Под его стенами он планировал дать полноценное сражение и сполна использовать козырь паровых танков. Поэтому именно в Венёве концентрировались выбитые из лесных засек и отступающие из лесов боеспособные отряды. Раненных везли дальше в Тулу, а способные сражаться оставались в Венёве пополняя его гарнизон.

Сотник Семён не знал далеко идущих планов царских воевод. Ему повезло выбраться из лесов вместе с остатками своей сотни. Сумели. Отбились. Выжили. Повезло что идущие по следу ногайцы, в какой-то момент, будто решили «хватит преследовать этих русских» и остановились. Благодаря чему они сумели уйти. Всего лишь сорок два человека из полной сотни. Меньше половины. И это ещё был очень хороший результат, иные сотни остались на лесных засеках в полном составе, а из каких-то выходили по десять – пятнадцать человек и всё.

Под Венёвой их всех ждал недолгий отдых чтобы прийти в себя. Затем разбитые отряды комплектовали заново. Так Семён перестал быть сотником, но, как один из самых опытных стрельцов, попал в создаваемую здесь и сейчас «танковую пехоту». Что это было за диво он не знал, но ему и ещё нескольким сотням отобранных стрельцов пояснил царский воевода.

Для начала им всем выдали новые огнебои. Они были покороче уже привычных, зато заряжались сразу пятью выстрелами за раз. Один раз зарядить и можно пять раз стрелять, потом снова заряжаешь. Семён даже подумал: а будут ли когда-нибудь такие обгнебои чтобы можно было по десять выстрелов снаряжать или по двадцать? Эх, чего там, мечтать так мечтать – сто выстрелов! Это зарядил один раз и весь бой стреляешь. Вот было бы здорово!

Но пока только пять выстрелов. Это целых пять врагов можно убить пока они бегут на тебя без перезарядки.

-Так, бойцы, - начал речь воевода. -Все видели пародвижители? Может кто даже ездил?

Рассевшись на поляне, благо тёплое весеннее солнышко позволяло, стрельцы внимательно его слушали и несколько человек подняли руки.

-Вот как? Хорошо! Тогда вам проще будет понять. Если какой пародвижетель помощнее обшить бронёй, то получится стальная коробка, которую ни мечом, ни стрелой и даже огнебоем не пробить. Только если из пушки или связку гранат ловко кинуть. Но в том-то и дело, что бронированный пародвижитель на месте не стоит. Он ездит и попасть в него из пушки целое искусство. Да не просто ездит, а на нём самом пушка имеется, пусть и небольшая. Он из этой пушки по супостатам сам стрелять будет. Называется такой бронированный и вооружённый пародвижитель танком.

-Почему? -спросил смутно знакомый Семёну стрелец.

-Что почему? -опешил воевода.

-Почему называется «танком»?

-Потому, что царь так сказал, -отрезал воевода. -А ты сам как бы его назвал? Может бочкой?

Стрельцы засмеялись.

-Задача танковой пехоты всюду за танком следовать на своих двоих, поэтому и «пехота». Глупых вопросов про названия больше не будет? Хорошо, продолжаю. Танки бьют врага и защищают вас, а вы защищаете их. Отстреливаете басурман чтобы на броню не забирались и под колёса не кидались. Всё понятно? Тогда пойдём, братцы, потренируемся.

Тренировки и правда выдались непростые. Как там говорили воеводы нахватавшись иностранных слов от царя-отца и приближенных им иностранцев: тренировки были недолгими, но интенсивными.

Хорошо показавшего себя Семёна назначили десятником дав ему под начало ещё девятерых опытных стрельцов. Казалось бы, понижение в звании. Был сотником, а стал всего лишь десятником. Но это как ещё посмотреть! Десяток его не простой, особый. Не простые стрельцы, а танковая пехота, понимание иметь надо!

Познакомился Семён с танкистами. Если в стрельцы отбирали парней побольше, что называется «кровь с молоком», чтобы тяжёлый огнебой на себе таскали да запасной порох, да патроны, а кроме того пару гранат, штык, котелок, одеяло и так далее. То танкисты, напротив, все как один маленькие, плюгавенькие, невысокие. Оно и понятно, чтобы в стальной коробке, именуемой танком, сидеть большой рост не требуется, тут напротив станешь выбирать кого поменьше. Волосы у танкистов короткие, а кто-то и вовсе совершенно лыс. Больше того, порой и усов нет и даже бровей. И ожогов много, как старых, зарубцевавшихся, так и ещё недавних. Притом форма у них такая, что всё тело закрывает как у кузнецов, чтобы горячий металл на голое тело не брызнул.

-Ездить на танке всё равно что на огромной раскалённой печи, -шутили танкисты. -Только её, вдобавок, ещё накрыли стальной бадьёй.

Они вообще головастыми были, эти танкисты. Много всего знали. И как пародвижитель устроен и как можно его починить если что. Семён очень их зауважал за то, что в сложной машинерии разбираются. Для него клапана, шестерёнки, передаточные механизмы были тёмным лесом.

Короткая полоса дней промелькнула как не бывало. Орда подошла к городу, под которым уже стояло русское воинство. Городские укрепления, да и сам городок Венёва слишком мал чтобы имело смысл пытаться укрыться за его стенами. Основная битва развернётся в поле, а сам городок лишь часть общих укреплений.

Довелось Семёну увидеть и знаменитый небесный корабль. Не совсем вблизи, тот садился в специальном месте, к которому никого близко не подпускали. Но одного из летунов он видел буквально на расстоянии вытянутой руки. Тот как раз со склада вёз кучу всего, но замученная лошадка артачилась, не хотела тащить телегу. Летун её и так и сяк и даже прикрикнул, а кричать на лошадь самое последнее дело. Понаблюдав со стороны Семён, решился и подошёл. Привычно успокоив животину, скормил ей оставшийся с обеда хлебный ломоть.

-Спаси тебя Бог, добрый человек, -поблагодарил летун.

-Лошадь - животное умное. Может быть даже слишком умное раз и уставать умеет и грустить, -поделился Семён.

Летун неожиданно заинтересовался: -Лошади умеют грустить?

-Ещё больше, чем люди! Человек, если в печали, то стопку хлопнет или песню запоёт, тем и излечится. Коняшки так не могут, поэтому свою лошадиную грусть-печаль переносят тяжелее чем люди.

Так они и шли. Семён вёл взгрустнувшую лошадку под уздцы. Летун сначала сидел на телеге, потом спешился и пошёл рядом. Путь от склада до поля, где небесный корабль привязан за очищенный от лишних веток ствол мощной сосны недолог, но для короткого разговора вполне достаточен.

Семён искоса поглядывал на летуна – молодой парень, на пару лет старше тех мальчишек которых давали ему в обучение. Одет франтовато, но то понятно - чай по небу летает, перед глазами господа-бога кружит. Тут самое лучшее и оденешь, чтобы перед людьми, да небом покрасоваться.

-Как тебя зовут, солдат? -поинтересовался Летун.

-Семён.

-Разреши, Семён, я тебя нарисую?

-Зачем? -опешил старый стрелец и даже остановился.

-Очень ты выразительный.

-Какой-какой?

-Такой… что прямо надо нарисовать. Тебя как по батюшке будет?

-Зови Семёном-стрельцом, не ошибёшься. Ну и рисуй, если хочется.

Летун и правда достал грифель, бумагу, принялся черкать.

-Живопись – один из способов познания мира. Одни говорят, что самый простой, другие что самый сложный. Если бы только существовал способ запечатлеть изображение, не пропуская его через восприятие художника, то каким бы они были: картины, созданные бездушным механизмом? Как отпечаток, оставленный рукой в мягкой глине. Застывший оттиск. Если бог даст мне пережить эту войну, то я хотел бы запечатлеть её.Не просто запомнить, а дать возможность другим посмотреть, как это было.

-Чудно говоришь, -покачал головой Семён. -Но чувствую: от сердца слова идут. Рисуй с богом.

-Так я уже, -обрадовал его летун, показывая набросок: -Похож?

-Да кто его знает! Я на себя со стороны не заглядывался, -усмехнулся стрелец.

За разговором доехали до стражи, преградившей дальнейший путь. Летуна с телегой пропустили. Семён вынужден остаться снаружи. На прощание летун подарил ему монету необычной чеканки. Сказал, что итальянская, с его родины. Как по мнению Семёна – лучше бы золотым рублём наградил. А с этой итальянской монетой что ему делать? Ну ладно, пуска лежит. Чай не сильно большой труд, провести лошадку да языком молоть. Вот только ломтя хлеба жалко, он ведь намеренно его оставил и засушил чтобы после погрызть, а пришлось коняшке скормить. Впрочем, Семён ещё с ужина хлеба отложит, а лошадь такой кусок вряд ли скоро увидит. Пусть порадуется. Животные они ещё ближе к небу чем летуны. Может быть за то, что Семён бессловесную скотину хлебом накормил господь его в следующей битве убережёт. Большего солдату и не надо.