— Циничная философия.

— Реалистичная. Достоевский хотел верить в мораль, в совесть, в бога. Красиво, но наивно. Мир работает иначе. Власть решает всё. Деньги, оружие, влияние. У кого больше — тот сильнее. Мораль для слабых, для тех кто оправдаться хочет. Сильным мораль не нужна. Они сами решают что правильно.

Крид затушил сигару об урну, посмотрел на легионера.

— Ты спрашивал себя — правильно ли убил Петренко? Терзает совесть?

Дюбуа пожал плечами.

— Нет. Работа как работа.

— Вот и ответ. Ты не Раскольников. Ты профессионал. Убиваешь за деньги, не за идею. Не мучаешься, не страдаешь. Делаешь, получаешь, живёшь дальше. Это здоровая позиция. Раскольников пытался быть философом с топором. Не получилось. Ты солдат с винтовкой. Получается отлично.

Легионер посмотрел на портфель в руке. Семь с половиной тысяч евро. Цена одной жизни. Петренко стоил пятнадцать тысяч. Дорого для политика, дёшево для человека. Относительность цены.

— Следующий контракт будет? — спросил он.

— Возможно. Зависит от заказчиков. Такие работы редкие, но прибыльные. Но сначала реши — возвращаешься в Зону или нет. Левченко ждёт ответа. Снайпер нужен, платят хорошо, работы много. Выбор за тобой.

— Подумаю.

— Думай быстро. Отпуск кончается завтра. Либо на базу, либо до свидания навсегда.

Крид протянул руку. Рукопожатие крепкое, короткое.

— Удачи, Дюбуа. Ты хороший солдат. Таких мало. Если решишь уйти — пойму. Если останешься — буду рад. В любом случае, знай — ты право имеешь. На что? На то что сам решишь. Деньги дают выбор. У тебя теперь денег достаточно. Выбирай.

Развернулся, пошёл через площадь. Широкий, уверенный, в бирюзовом костюме. Растворился в толпе за минуту.

Легионер остался один. Портфель в руке, пятнадцать тысяч евро внутри. Цена убийства Петренко. Цена его собственных сомнений. Цена выбора.

Крид прав. Достоевский задавал вопрос — кто право имеет? Ответ простой. Тот у кого власть. Власть разная — деньги, оружие, влияние. У Пьера оружие и деньги. Значит право имеет. На что? На жизнь, на выбор, на путь.

Зона или город? Контракт или свобода? Война или мир?

Он посмотрел на церковь напротив. Золотые купола, кресты, красота старинная. Внутри люди молятся, просят прощения, ищут ответы. Достоевский там бы сидел, мучился, страдал. Раскольников тоже.

Но Пьер не Раскольников. Он солдат. Философия не его дело. Работа его дело. Выстрел, деньги, жизнь дальше. Просто, понятно, эффективно.

Петренко мёртв. Пятнадцать тысяч евро в кармане. Работа закрыта. Следующий шаг?

Решит сегодня. К вечеру. Может Оля поможет решить. Воробей с бирюзовыми волосами, что заставляет чувствовать жизнь. Или Зона решит. Место где всё ясно — убивай или умирай.

Два пути. Один выбор. Время до завтра.

Легионер сунул портфель в рюкзак, закинул на плечо. Пошёл через площадь. Медленно, без спешки. Город жил вокруг. Киев, третий день, последний день решения.

Кто право имеет? Он имеет. На что? На выбор.

Сделает его сегодня.

Но сначала кофе. И может скрипка. Голос французский, читающий стихи. Воробей, слушающий внимательно.

Жизнь перед выбором. Последние часы человечности.

Потом решит — остаться человеком или вернуться волком.

Оба права имеют.

Вопрос только — какое право сильнее.

Андреевский спуск в три часа дня. Солнце пробивалось сквозь облака, холодное, но яркое. Туристов больше чем в тот раз — группа японцев фотографировала церковь, пара студентов торговала картинами, художник рисовал портрет девушки.

Оля стояла на том же месте. Скрипка у плеча, глаза закрыты, играла. Мелодия знакомая, печальная. Чайковский, кажется. Лебединое озеро, или что-то похожее. Играла красиво, самозабвенно. Несколько прохожих остановились слушать, бросали монеты в чехол.

Дюбуа стоял в десяти метрах, смотрел. Рюкзак на плече, портфель с деньгами внутри. Работа закончена, контракт закрыт. Петренко мёртв, пятнадцать тысяч евро в кармане. Выбор впереди — Зона или город.

Но сейчас только она. Девушка с бирюзовыми волосами, что играет на скрипке и не знает что он убийца.

Мелодия закончилась. Оля открыла глаза, увидела его. Лицо расплылось в улыбке. Широкой, искренней, радостной.

— Пьер! Пришёл! А я думала не придёшь.

— Обещал.

— Обещания не всегда выполняют.

— Я выполняю.

Она засмеялась, положила скрипку в чехол, закрыла. Закинула на спину, подошла к нему. Встала близко, посмотрела снизу вверх — он выше на голову с лишним.

— Как спал?

— Хорошо.

— Правда? А то выглядел как зомби. Сегодня чуть лучше. Почти живой.

Легионер усмехнулся. Она не знает насколько точное сравнение. Зомби он видел. Много. Недавно.

— Спасибо, наверное.

— Это комплимент. Значит отдых помогает. — Оля толкнула его локтем игриво. — Пошли? Я закончила на сегодня.

— Куда пошли?

— Туда же. В нашу кофейню. Они синнабоны свежие утром привозят. Ещё тёплые должны быть. И кофе. Ты же любишь кофе?

— Люблю.

— Тогда пошли. Угощу. Пока при деньгах…

Взяла его за руку, потянула. Рука маленькая, тёплая, пальцы тонкие. Он не сопротивлялся. Пошли вместе через переулки, дворами. Она болтала без остановки — про утро, про репетицию дома, про соседей что ругались через стену, про кошку бездомную что просила еды.

Легионер слушал молча, кивал иногда. Не говорил, но слушал. Голос её лёгкий, весёлый. Как ручей, как скрипка. Журчит, течёт, живёт.

Кофейня та же. Подвал, лестница вниз, дверь деревянная. Внутри тепло, уютно, пахнет кофе и корицей. Народу немного — пара за столиком у стены, студент с ноутбуком у стойки. Тихо.

Оля заказала два американо и четыре синнабона. Понесла на поднос к столику у окошка. Тому же что и в прошлый раз. Села, скинула скрипку, куртку. Под курткой та же футболка. Волосы растрёпаны, бирюзовые кончики торчат во все стороны. Поправила очки-авиаторы на голове, посмотрела на Пьера.

— Садись.

Он сел напротив. Положил рюкзак на пол, снял куртку. Под ней рубашка чёрная, простая. Оля протянула кофе, булочку. Взяла свою, откусила, закрыла глаза.

— М-м-м. Боже. Почему они такие вкусные? Это магия какая-то.

— Просто хорошо готовят.

— Нет, это магия. Поверь мне.

Она открыла глаза, посмотрела на него. Он ел булочку медленно, запивал кофе. Лицо спокойное, расслабленное. Не такое каменное как тогда. Помягче.

— Тебе идёт.

— Что?

— Расслабленность. Сегодня почти человек.

— Почти?

— Ну, улыбаться ещё не умеешь. Но это мелочи. Главное прогресс есть.

Легионер усмехнулся. Чуть-чуть, едва заметно. Но Оля увидела, захлопала в ладоши.

— Вот! Вот это я видела! Усмешка! Почти улыбка! Прорыв!

— Не смешно.

— Ещё как смешно. Ты так серьёзно сидишь, как будто на похоронах. А я синнабонами кормлю и радуюсь. Контраст забавный.

Пьер допил кофе, посмотрел на неё. Она доедала вторую булочку, вытирала пальцы салфеткой. Медовые глаза яркие, живые. Без очков видно — золотистые, с зелёными искорками. Необычные. Красивые.

— Почему бирюзовые? — спросил он неожиданно.

— Что?

— Волосы. Почему покрасила в бирюзовый?

Оля засмеялась, потрогала кончики волос.

— А что, не идёт?

— Идёт. Просто странно. Необычно.

— Вот именно. Хотела быть необычной. Блондинок миллион, брюнеток миллион. А бирюзовых мало. Заметная, яркая. Как панк. Хотя панк из меня так себе. Скорее воробей, который притворяется ястребом.

— Почему воробей?

— Потому что маленькая, тощая, пищу клюю где попало. — Она засмеялась. — Играю на улицах, живу в съёмной квартире с тремя соседками, ем дошик. Воробьиная жизнь. Но мне нравится. Свободная. Никому ничего не должна.

Легионер смотрел на неё молча. Она права. Воробей. Маленький, взъерошенный, свободный. Летает где хочет, поёт что хочет. Не боится волков.

— Прочитай мне ещё стихи, — попросила Оля вдруг. — Как тогда. На французском. Голос у тебя… особенный. Тёплый. Хочу ещё послушать.