Я вроде бы не садист и смотреть в глаза пленного мне совсем не хотелось. Однако деваться некуда и хочу я того или нет, но придётся соответствовать всем писаным, и неписаным правилам.

Я отвёл взгляд на главаря пленников. Хотелось понимания, насколько он проникся и созрел для диалога. Так-то мордовать прапорщика Лаптева можно было бы и дальше, но большого смысла в этом я не видел. В запасе у меня остался еще один проворот «тэтэшника». Еще на сорок пять градусов, но и всё. И тогда либо Алексей надолго сомлеет, либо его зубы и на второй половине рта тоже закончатся. И мой архимедовский рычаг правды просто вывалится из его исковерканной пасти. Как вялый писюлёк преждевременно развращенного пионера из лоханки старой проститутки.

— Ладно, ты тут пока отдохни, дружище, а я пойду с твоим командиром пообщаюсь! — почти сочувственно похлопал я по стриженной макушке, военнослужащего. Напрочь утратившего вместе с половиной зубов свою прежнюю спесь.

Похоже, что ничего из сказанного мной он не понял или не услышал. Из уголков его рта с каждым выдохом пузырилась густая кровавая пена и белеющее крошево зубов.

— Ну что, старшой, теперь с тобой, давай, поговорим? — не отвлекаясь на теперь уже совсем громкие завывания водилы, присел я рядом с Савватеевым, — Созрел? Или мне и с тобой тоже придётся повозиться?

Несмотря на стрессовое состояние юношеской составляющей моего сознания, я старался соответствовать образу хладнокровного и профессионального садиста. А для этого, хоть кровь из носа и из глаз, но сейчас мне следовало удерживать нужные интонации. И ни в коем случае не выпускать их за рамки стылого равнодушия.

— Ты кто⁈ — морщась от нестерпимой боли, сквозь стиснутые зубы прорычал товарищ старший прапорщик, — Сука! Ведь ты же не мент! Не можешь ты быть ментом, таких ментов не бывает! Кто ты, Корнеев? Из наших или из Балашихи? Ну ослабь ты вязки, прошу тебя! Ослабь хотя бы самую малость, старлей! Будь человеком!

А ведь мне опять повезло с этими военными. Сначала мне повезло с ними вчера, а теперь еще и сегодня. Если честно, то направляясь в этот гараж, я и не надеялся, что они начнут ломаться в первый же час дознания. Думал, что с этими профессионалами провожусь гораздо дольше. И, что весь запас своего душевного равновесия придётся на них потратить. Но нет, свезло и на этот раз!

— Обязательно ослаблю! — не поддаваясь на задаваемый старшим прапором нервический тон, спокойно пообещал я ему, — Ответишь мне всего на пару вопросов и я не только ослаблю вязку, я вообще обрежу эту верёвку. Слово офицера тебе даю! Руки-ноги развязывать не стану, но зато вытянешься в полный рост и расслабишься! И на этом сразу же все твои мучения прекратятся! Ну или почти все…

В полных боли глазах старшого заметались нехитрые сомнения. Я уже было обрадовался скорому результату, но Савватеев пересилил соблазн. Нет, он не уподобился героям молодогвардейцам и не попытался плюнуть мне на ботинок. И даже не осыпал меня нецензурной бранью. Вместо всего этого он стиснул в мученической гримасе веки, из которых неожиданно потекли слёзы. Видимо, не только для меня неожиданно, но и для него самого. А потом он утробно завыл. Отчаянно и без всякой надежды на избавление от тяжких мук. Как попавший в капкан зверь. Зверь большой и по-настоящему сильный. Еще совсем недавно бывший полноправным хозяином тайги.

Ну, что ж, такое тоже бывает. Я не стал мешать переживаниям старшего прапорщика, отошел к двери и присел на каменную ступеньку. Долго всё это не продлится. Через минуту или две он всё равно сольётся. Как и я слился бы на его месте. Это только в кино супергерои способны выдерживать любые пытки и сохранять в себе главную военную тайну. В реальной жизни всё немного по-другому. Да, сильный и подготовленный человек способен держаться долго. Если его просто лупцевать кулаками и месить ногами. Более того, некоторые упрямцы вполне могут продержаться вплоть до летального исхода и ничего не сказать. Но это только в том случае, если их просто бить и топтать обувью. Ломая челюсти и рёбра. А здесь немного иной подход и потому шансов у моих пленных нет. Они мне обязательно расскажут всё, что знают. И для этого мне не придётся разбивать в кровь собственные кулаки и рвать ботинки.

Время я засекать не стал, просто сидел и терпеливо слушал нестроевые завывания троих прапоров-ивашутинцев. Громче всех голосил водитель зелёного «Москвича». Чуть тише подвывал их командир. И совсем негромко скулил прапор Лёха. И его можно было понять. С острыми пеньками от прежних зубов и со стволом во рту особо не распоёшься и боль душевную не выплеснешь.

— Чего тебе надо? Что ты хочешь знать? — прерывисто и хриплым голосом просипел старший прапорщик Савватеев, — Спрашивай! Я всё скажу, только верёвку ослабь!

Вот и всё! Лёд тронулся! Теперь не следует борщить лишнего и далее продолжать его муки не стоит.

Я поднялся и, достав из кармана выкидуху, когда-то изъятую еще в Советском районе, шагнул к военному. Верёвка поддалась и старшой незамедлительно вытянулся. И взвыл от счастья. Или, скорее всего, от накопившейся в мышцах боли. Теперь нужно будет подождать. Еще несколько минут. Сейчас его хоть режь на куски, он всё равно ничего сказать не сможет. Зато потом достаточно будет только пригрозить, что к нему снова прилетит «ласточка» и тогда он точно уже не станет держать в себе никаких секретов. Теперь старший прапорщик на собственной шкуре уяснил все тонкости и нюансы в общении со следователем Корнеевым. И вряд ли захочет повторения ужасного ужаса. Серьёзность своих намерений я ему со всей достоверностью продемонстрировал на его подчинённом. Теперь в том, что сопливый старлей способен и ему такой же ужас обеспечить, он не сомневается ни на йоту.

Заметив, что предводитель каманчей начал потихоньку сучить связанными ногами, я удовлетворённо кивнул и шагнул к его сослуживцу Лёхе. Ибо пришло время вооружиться огнестрелом. Не заморачиваясь с ремешком, я просто взялся за рукоятку пистолета и выдернул ствол из его рта. Не ради мести или причинения дополнительных страданий своему обидчику. Ничего личного, просто методичное и последовательное соответствие установленному протоколу проводимого мероприятия. Точнее сказать, той специфичной методике, которую эти трое знают гораздо лучше меня. Потому что учили они её на своих курсах много дольше моего. Да и на практике применяли чаще. Наверняка, применяли…

Вытерев об измазанный в песке и опилках пиджак вояки ствол «ТТ», я отошел от Алексея. Вставил в рукоятку магазин и, передёрнув затвор, подступил к вытянувшемуся в полный рост Савватееву. Он лежал с отрешенным лицом и с закрытыми глазами. И счастливо улыбался. Рук старшого, скованных за спиной наручниками и дополнительно еще замотанных изолентой, я не видел. Но его ноги жили отдельной от тела собственной жизнью. Как и должно быть, они дрожали, и дёргались. Нет, в ближайшие десять-пятнадцать минут каких-то недружественных действий со стороны старшего прапорщика можно не опасаться. По той простой причине, что его тренированное тело пока еще ему не принадлежит. Всё это так, но я слишком стар, чтобы руководствоваться обычной логикой в таких нестандартных ситуациях. Особливо, находясь в клетке с тремя заточенными на убийство зверями.

Поэтому к Николаю Ивановичу я приблизился с соблюдением всех мыслимых и немыслимых предосторожностей. Не вплотную, как прежде, когда он был закручен в дугу. Подобрался я к нему, будучи готовым в любую секунду нажать на спусковой крючок.

— Ну что, командир, готов соответствовать сложившейся ситуации? Говорить будешь, как обещал? Или мне тебя в прежнюю позицию спеленать? — негромко и без какой-либо угрозы задал я вопрос старшему прапору. — И ты особо не беспокойся, старшой, надолго наш разговор не затянется! У меня к тебе всего два вопроса! Только два…

Ответом мне было глухое сипение старшего прапорщика и всё та же его блаженная улыбка. Похоже, что поторопился я с оценкой его здравомыслия и главбандит в разум вошел еще не полностью.