Внутри гаража тоже всё оказалось без изменений. Всё, как вчера оставил. Но из-под «Москвича», а точнее, из смотровой ямы доносилось глухое мычание. Всё-таки хорошо, что покойный бэх был рачительным хозяином. Толстая добротная дверь в погреб, для теплоизоляции дополнительно оббитая войлоком, звук гасила исправно.

Протиснувшись мимо хромированного бампера, я спустился в яму. Никаких признаков несанкционированного покидания подвала не увидел. Шпингалет и лопата, которой я подпёр дверку в подземную гауптвахту, оказались в полном порядке. Из этого обстоятельства я сделал вывод, что ни от наручников, ни от вязок на ногах военнослужащим освободиться не удалось. В противном случае они попытались бы побороться с дверью и это было бы заметно.

Щелкнув выключателем, я включил освещение в погребе и, изготовив пистолет к стрельбе, открыл дверь в узилище.

Ничего опасного для себя я внизу не увидел. Всё те же три скрюченные фигуры лежали на перемешанном с опилками песке. Разве, что только мычать они стали громче, когда я открыл дверь и заглянул в тускло освещенный каземат.

— Ну, чего прищурились? — внимательно оглядывая узников, вступил я в диалог с помятыми и пыльными прапорами, — Ну-ка на животы все трое перевернулись! Быстро!

Мою команду исполнил только один из всей тройки. Самый младший. Тот, который водила. А двое других моего старшинства над собой признать не пожелали. Вместо этого они замычали сильнее. Посылая в мою сторону молнии из своих зырок.

Всё-таки правильно я сделал, что рты злодеям замотал изолентой, а не заклеил обычным пластырем. Опыт, если он приобретён на личной практике, его не пропьёшь и не забудешь. Никакой скотч и пластырь не сравнятся с кондовой советской изолентой! Всё, как в пресловутые девяностые. Тогда про скотч никто и слыхом не слыхивал, его еще не было в помине. А пластырь, как и весь остальной ширпотреб, был редким дефицитом. Дело прошлое, но тогда именно изолента крепко выручала наш РУБОП в неравной борьбе с оргпреступностью.

Удостоверившись, что руки и ноги моих классовых недругов крепко зафиксированы, я, уже не опасаясь, спустился на дно погреба.

Я осознанно оставил вчера вояк в казённых наручниках. Снимать номерные кандалы не стал. Не шибко туго, но браслетами скованные за спиной руки, это всегда и очень надёжно! И еще, это полная гарантия на предмет избежания преждевременной гангрены. Которая при неграмотной вязке и уже через час-полтора напрочь лишает клиента конечностей.

Каких-либо киношных девайсов, типа канцелярских скрепок, женских заколок или стержня от авторучки у бойцов при себе быть не могло. В этом я сам вчера убедился при нашем расставании. Да и не смогут вояки с помощью подобной ерунды освободиться от наручников, ибо не их это стезя. Военная разведка пленных воспринимает, как расходный материал. Добытый во временное пользование. Совсем ненадолго и только для удовлетворения своего профессионального любопытства. И потому о сохранности здоровья источников информации не задумывается ни на секунду.

— Я же сказал, мордой вниз! — не стесняясь и со всей дури впечатал я носок ботинка в бок бригадира злодеев, — Совсем тут за ночь распустились? На дисциплину болт забили?

Ударил я так, чтобы ребро старшего прапора, если оно и сломается, не проткнуло ему лёгкое. Так-то и хрен бы с ним. Но беседовать со злодеем, когда вместо слов из его рта выходят кровавые пузыри, мне не хотелось бы. Поэтому в левый бок и по низу. О сохранности кишечника главшпана я не переживал. До мучительного финала от перитонита пройдёт, как минимум, часов пять-шесть. Никак не меньше. И, чтобы расспросить обо всём этого нехорошего человека, мне этого времени по любому хватит. Даже с учетом того, что он не интеллигент-ботаник в маминой кофте. А самый настоящий старший прапорщик чернореченской бригады ГРУ.

— Су-к-ка!! — с перерывами на всхлипы, стоны и пуская пузыри соплей, и зелёной желчи из носа, и рта, трудно хрипел старший тройки, — Т-т-ты, чего, пад-дла, делаешь?!! Я же т-тебя, мент, п-потом на куски п-пор-рву!! К-клянусь, с-сука, я т-тебя убью!

Примерно такой реакции от разведчика я и ждал. А потому, не расходуя времени на ответные эмоции, по максимуму использовал его беспомощное состояние. Когда этот товарищ отдышится, приближаться к нему будет опасно. Даже с учетом того, что руки и ноги у него зафиксированы. Только один раз въедет мне сдвоенным ударом ног и на белый свет из этого погреба я уже никогда не выйду.

Пока старший прапор яростно сипел и грозился, я успел надёжно замотать ему запястья. Уже не миндальничая и не заботясь о сохранности кровоснабжения в его руках. После чего снял с него спецсредство БКС-1 и сунул в боковой карман пиджака.

С подельниками главного злодея всё прошло проще и намного спокойней. Никто из них со мной не спорил. Теперь я уже не волновался, что номерные изделия когда-либо смогут указать на меня или на Стаса. Прапора Лёху я вдобавок связал еще и «ласточкой». По той причине, что именно его я выбрал для показательного потрошения.

— Заткнись, паскуда! — я еще раз и ровно по тому же месту заехал ботинком в бочину командира троих чернореченцев, — У меня к тебе всего два вопроса! А чтобы ты не заблуждался насчет серьёзности моих намерений, ты пока полежи спокойно! И понаблюдай!

— Ну что, Алексей? — подался я к прапорщику Лёхе, — Это же ты меня давеча по голове до состояния бессознательности дюзнул? Что-ж, долг платежом красен! Теперь, Алёша, пришла моя очередь тебя тиранить и здоровья лишать!

Я достал из кармана обычный поясной кожаный ремешок, свёрнутый в рулон и шагнул к своему обидчику.

Мой взгляд встретился с глазами прапора Лёхи. Если он и боялся меня, то умело это скрывал. Всем своим видом выражая физическую усталость, тревожную обеспокоенность и нескрываемую ненависть. Ко мне, надо полагать. А вот желаемого мной ужаса на лице военного я, как ни старался, не разглядел. И это меня не порадовало. Потому что данное обстоятельство могло означать только одно. Что на ширмачка прошмыгнуть не удастся. Что необходимый мне результат придётся отрабатывать. Отрабатывать грязно и муторно.

Сгандобив из кожаного ремешка нехитрую петельку диаметром с футбольный мяч, я приблизился к своему потенциальному источнику. Всё-таки обычный солдатский тренчик от хэбэшных галифе предпочтительней для данной процедуры, но его у меня в данный момент не было. Значит, придется исходить из того, что кожаный ремешок в процессе немного потянется и тогда придется повторять подход. Но этого мне сейчас хотелось меньше всего. Не то настроение у меня сегодня, да и вообще, не любитель я дознания с применением интенсивных методик. Тем более, что берушами вовремя не озаботился.

Стало быть, чтобы сократить действо по времени, придется эту уздечку затягивать на одухотворённом овале лица Лёхи как можно теснее. Намертво придётся затянуть.

Судя по изменившейся физиономии прапора, способы проведения экспресс-дознания нам с ним преподавали по одной методичке. Видимо, догадавшись относительно моих намерений, Алексей наконец-то запаниковал и задёргался всем телом. Но только с очень небольшой амплитудой. Вязка «ласточкой» как раз для того и предназначена, чтобы клиенту ограничить все степени свободы. Почти до нуля.

— Не надо! — глухо прорычал военнослужащий, всё еще стараясь выглядеть достойно. — Прошу тебя, не надо, старлей!!

Стыдить и увещевать меня он не осмелился. Благоразумно воздержался. Видимо, хорошо понимал, что призывами к гуманности и человеколюбию только еще больше раздраконит меня. Знает, сученыш, что вряд ли я забыл, как он мне недавно голову чем-то тяжелым массировал. И про убиенного Никитина, которого они мне всей своей шайкой демонстрировали для пущей моей сговорчивости, тоже помнит.

— Ну, тогда говори, Алексей! — замедлил я шаг, не шибко надеясь на бескровный консенсус с подопытным. — Колись, сука!

Даже, если прапор Лёха сейчас начнёт со мной сотрудничать, мне всё равно придётся его ломать и калечить. И делать это мне придётся предельно безжалостно. Тут без вариантов! Уродовать его буду, уверенно демонстрируя свой палаческий профессионализм. Демонстрируя не ему. И усердствовать в этом буду не от моей приверженности к садизму, а по той простой причине, что мне нужна откровенность не столько Лёхи, как его командира. Тот, в отличие от своих подчинённых, ситуацию знает не фрагментарно. Он знает максимум необходимой мне информации. И всё, что я сейчас делаю, и далее стану делать, прежде всего направлено на достижение доверительного контакта именно с ним.