В понедельник утром мы с Катей решили съездить в торговый центр. Просто развеяться. Сашку оставили с няней, Марией, женщиной лет пятидесяти. Найти русскоязычную няню в Барселоне было той еще задачей, но нам повезло.

Мы сели в мою машину, Fiat Croma 2.0 Turbo, которую я получил как приз на турнире в Милане, и поехали в El Corte Inglés на площади Каталонии.

Не проехали и километра, как я заметил в зеркале заднего вида белый Seat, который держался за нами слишком близко.

— Папарацци, — сказал я Кате.

Она обернулась:

— Серьезно?

— Да. Видишь, пассажир с камерой?

Катя всмотрелась:

— Вижу. Что будем делать?

— Ничего. Просто поедем дальше. Не обращай внимания.

Белый Seat преследовал нас всю дорогу. Когда я парковался возле торгового центра, он остановился неподалеку. Фотограф вылез, начал щелкать.

Я взял Катю за руку, мы пошли ко входу. Вспышки сыпались как из пулемета.

— Сеньор Сергеев! Сеньор Сергеев! Как ваша голова?

— Вы будете подавать в суд на Эспаньол?

— Правда ли, что Заваров сломал три ребра?

Я не отвечал. Просто шел дальше, держа Катю за руку.

Когда мы зашли внутрь, Катя выдохнула:

— Господи. В Москве такого не было.

— Здесь другие порядки, — сказал я. — Привыкай.

Она посмотрела на меня:

— Настолько по-другому?

— Да. Испанцы не понимают границ между личной и публичной жизнью. Для них футболист — это не просто спортсмен. Это кумир. В Москве люди были сдержаннее. Здесь — нет. Здесь ты всегда на виду.

Мы поднялись на эскалаторе на второй этаж. Я надеялся, что внутри торгового центра нас оставят в покое.

Ошибался.

Первыми нас узнали двое подростков лет четырнадцати. Они шли мимо, потом резко остановились, уставились на меня.

— Сергеев! — выдохнул один.

Они подбежали, начали тараторить по-испански, показывая на голову, на меня, на какие-то плакаты в руках.

Я улыбнулся, кивнул. Они попросили автограф. Я расписался на их плакатах.

Потом подошли еще трое. Потом еще. Потом толпа.

Через пять минут вокруг нас собралось человек двадцать. Все хотели автографы, фотографии, просто пожать руку.

Катя стояла рядом, немного растерянная. Я расписывался на всем, что мне совали — футболках, плакатах, блокнотах, даже на чьей-то кепке.

— Слава! Слава! Слава! — скандировали они.

— ¡Visça Barça! ¡Visça Сергеев!

Охрана торгового центра подошла, попросила толпу разойтись. Люди расходились неохотно, продолжая махать и кричать.

Мы с Катей наконец пробились к магазинам.

— Это было… — начала Катя.

— Да, — согласился я. — Теперь так всегда будет.

Мы зашли в магазин женской одежды. Катя начала выбирать платье, я сидел в кресле для посетителей, ждал.

Рядом стояли три девушки лет двадцати-двадцати двух. Разглядывали платья, болтали между собой по-испански.

Я не обращал на них внимания, но вдруг услышал свое имя.

— … Сергеев такой красивый…

— Да, но зачем он эту русскую метелку с собой привез?

Я замер.

Катя тоже услышала. Она знала немного испанский, достаточно, чтобы понять общий смысл.

Девушки продолжали:

— Здесь столько красивых девушек, а он с этой… бледной, худой…

— Да еще и с ребенком. Кому она нужна?

— Надо его увезти из семьи, — засмеялась третья. — Я бы справилась.

— Плевать, что у него сын. Он же футболист. Они все такие.

Катя побледнела. Она стояла спиной к ним, но я видел, как напряглись ее плечи.

Я встал, подошел к ней, обнял за талию:

— Катя, пойдем отсюда.

— Я слышала, — тихо сказала она. — Я все слышала.

— Знаю. Не обращай внимания.

— Они обо мне так говорят…

— Это неадекватные фанатки. Таких полно в любой стране. Забудь.

Мы вышли из магазина. Катя молчала всю дорогу до фудкорта.

Мы сели за столик, заказали кофе. Катя смотрела в чашку, не поднимая глаз.

— Слава, — сказала она наконец, — я не ожидала, что будет так тяжело.

— Что именно?

— Все это. Папарацци. Толпы. Эти… девушки, которые говорят про меня такое.

Я взял ее руку:

— Катя, послушай. Это часть жизни публичного человека. Да, здесь это интенсивнее, чем в Москве. Испанцы более эмоциональные, более открытые. Они не понимают границ между личной и публичной жизнью. Для них футболист — это не просто спортсмен. Это кумир, герой, звезда.

— Но я не звезда, — тихо сказала Катя. — Я просто жена футболиста.

— Для них это одно и то же. Ты часть моей жизни, значит, часть публичного образа.

Катя подняла глаза:

— А как ты с этим справляешься?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Привык, наверное. Еще в Торпедо было внимание, но да, не такое. Здесь это на другом уровне. Но ты знаешь, есть и плюсы.

— Какие?

— Любовь болельщиков. Поддержка. Когда выходишь на поле и слышишь, как сто тысяч человек скандируют твое имя — это невероятное чувство. Это то, ради чего я играю в футбол.

Катя кивнула:

— Понимаю. Но мне все равно тяжело.

— Знаю. Но ты справишься. Ты сильная. Мы вместе справимся.

Она улыбнулась слабо:

— Надеюсь.

Мы допили кофе, немного походили по магазинам. Я купил Кате платье, которое ей понравилось. Купил игрушку для Сашки.

Когда выходили из торгового центра, папарацци все еще ждали у входа. Щелкали, кричали вопросы.

Я не отвечал. Просто вел Катю к машине.

По дороге домой она спросила:

— Как Саня? Звонил сегодня?

— Да. Говорит, скучно ему в больнице. Врачи не разрешают вставать. Лежит, смотрит телевизор.

— Когда его выпишут?

— Завтра или послезавтра. Но тренироваться он не сможет минимум месяц.

— Перелом ребра это серьезно?

— Да. Плюс трещины еще в двух. Ему больно дышать, больно двигаться. Ребра срастаются медленно. Четыре недели минимум, а скорее всего шесть.

Катя вздохнула:

— Бедный Саня. И все из-за этого Пинеды.

— Да. Но Пинеда получит свое. Федерация расследует инцидент. Его могут дисквалифицировать.

— Надеюсь.

Мы приехали домой. Мария сказала, что Сашка вел себя хорошо, спал, поел, снова спит.

Катя взяла его на руки, ушла в спальню.

Я сел на диван, включил телевизор. Шли новости. Говорили про матч с Эспаньолом, про санкции федерации, про меня.

Показали повтор моих голов. Сначала сухой лист с углового. Потом штрафной на девяностой минуте.

Комментатор восторженно расписывал:

— Это не просто голы. Это искусство. Это героизм. Сергеев с разбитой головой, истекающий кровью, выводит Барселону к победе против одиннадцати игроков соперника и сорока четырех тысяч враждебных болельщиков. Это легенда, которую будут помнить десятилетиями.

Я выключил телевизор.

Легенда.

Может быть.

Но сейчас мне просто хотелось отдохнуть.

Следующие дни прошли спокойно. Я тренировался на базе — осторожно, без контактной работы, без игры головой. Швы еще не сняли, но врачи сказали — все заживает хорошо.

Заварова выписали из больницы в среду. Он приехал на базу, выглядел бледным, двигался осторожно.

— Как ты? — спросил я.

— Хреново, — честно ответил Саня. — Больно дышать, больно смеяться, больно чихать. Вообще все больно.

— Врачи что говорят?

— Четыре недели минимум. Возможно, шесть. Зависит от того, как быстро срастутся ребра.

— Значит, пропустишь весь сентябрь и часть октября.

— Да. Обидно, блин. Только начал входить в форму.

Я похлопал его по плечу:

— Ничего. Вернешься, наверстаешь.

— Надеюсь.

В пятницу врачи сняли швы. Осмотрели рану, сказали — заживает отлично, шрам будет небольшой. Можно возвращаться к полноценным тренировкам.

Первый матч в Кубке УЕФА назначен на среду, 16 сентября. Первый раунд, одна тридцать вторая финала.

Соперник — португальский Белененсеш.

Не самый сильный клуб, середняк чемпионата Португалии. Но в Кубке УЕФА слабых команд не бывает.