Например надо, по собственному обыкновению просмотреть прессу. Привычку лично просматривать все основные советские газеты товарищ Романов завёл себе очень давно, ещё будучи безраздельным «хозяином» Ленинграда. Он лично инспектировал всю прессу города на Неве. И сменив прописку на московскую, себе не изменял. Просто здесь, в столице, количество газет выросло на порядок. Но кто сказал, что будет легко? Надо — значит надо.

Романов достал из нагрудного кармана очки в тонкой металлической оправе, протёр стёкла замшевой тряпочкой, которую всегда носил с собой, и водрузил очки на нос. Без них мелкий газетный шрифт давно уже расплывался в серую кашу. Возраст, ничего не поделаешь.

И поначалу советская пресса не давала товарищу Романову ничего необычного или неожиданного. Как ни крути, только что случилась большая дата. И передовицы большинства советских газет были посвящены именно этому. «Известия», «Московский комсомолец», «Правда» и далее по списку — все писали именно о самом дорогом для каждого гражданина первого в мире государства рабочих и крестьян празднике. Ничего нового или необычного. Всё как всегда. Даже немного скучновато. Могли бы как-то более изобретательно славить мудрость и прозорливость советского народа и его партии и правительства.

И такое благостное и немного скучающее настроение у Романова было вплоть до того момента, как он взял в руки «Радянську Україну».

По традиции газеты республик шли в его импровизированном обзоре последними. «Радянська Україна» выпускалась на украинском языке, и, соответственно, помимо самой газеты, в руках Романова был ещё и перевод на русский. Точно так же ему подавали для чтения газеты на латышском, эстонском, литовском, казахском и прочих языках необъятного Советского Союза.

Но сегодня именно одна из основных газет второй по значимости советской республики, и одного из основателей ООН, стала не просто возмутителем спокойствия, а причиной того, что Романов, прочитав один из материалов, не сдержавшись, громко выругался:

— Это, блядь, что за нахер?

А потом отложил русский перевод и взялся за чтение оригинала. Благо, украинским Григорий Васильевич владел.

И да, ошибки быть не могло. Абзацы, которые фломастером обвёл в переводе его секретарь-референт Дима, в оригинале звучал точно так же. Перевод точный.

Некто П. Ковальчук, специальный корреспондент «Радянської України», написал в своей статье такое, что если бы это было в РСФСР, то 70-я статья УК тут не просто плакала бы по этому журналистику, а заливалась бы кровавыми слезами. Антисоветская агитация и пропаганда в чистом виде.

Тут и критика курса товарища Романова — прямая критика генерального секретаря ЦК, что немыслимо ни сейчас, ни десять лет, ни двадцать лет назад. И противопоставление Украины и Москвы — национализм и сепаратизм. «Порочная практика» — в отношении решений Политбюро. Призывы к руководству республики «поднять вопрос» — что по сути подстрекательство к фракционности. И мелкое, мелочное, но от этого не менее враждебное «изопьют из той же чаши» — злорадство по отношению к Москве, пусть и будущее, и пусть по такому, на самом деле, не столь важному поводу, как футбол, который по сути всего лишь игра.

Можно сказать, что эта статья выпустила пять пуль в лоб своему автору. Хотя почему только автору? Редактор газеты, отдел пропаганды, руководство в ЦК КПУ — они тоже несут ответственность за подобное. Так что здесь в глазах Романова была целая кодла антисоветчиков, которая приложила руку к выпуску этой статьи.

Романов отложил газету, снял очки и потёр переносицу. Потом достал из ящика стола пачку «Союз-Аполлона», выбил сигарету, щёлкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил дым в потолок.

А потом потянулся к телефону. И первым звонком, который он сделал, был как раз звонок его секретарю-референту, который делал перевод газетной статьи на русский.

— Дима, это какая статья получается? В РСФСР — семидесятая. А на Украине?

— Шестьдесят вторая, Григорий Васильевич, — ответил помощник, у которого, как говорил генсек, голова была как Дом Советов. — Антисоветская агитация и пропаганда. Полный аналог семидесятой.

— Да, спасибо.

Романов положил трубку.

Ну а потом, само собой, настала пора второго звонка. Который не состоялся, потому что как раз на столе товарища Романова зазвонил телефон. Спустя мгновение генеральный секретарь услышал голос всё того же Димы:

— Григорий Васильевич, здесь товарищи Чебриков и Бобков.

«Отлично, на ловца и зверь бежит», — подумал Романов. Он как раз и собирался звонить председателю КГБ Чебрикову. А тут он сам, да ещё и не один, а с начальником Пятого управления Филиппом Денисовичем Бобковым. Очень вовремя.

— Пусть заходят.

Через секунду Чебриков и Бобков уже занимали места в кабинете Романова. Чебриков — грузный, основательный, в тёмно-сером костюме — опустился в кресло напротив стола. Бобков устроился чуть сбоку, положив на колени тонкую кожаную папку. Оба были без верхней одежды, но от них ещё тянуло сыростью и холодом с улицы.

— Чаю? — спросил Романов, кивнув на электрический самовар в углу кабинета. Сувенир, само собой, вот еще генсеку самому чаи заваривать. Для этого есть специально обученные товарищи.

— Не откажусь, Григорий Васильевич, — Чебриков потёр руки. — Промозгло сегодня.

Романов нажал кнопку селектора:

— Дима, три чая. И печенье какое-нибудь принеси.

— Вижу, вы уже ознакомились, — начал Виктор Михайлович, глядя на «Радянську Україну».

— Да, удовлетворил любопытство. И, Виктор Михайлович, ответь мне: кто там в Киеве такой наглый? Кто хочет сменить Крещатик на солнечный Магадан?

— Да здесь, товарищ генеральный секретарь, Магаданом не отделаться, — вместо Чебрикова вступил в разговор Бобков. — Как бы не до высшей меры. Подобные выпады в адрес руководства страны просто так не делаются, и налицо явная фронда в руководстве Компартии Украины.

Дверь открылась, и Дима внёс поднос с тремя стаканами в подстаканниках и тарелкой овсяного печенья. Расставил всё на столе, бесшумно вышел.

Бобков взял стакан, отхлебнул, обжёгся, поставил обратно. Чебриков подул на свой чай, не торопясь.

— А как вы, Виктор Михайлович и Филипп Денисович, просмотрели эту фронду? — продолжил Романов, прикуривая вторую сигарету. — Почему руководство ЦК Компартии Украины имеет наглость вступать в конфронтацию с Москвой?

— А вот почему, товарищ Романов. Разрешите, ознакомьтесь.

Бобков открыл свою папку и положил перед Романовым аналитическую записку, которая, судя по формулировкам, была выдержкой из какого-то куда более обширного документа.

И Романов погрузился в чтение. Чай остывал, сигарета дотлела в пепельнице. Чебриков негромко хрустел печеньем. За окном начал накрапывать мелкий дождь — капли ползли по стеклу извилистыми дорожками.

И чем дальше Романов читал, тем больше у него становилось вопросов. Притом в первую очередь — к людям, которые сидели перед ним в его же собственном кабинете.

Исходя из этой аналитической записки, получалось, что за несколько лет, что товарищ Романов руководил фактически Советским Союзом а не только компартией, в недрах сразу нескольких республиканских ЦК сложилась оппозиция к Москве. Абсамат Масалиев, Карл Вайно, Петрас Гришкявичюс, Борис Пуго, Эдуард Шеварнадзе, Динмухамед Кунаев — чуть ли не полдюжины первых секретарей в кулуарах так или иначе высказывались, мягко скажем, некомплиментарно по отношению к новому курсу, которым шёл Советский Союз и, собственно, Коммунистическая партия.

И само собой, Владимир Васильевич Щербицкий, первый секретарь ЦК Компартии Украины, который занимал эту должность с далёкого 1972 года, тоже присутствовал в этом списке. Что было очень странно, потому что в момент назначения Романова первым секретарём Щербицкий изначально его поддерживал. А сейчас вон оно как получилось.

И, судя по этой аналитической записке, всё шло к тому, что в обозримом будущем эта группа ответственных товарищей могла попытаться совершить самый настоящий переворот. И попытаться поставить на должность генерального секретаря как раз таки Щербицкого.