столом капитан Соловьёв — лет сорок пять, седой, в очках, халат белый. Бывший военврач, судя по выправке.

Соловьёв поднял глаза.

— Шрам? Что случилось?

— Собака рожать будет. Нужен совет.

— Какая собака?

— Слепой пёс. Мутант. Из тех, что я привёл.

Соловьёв снял очки, протёр.

— Ты серьёзно? Хочешь, чтобы я консультировал по родам у мутанта?

— Серьёзно. Она рожать будет сегодня-завтра. Не знаю, как помочь. Ты врач. Знаешь.

— Я врач людей, а не собак.

— Принцип тот же.

Соловьёв молчал, смотрел. Потом вздохнул, надел очки обратно.

— Ладно. Слушай. Роды у собак обычно проходят сами. Инстинкт работает. Но если мутант, могут быть осложнения. Щенки крупные, застрянут. Или неправильно лежат. Тогда помогать надо.

— Как?

— Во-первых, место. Тёплое, тихое, чистое. Подстилка мягкая, чтобы щенки не замёрзли. Во-вторых, вода. Тёплая, кипячёная. Тряпки чистые. В-третьих, следи за процессом. Схватки начнутся — живот сжимается, собака напрягается. Нормальные схватки — каждые десять-пятнадцать минут. Если чаще или реже — плохо. Щенок должен выйти головой вперёд, в плёнке. Плёнку сразу снимай, иначе задохнётся. Пуповину обрезай ножом, прижги спиртом. Щенка оботри, дай матери облизать. Если не дышит — разотри грудь, подуй в нос. Понял?

— Понял. А если застрянет?

— Тогда тяни. Осторожно, но уверенно. Хватаешь за голову или за лапы, тянешь вниз, к хвосту матери. Не вверх, не в стороны. Вниз. Если не выходит — значит, мёртвый. Придётся резать.

— Резать?

— Кесарево. Вспарываешь живот, достаёшь щенков. Мать, скорее всего, сдохнет. Но щенков спасёшь.

— Хрен с ним. Надеюсь, не дойдёт.

— Я тоже надеюсь. Вот, бери. — Соловьёв достал аптечку, положил на стол. — Бинты, спирт, ножницы, зажимы. Если что — зови. Я посмотрю.

— Спасибо.

— Не за что. И Шрам?

— Да?

— Ты странный. Людей убиваешь без проблем, а собаке рожать помогаешь.

Легионер пожал плечами.

— Люди сами выбирают свою судьбу. Зверь нет.

Соловьёв хмыкнул, кивнул. Понял.

Дюбуа вернулся в шахту. Собака лежала, дышала тяжело, скулила. Схватки начались. Живот сжимался, напрягался, расслаблялся. Каждые пятнадцать минут. Нормально.

Он принёс воду — два ведра, тёплой, из котельной. Тряпки — чистые, из склада. Постелил под собаку мешковину, сложенную в несколько слоёв. Мягко, тепло.

Остальные собаки отошли в сторону, сбились в кучу, смотрели. Понимали — что-то важное происходит.

Легионер сел рядом с роженицей, гладил по голове, говорил тихо. Слова не важны. Важен голос — спокойный, уверенный. Собака слышала, расслаблялась.

Схватки участились. Каждые десять минут, потом каждые пять. Собака скулила громче, напрягалась, тужилась. Из петли потекла жидкость — мутная, с кровью. Воды отошли.

Ещё через десять минут показалась голова. Маленькая, мокрая, в плёнке. Собака тужилась, голова выходила медленно. Застряла.

Дюбуа взялся осторожно, пальцами за голову. Тёплая, скользкая. Потянул вниз, к хвосту. Не сильно, но уверенно. Голова вышла. Потом плечи, туловище, задние лапы. Щенок выскользнул на мешковину, весь в плёнке и слизи.

Легионер сорвал плёнку, вытер морду тряпкой. Щенок не дышал. Он перевернул, растёр грудь, подул в нос. Ничего. Ещё раз. Щенок дёрнулся, кашлянул, пискнул. Дышит.

Наёмник обрезал пуповину ножницами, прижёг спиртом. Щенок пищал тонко, дёргал лапами. Он положил к морде матери. Собака облизала, подтолкнула носом к соску. Щенок присосался, затих.

Первый.

Через пятнадцать минут второй. Вышел легче, сам. Дюбуа снял плёнку, обрезал пуповину, вытер. Дышит сразу. Положил к матери.

Третий через двадцать минут. Четвёртый через десять. Пятый через пятнадцать. Все живые, все пищат, все сосут.

Шестой застрял. Голова вышла, плечи застряли. Собака тужилась, но не выходил. Легионер взялся, потянул осторожно. Не идёт. Сильнее. Плечи вышли, потом всё остальное. Щенок крупнее других. Не дышал.

Пьер растирал, дул, массировал. Минуту, две. Ничего. Мёртвый.

Он отложил в сторону, вернулся к матери. Проверил живот — мягкий, схватки прекратились. Всё. Шестеро родилось, один мёртвый, пятеро живых.

Собака лежала, облизывала щенков, дышала тяжело, но спокойно. Выжила. Справилась.

Легионер вытер руки, убрал плёнки, тряпки грязные, мёртвого щенка. Вынес наружу, в лес, бросил под куст. Зона переварит.

Вернулся, сел рядом. Смотрел на щенков. Маленькие, слепые, беспомощные. Пищат, дёргаются, ползают. Шерсть мокрая, серая, кое-где пятна тёмные.

Подождал час. Щенки обсохли, шерсть распушилась. И тут заметил.

У одного щенка веки приоткрылись. Щель маленькая, но видно — внутри что-то есть. Не пустая глазница, как у матери. Глаз.

Легионер присмотрелся ближе. Достал фонарь, посветил. Глаз закрылся от света, щенок пискнул. Реакция. Видит.

Проверил остальных. У всех четверых то же самое. Веки сомкнуты, но не заросшие. Под ними глаза. Маленькие, но есть.

Метисы. Слепая мать, отец, видимо, псевдособака обычная, не мутант. Гены смешались. Получились щенки с глазами.

Дюбуа усмехнулся. Зона. Она убивает, калечит, мутирует. Но иногда делает наоборот. Возвращает то, что забрала. Глаза слепым. Странная логика. Или никакой логики, просто случайность.

Он погладил собаку по голове. Та лизнула руку, устало, благодарно. Щенки сосали, пищали, грелись.

Наёмник встал, принёс воды и еды. Поставил рядом. Собака попила, съела немного, легла обратно. Обняла щенков лапами, закрыла собой. Грела.

Легионер сел у стены, смотрел. Устал. Руки в крови, форма грязная. Но довольный. Пятеро живых. Пятеро с глазами.

Может, когда вырастут, пригодятся. Увидят опасность, которую слепые не чуют. Предупредят. Спасут.

А может, сдохнут через неделю. Зона не любит слабых.

Он закрыл глаза, откинул голову на стену. Сон накрыл быстро, тяжело.

Снились снова собаки.

Зона вокруг. Мёртвая, серая, опасная.

Пьер проснулся через два часа. Щенки спали, прижавшись к матери. Дышали ровно, тихо.

Живы. Пока живы.

На десятый день Пьер снова пошёл к мосту. Без причины, просто вышел. Собаки остались на базе — мать кормила щенков, остальные охраняли. Взял винтовку, дозиметр, пошёл.

Лес был тих. Дозиметр стрекотал ровно — сто десять. Терпимо. Встретил одну собаку-мутанта, пристрелил. Кабана обошёл стороной — не хотелось стрелять.

К мосту вышел к вечеру. Солнце садилось, небо краснело. У костра Шакал сидел один, курил, смотрел в огонь. Услышал шаги, обернулся. Узнал, усмехнулся.

— А, снайпер. Опять пришёл. Привыкаешь?

— Привыкаю.

— Садись. Самогон есть.

Легионер сел на привычный камень. Шакал протянул флягу. Пьер глотнул, вернул. Шакал допил, спрятал.

Молчали минут пять. Костёр потрескивал, река шумела внизу. Сумерки сгущались.