Романов перелистнул страницу.

Сумгаит. Обстановка напряжённая. Среди рабочих промышленных предприятий распространяются слухи о «зверствах над азербайджанцами в Армении». Зафиксированы случаи антиармянских высказываний на собраниях трудовых коллективов. Отмечается повышенная активность криминальных элементов.

И дальше — сухие цифры, казённые формулировки, бюрократический язык, за которым угадывалось что-то очень нехорошее. Что-то, что пахло кровью.

Романов отложил сводку, потянулся к телефону. Снял трубку, нажал кнопку прямой связи.

— Бобкова ко мне. Срочно.

Положил трубку, закурил. Глянул на часы — девять утра. Чебриков, председатель КГБ, обычно докладывал лично, каждое утро в восемь тридцать. Но Чебрикова не было, угораздило же его именно сейчас лечь в ЦКБ. Какое-то обследование, что-то с желудком. Ничего серьёзного, врачи говорят, но на неделю выбыл. А тут такое варится.

Бобков появился через пятнадцать минут, значит, был где-то поблизости, в здании на Лубянке или в приёмной ЦК. Первый заместитель председателя КГБ, начальник легендарного Пятого управления.

— Вызывали, Григорий Васильевич?

— Садись, Филипп Денисович. — Романов кивнул на кресло напротив, подвинул к нему раскрытую сводку. — Вот это читал?

Бобков сел, бросил взгляд на страницу.

— Читал. Я её и готовил. Ну, не сам конечно, но перед тем как она к вам, а стол попала я всё перепровирл, лично, — со значением добавил Бобков.

— Тогда объясни мне, что там реально творится. Не вот этим вот языком, — Романов постучал пальцем по сводке, — а человеческим. Что за «недостаточно эффективное реагирование»? Что за «повышенная активность криминальных элементов»? Меня интересует механика. Кто, что, зачем.

Бобков кивнул, достал из портфеля папку — толстую, с синими закладками между страницами.

— Я ждал этого разговора, Григорий Васильевич. Подготовился.

Он раскрыл папку, положил на стол карту — подробную, топографическую, с отмеченными населёнными пунктами. Карта Армянской ССР. Красным карандашом были обведены несколько районов на юге: Кафанский, Мегринский, частично Сисианский.

— Начнём с Кафана. То, что в сводке это верхушка айсберга. С ноября оттуда идёт исход азербайджанского населения. Не бегут, их выдавливают. Методично, организованно, квартал за кварталом, село за селом. К концу месяца там не останется ни одного азербайджанца.

— Это я понял. Кто выдавливает?

— Местные. При попустительстве райкома и молчаливом одобрении Еревана. Первый секретарь Кафанского райкома — Арамаис Бабаян. Формально осуждает «отдельные эксцессы», фактически же покрывает. Есть оперативные данные, что его люди напрямую участвуют в кампании. Через посредников, через «патриотов» из местной молодёжи.

Бобков достал фотографию, чёрно-белую, зернистую. Группа молодых людей у сельского клуба.

— Так называемый «комитет защиты армянских сёл». Вот этот Гарик Мкртчян, председатель. Судимость за хулиганство. А этот, рядом двоюродный племянник секретаря райкома.

Романов затянулся, прищурился сквозь дым.

— Демирчян в курсе?

— Не может не быть в курсе. К нему всё стекается. Председатель республиканского КГБ Юзбашян докладывает регулярно. Но Демирчян не принимает никаких мер. Ни одного выговора, ни одного снятия с должности.

— Почему?

— Потому что это часть стратегии. Создать прецедент этнического размежевания. Показать, что армяне и азербайджанцы не могут жить вместе. Армяне из Азербайджана едут в Армению, им же нужно где-то жить. А в Кафане как раз освобождается жильё. Тихий обмен населением.

Романов кивнул. Это он и сам понимал — читалось между строк.

— Теперь Сумгаит. Что там?

Бобков помолчал. Потом сказал:

— Я там был, Григорий Васильевич. На прошлой неделе. Своими глазами смотрел.

— И?

— Город как будто замер. Ждёт чего-то. Знаете это ощущение — когда воздух тяжёлый, как перед грозой? Люди на улицах… не то чтобы враждебные, но настороженные. Смотрят исподлобья. Разговоры обрываются, когда проходишь мимо. Тишина какая-то нехорошая. Неправильная тишина.

Бобков снял очки, протёр стёкла платком, машинальный жест, привычка. Никакой необходимости в это не было.

— Я в этом деле тридцать лет, Григорий Васильевич. Научился чувствовать такие вещи. В Алма-Ате, год назад было то же самое. Такой же воздух, такие же взгляды. Тогда успели среагировать, обошлось. Но ощущение запомнил на всю жизнь. В Сумгаите сейчас — один в один.

Он надел очки обратно, посмотрел на Романова.

— Только там, боюсь, масштаб будет другой.

— Почему?

Бобков достал из папки ещё пачку документов.

— Потому что там готовятся. Если, вернее не если, а когда рванёт, то это будет не «стихия народного гнева», — Бобков усмехнулся говоря эти слова, — а организация.

Он разложил на столе бумаги. Оперативные сводки, фотографии, схемы.

— На промышленных предприятиях города размещают заказы на специфические изделия. Заточенные арматурные прутья — длина от полуметра до метра, один конец заострён. Металлические пики с деревянными рукоятками. Ножи из рессорной стали — широкие, тяжёлые, как секачи. На алюминиевом заводе наш сотрудник, внештатный, обнаружил целый склад, две сотни единиц, аккуратно упакованных в в ветошь. Их еще с любовью перевязали бечевками, тщательно, со знанием дела.

— Оружие?

— Конечно, холодняк. В промышленных количествах. Официально это «хозяйственный инвентарь». Накладные подписаны сразу несколькими ответсветвенными товарищами из предприятий города. А они завязаны на горком.

Романов взял одну из фотографий. Размытый снимок, штабеля металлических прутьев во дворе, частично прикрытые брезентом.

— Это ещё не всё.

Следующий лист. Списки. Отпечатанные на машинке, в несколько колонок. Фамилии, адреса, номера квартир. Напротив некоторых пометки карандашом: «двое детей», «пожилые родители», «муж в командировке».

— Списки армянского населения Сумгаита. Восемнадцать тысяч человек. Кто где живёт, на каком этаже, сколько человек в семье. Кто-то их составляет, кто-то распространяет.

— Это откуда?

— Напрямую из горкома. Списки размножают в машинописном бюро горисполкома. Официально проходит как «учёт населения по национальному составу». Несколько сот экземпляров.

Романов отложил бумаги. Потёр переносицу.

— А что местное руководство?

— Второй секретарь горкома Мелек Байрамова. На закрытых совещаниях открыто говорит, что армянам не место в Азербайджане. Записано на плёнку. Первый секретарь, Муслим-заде не мешает. Скорее занимает выжидательную позицию

— А выше? Багиров?

— Первый секретарь ЦК Азербайджана товарищ Багиров, — Бобков произнёс имя с едва уловимой иронией, — занимает выжидательную позицию. Возможно, рассчитывает, что небольшое кровопускание охладит горячие головы в Ереване. Покажет армянам цену вопроса. А возможно просто потерял контроль над ситуацией.

Романов встал, подошёл к окну. За окном был всё тот же январский полдень, серый, тусклый, безрадостный. Внизу сновали люди, не подозревающие о том, какие разговоры ведутся в этом кабинете.

— Что предлагаешь?

— Превентивные меры. Усилить гарнизон внутренних войск в Сумгаите сейчас там один батальон, триста человек. Нужна бригада, с бронетехникой, с полномочиями применять силу. Ввести негласно, без публикаций. Но так, чтобы местное начальство знало: они там есть.

— Дальше.

— Взять под наблюдение зачинщиков. Мы знаем их поимённо. Байрамова, её окружение, директора заводов, уголовники. При первых признаках организованных действий — задержание.

— Что ещё?

Бобков помолчал. Потом достал из портфеля ещё одну папку — потоньше, с таким же грифом секретности.

— Есть ещё один вопрос, Григорий Васильевич. Связанный. По Армении, но на другую тему

Романов обернулся.

— Говори.

— Строительная отрасль республики. Я заказал проверку ещё осенью, после того как вы… — он сделал паузу, — обозначили общее направление. Результаты получил на прошлой неделе.