Собеседники снова переглянулись. На их лицах застыло выражение тяжёлое, почти каменное. Словно кто-то только что закрыл перед ними дверь, но оставил окно с осколками, торчащими из рамы.

Я больше не стал ничего добавлять. Развернулся и, не дожидаясь ответа, вышел из зала. Потому что всё, что нужно было сказать, уже сказано. И услышано.

— Как вам наше заведение? — с улыбкой поинтересовался распорядитель, когда я уже подходил к выходу.

— Великолепно, — ответил я, толкнув дверь. — Обязательно посещу его ещё при хорошем настроении и в соответствующем костюме.

Воздух на улице оказался свежим и прохладным, с лёгким ароматом прибитой дождем пыли и скошенной травы — как глоток реальности после приторного застолья. Я неспешно спустился по ступеням крыльца и направился к машине. Морозов уже сидел за рулём, с видом человека, который всё знает, всё понял и теперь просто ждал подтверждения своей догадки.

Едва я сел, он повернулся ко мне:

— Ну, как прошла встреча?

— Надеюсь, промышленники поняли намёк с браконьерами, — произнёс я, глядя в окно.

— А если нет? — уточнил Морозов с кривой усмешкой.

Я пожал плечами, без всякой драматичности:

— Лес большой. Зверью тоже что-нибудь жрать надобно. Особенно если браконьеры хороши на вкус. Ну, ежели, конечно, не попадутся сначала лесовикам. Те, я думаю, посуровее медведя будут.

— Куда дальше? — спросил воевода.

— Сперва нужно кое-кому позвонить, — пробормотал я, вынимая телефон из кармана. Набрал номер, и почти сразу в динамике раздался голос, в котором усталость перемешивалась с церковной сдержанностью:

— Слушаю, мастер-князь.

— К вам должен был заглянуть водяной, — сказал я, тоже не тратя время на приветствия — Для регистрации.

При упоминании водяного, голос на том конце вмиг изменился: в нём появилась бодрость, деловитость и лёгкий отблеск паники, словно за спиной у собеседника вдруг вспыхнул святой огонь.

— Приходил такой, Николай Арсентьевич, — отрапортовал он почти по-военному. — Получил все необходимые бумаги в кратчайшие сроки, так сказать. Всё оформлено. По форме и с печатью.

Я довольно усмехнулся:

— Спасибо.

— Служим Всевышнему и Северску, — поспешно ответил жрец, а потом, чуть понизив голос, добавил с нажимом: — Вы уж… запомните, что я пошёл вам навстречу.

— Обязательно, — кивнул я, хотя он этого не видел. — Запишу вас в свою книжку в список хороший поданных империи.

С этими словами я завершил вызов, убрал телефон в карман и повернулся к Морозову:

— Владыка рек уже получил все документы. Значит, можно ехать к мастеру Лаптеву, чтобы обсудить его нового сотрудника. Пора Илье входить в штат — с печатью, пайком и, если повезёт, аквариумом у окна.

Морозов чуть усмехнулся, но ничего не сказал.

— Но сперва, — продолжил я, — нужно заехать к нашему Курносову. Проверить, сдержал ли он своё обещание. Или уже пора жандармерии заводить розыскной лист. С особой пометкой «умеет прятаться среди шелков и бисера».

Воевода кивнул, завёл двигатель, и машина мягко тронулась с места, будто тоже чувствовала: день ещё не окончен, и у князя еще есть дела.

Машина свернула на уже знакомую улицу и плавно остановилась у особняка с покорёженной оградой, где ворота по-прежнему напоминали о том, что ветер — штука опасная. Особенно в руках князя.

— Прибыли, мастер, — произнёс Морозов, осматривая столбы ворот, к которым ещё недавно крепились створки. Один из них стоял чуть вбок, другой был выворочен и валялся поодаль.

— Вижу, — кивнул я, осматривая двор.

Дом Курносова выглядел так, будто в нём больше не жили. Ставни плотно закрыты, ни света, ни звука. Двор был почти пустой, только пара дружинников на крыльце, лениво перебрасываются фразами, будто обсуждают не службу, а вчерашнюю гулянку.

— Видимо, всё же съехал, — заключил Морозов прищурившись.

— Сейчас узнаем, — ответил я и выбрался из машины.

Я направился к пустующему провалу ворот — теперь уже больше похожему на рот, которому выбили зубы. Дружинники на крыльце, завидев меня, как по команде прекратили разговор, будто боялись, что я сейчас начну задавать вопросы с протоколом в руках.

— Добрый день, — произнёс я вежливо, не спеша, словно просто проходил мимо.

Один из офицеров перевёл взгляд на автомобиль, из которого я только что вышел, и, судя по выражению лица, мысленно пересчитал все свои служебные промахи. Потом мигом вытянулся в струну, склонил голову и бодро, даже с энтузиазмом, отрапортовал:

— Доброго дня, мастер-князь!

Я усмехнулся, махнул рукой:

— Давайте без официоза. Где хозяин дома?

Дружинники переглянулись. Один почесал висок, другой хмыкнул, а затем, будто проиграв в камень-ножницы-бумагу, другой из них неуверенно подал голос:

— Так… ещё с утра вместе с семьёй отбыл.

Я удивлённо вскинул брови.

— Вот как? А почему мне не сообщили?

Дружинник растерянно кивнул, мол, что поделаешь:

— Так, он утром вернулся со службы. Собрал самое необходимое… и уехал из города.

Произнесено это было с такой интонацией, будто Курносов всего лишь вышел за хлебом, а не покинул место с поднятыми воротами и невыполненным обязательством.

— А пока они вещи собирали, — вмешался второй, чуть оживившись, — к ним приезжали какие-то люди… в белых рясах. А с ними ещё один — важный такой, в очках, с портфелем.

— Люди в рясах и портфель, — пробормотал я. — Ну-ну. Что за делегация?

Дружинник нахмурился, потер лоб так, будто память у него хранилась где-то под кожей:

— Они на машине приехали. Логотип на двери был… как голубь. Летящий. В клюве ветка. И надпись «Фонд Завета». Вроде как благотворители.

— Вот как, — кивнул я, хотя больше хотелось цокнуть языком.

— А, — вспомнил дружинник, хлопнув себя по карману, — этот человек… в очках… он просил вам позвонить. Номер оставил.

Он достал из нагрудного кармана мятый клетчатый листок, вырванный из блокнота.

— Просили перезвонить? — уточнил я удивлённо, принимая бумажку с написанным с номером.

— Он предупреждал, что приедет кто-то из управы, — ответил дружинник, пожав плечами. — Правда, не сказал, что прибудет сам князь…

— Спасибо, — кивнул я и убрал записку в карман.

Дружинники синхронно поклонились. Я же попрощался, коротко и без лишней торжественности, а потом развернулся, направляясь обратно к машине. Под ногами похрустывал мелкий гравий, воздух стоял тишайший, как будто сам дом затаил дыхание.

На миг мне показалось, что за мной наблюдают. Кто-то из окон — с тем тихим упрёком, с каким смотрят портреты предков в забытых залах. Но стоило мне обернуться, как всё исчезло. Пусто. Закрытые ставни. Ни звука.

— Может, в особняке домовой остался, — пробормотал я себе под нос. — Или какой-нибудь дворовой. Или просто мерещится всякое. Северск всё-таки. Тут даже тишина иногда переглядывается.

По дороге к машине я вынул из кармана телефон, развернул бумажку, на которой цифры были выведены с таким нажимом, будто писавший пытался оставить след сразу и в блокноте, и в судьбе. Набрал номер. Гудки тянулись неспешно, пока в динамике наконец не раздался незнакомый голос:

— Добрый день, Николай Арсентьевич. Признаться, не думал, что в гости к Курносову заглянет сам князь.

— Стараюсь проверять всё лично, — ответил я сухо, без украшений. — С кем имею честь беседовать?

— О, простите, где мои манеры, — голос тут же стал извиняющимся, с лёгкой ноткой учтивости. — Меня зовут Тимофей Платонович Молчанов. Я мастер-распорядитель «Фонда Завета». И хотел бы сообщить вам, что Курносов исполнил своё обещание. Сделал щедрое пожертвование со всех своих счетов. Даже переписал особняк и несколько домов в губернии. Более того, он даже на собак дарственную выписал.

Голос его звучал гладко, как отчёт, прочитанный перед зеркалом. Будто всё происходящее вовсе не скандал, а великая благотворительность, которой ещё и гордиться положено.