Изначально старого и опытного стрельца отправили в Киев наставлять молодёжь. Набранные после османского вторжения из крестьян, молодые стрельцы не прошли полный курс подготовки. Их требовалось продолжать учить и муштровать прямо на службе и для этого ряды молодняка разбавляли опытными стрельцами, прошедшими не одно сражение.

Для опытных ветеранов, назначение в Киев, должно было стать чем-то вроде отдыха. Из всех забот присматривать за молодыми да гонять их выбивая молодецкую дурь и заменяя её солдатской смекалкой. Что-то вроде почётного назначения перед ветеранской пенсией или возможность остаться на не слишком обременительной службе для тех, кому некуда было идти в гражданской жизни. Но вот как оно вышло на самом деле. И на старости лет Семён-стрелец снова должен ползать по развалинам каменных усадеб в обнимку с верным огнебоем и с молодым дурнем под боком которого ещё учить и учить. Но кто его научит солдатскому ремеслу кроме него? Ремесло солдата дюже простое. Всего и делов, чтобы научиться оставаться живым там, где враги умирают.

Молодой стрелец, не выдержав, в который уже раз, спрашивает? -Как думаешь, жив царь-отец?

Его волнение понятно. Этот вопрос интересует абсолютно всех, но никто не знает на него ответа.

-Не были бы у меня заняты руки… -кривится Семён.

-Да я просто спрашиваю, дядька!

-Не то спрашиваешь, -покачал головой старый стрелец.

-А что надо спрашивать?

-Спрашивать надо: видно ли тебя, дурня, с той стороны или нет? Литовцы на нас, бродячих стрелков, особенно злы. Много мы им людей за последние три дня повыбивали и, в большинстве, не обычных мужиков, а важных командиров. Они теперь на какую угодно хитрость пойдут лишь бы нам отомстить. От того и спрашиваю - видно тебя или нет?

Подумав, молодой ещё глубже зарылся в предварительно выкопанную ямку и присыпался сверху каменной крошкой и землёй: -Теперь точно не видно, дядька!

-Если перестанешь ерунду болтать, то ещё и не слышно будет, -советует молодому Семён.

Долгое время они сидят молча. Молодой иногда ворочается, но в меру. Да и далеко, никакой разъездной дозор не увидит. Ближе подходить литовцы побоятся и, видит бог, очень правильно сделают.

На время обеда перекусили честно разделённым пополам куском чёрствого хлеба и довольно неплохим вином. С водой у окопавшихся стрельцов были проблемы, а вот вина в погребах усадеб найдено столько, что не выпить за год. Потому и приходится питаться чем попало, но запивать это элитными винами. Самое главное не переборщить, чтобы не потерять твёрдость руки и зоркость глаза.

-Дядька, думаешь царь жив? А литовец полезет или так и будут нас, как зверей в клетке, тут держать? -не утерпел и задал наболевшие вопросы молодой стрелец.

-Опять не о том спрашиваешь, -вздохнул Семён.

-А о чём надо… смотри, дядька Семён, тучи!

-Что тучи?

-Серебристые шары. Это небесные корабли! Сколько их: раз, два, три, четыре. Целых четыре корабля!

Забыв о необходимости маскировки, Семён встал во весь рост и щуря глаза пытался разглядеть происходящее на горизонте. Через несколько долгих минут он убедился, что молодой полностью прав. Небесные корабли шли на сожжённый и захваченный мятежными боярами и литовскими наёмниками Киев.

Старый солдат облизал пересохшие губы: -Отходим к нашим.

-Чтобы рассказать им?

-Балда! Думаешь у остальных нет глаз? Чтобы узнать, что нужно делать. Приказ бродить по границе квартала и отстреливать зазевавшихся супостатов больше не важен. Нужно получить новые приказы.

Четыре небесных корабля разошлись каждый к своей цели. Один направился к прекрасно видимому сверху лагерю стрельцов, и свесившийся за борт сигнальщик принялся подавать сигналы цветными флажками. Собравшиеся кружком старшие офицеры пытались их разобрать, яростно ища в своих блокнотах значение указанных комбинаций. По их приказу принесли замызганные, но отличающиеся по цвету обрывки ткани и назначенный сигнальщиком стрелец неумело махал то одним отрезом, то другим, неумело пытаясь выполнять неразборчивые команды офицеров.

Ещё два корабля устроили охоту за разбегающейся литовской армией подгоняя их солдат залпами из ракет, накрывающими целые кварталы. Поджечь город они не боялись, что могло то уже сгорело, а что осталось, то уже почти и не жалко. Защёлкали выстрелы. Стрелять с высоты, конечно, легче, но всё равно, огонь небесных стрельцов с бортов летающих кораблей был невероятно точен и убийственен.

В отличии от тех же осман, уже начавших было вырабатывать действенные меры для борьбы с летающими кораблями вроде поставленных на регулируемые лафеты лёгких пушек – литовские наёмники и мятежные бояре совсем не имели подобного опыта и не могли ничего противопоставить кроме разряженного огня из ручных огнебоев, но высота надёжно защищала дирижабли.

Как следует разогнав и обратив в бегство собравшуюся вокруг Киева польско-литовскую армию, небесные корабли, не останавливаясь, пошли дальше.

Осмелевшие стрельцы вышли из каменного квартала, где держали оборону. Следуя указаниям, передаваемым с небесного корабля, сумели захватить продуктовый обоз. Там и захватывать почти ничего не пришло, дольше было собирать рассыпавшиеся по земле припасы из перевернувшихся повозок. В округе ещё полно вражеских солдат, но все они рассеяны и не представляют большой опасности для крепкой сплочённой группы.

Дирижабли полетели дальше, не собираясь прощать литовцам сговор с недовольными боярами и подлое нападение. Подмога и подкрепление должны были подойти к стрельцам по земле уже на следующий день, как передали сигнальщики. Но самая главная новость, не оставившая никого равнодушным: царь жив и с ним всё в порядке!

Узнав об этом, старый солдат Семён присел было на землю от внезапно накатившей слабости. Засуетившийся вокруг наставника и сослуживца молодой стрелец тут же поднёс чарку креплённого вина.

Выпив, Семён сморщился, занюхал кулаком и из глаз у него покатились крупные, словно у лошади, слёзы.

-Что такое? -продолжал беспокоится молодой: -Тебе плохо, дядька?

-Наоборот, -отмахнулся Семён от второй чарки чувствуя, что она точно будет лишней: -Хорошо.

Но выпить всё же пришлось так как тосты говорили офицеры и каждый второй из них звучал «за царя». Отвесив молодому дежурный подзатыльник, Семён велел вылить из чарки креплённое вино и принести что-нибудь совсем лёгкое, чтобы пилось как вода.

***

Держа в руке фонарь со вставленной внутрь свечой, русский царь, Иван Третий Васильевич самолично и в одиночестве спускался по каменной лестнице. Может быть не самое лучшее решение ходить одному после недавнего покушения, но гнавший самодержца вопрос был слишком деликатен, касаясь прошлого и будущего. Царь просто не мог раскрыть его кому-то ещё.

Воздух под сводчатым потолком низкого подвала в одной из башен ещё старого кремля был спёрт. Пахло сырым камнем, землёй, чем-то кислым и затхлым. Сюда, в каменный мешок под глухими кремлевскими стенами, сводили тех, чьи голоса не должны были достигнуть чужих ушей.

Иван Третий, в простом темном кафтане, без регалий, стоял перед сидящей на соломе фигурой. Прикованная к стене цепь мягко звенела с каждым движением пленника. Это был не старец, а человек лет сорока, с горящими как угли глазами на исхудавшем и обветренном лице. Его доставили из-под Киева, ещё до восстания, где он на площадях кричал вещи, от которых стыла кровь.

Соседние клетки пустуют. Только в эту бросили свежей соломы и поставили бочку чистой воды.

Царь с интересом оглядел самозванного пророка: -Известно ли тебе почему ты оказался здесь?

Стражи нет. Он удалил её со всего подвального этажа чтобы никто не мог подслушать их разговор. Ведь если царь прав и этот безумец действительно тот, за кого он его принимает, то… Чужим людям совсем не нужно знать вещи, которые станут здесь обсуждать.

-Я знаю зачем здесь ты, Владыко, -усмехнулся пленник, показав покрытые жёлтым налётом зубы.