Сегодняшний дастархан был устроен по поводу недавней свадьбы: Дамежан хотела показать Абаю свою молодую невестку. Она позвала и Сеила, зная, как приятно будет Абаю поговорить с ним, да и сам сват со свадьбы не видел свою дочь. Специально к приходу Абая, уже поздно вечером, сварилось мясо, был готов самовар. За небольшим круглым столом расположились также Дармен и Баймагамбет, которые вошли в дом позже, привязав лошадей у низких кирпичных яслей во дворе Дамежан.
Абай говорил мало: ему, как всегда, хотелось побольше узнать о жизни людей, их тяготах и заботах. Когда Дамежан разлила чай, он обратился к Сеилу, которого считал настоящим работягой, истинным мучеником тяжелого городского труда. Чем живет Сеил зимой, как существует? Тот поначалу ответил весьма коротко:
- Пока река подо льдом, сами понимаете, работе на лодке конец. Потыкался туда-сюда, да и нашел место на бойне.
- Чем же ты занимаешься на новом месте? - спросил Абай.
- Да ничем особенным, просто режу скот, - отвечал Сеил.
Тут в разговор вмешалась Дамежан, рассказала, что и Жу-маш также пристроился там, на скотобойне мясника Касена. Затем заговорили о том, как этот изверг, мясник Касен, предоставляя работу городским жатакам, всячески измывается над ними.
Сеил и Жумаш, порой поправляя и дополняя друг друга, поведали Абаю одну историю, которая произошла на бойне сегодня, но началась достаточно давно... Говоря, Сеил с горечью покачивал головой, а на лице Жумаша читалось явное отвращение.
Живет в слободке одна бедная женщина средних лет по имени Шарипа, после смерти мужа влачит жалкое существование с тремя малыми детьми, ходит и нанимается на работу повсюду, трудится из последних сил. Вот берет ее к себе упрямый, наглый торгаш Отарбай, приятель мясника Касена. Шарипа нанимается к нему чистить потроха. С раннего утра и до поздней ночи только и делает, что без устали чистит потроха. Работает, не разгибая спины, среди ужасной вони, не имея возможности прерваться, чтобы перекусить. А проклятый Отарбай платит ей всего лишь пять с половиной копеек в день!
Зимой жители жатаков согласны на любую работу, хоть только ради пропитания. В пору массового забоя скота мясник Касен именно в головном жатаке нанимает людей без разбору - будь то мужчина или женщина, стар или млад, дитя или выживший из ума. Намеренно посылает своих людей по бедным очагам, собирая голодных-холодных, всяческих доходяг. Всех подряд берет и заставляет работать за гроши, причем еще и жестоко торгуется из-за каждой полушки!
Что же произошло сегодня? Та самая женщина по имени Шарипа, о которой начали свой рассказ Сеил и Жумаш, испытала такой позор, который был похлеще всех прежних издевательств.
Когда работники уходили с бойни, двое приспешников Касе-на - Отарбай и еще один увалень по имени Конкай, оба изрядно пьяные, встали у ворот. Якобы бабы и дети, старики и старухи, что чистят потроха, подворовывают и выносят за ворота овечий жир. Сказать, что воруют мясо, не могли - ведь крупные куски под тощей одежонкой не спрячешь. А им непременно надо было обвинить, унизить, прощупать всех. Вот и нашелся повод: дескать, тащат внутренний овечий жир. Причина же самого обвинения в том, что забой скота только начинается, и надо бы припугнуть людей, так сказать, впрок. Были у этих пьяных каналий и другие причины останавливать работниц...
Шарипа - женщина миловидная, светлая лицом, заметная. Ее и остановили первой, да и говорят ей, чтоб разделась. Женщина безропотно снимает чапан. Они заставляют ее снять еще и камзол. Облапали всю, ничего при ней не нашли. Заявляют: «Что-то растолстела ты не в меру, небось, сало на теле несешь!» И норовят задрать ей подол, выставить вдову на всеобщее позорище, унизить до смерти на глазах мужчин, детей.
Шарипа не в силах вынести такое унижение. Рыдая от досады, бессилия, она поминает имена своих детей-сирот, но стражники неумолимы. Тогда женщина дает оплеуху Конкаю, который уже начал стягивать с нее платье, а Отарбаю плюет в лицо.
Тут двое пьяных верзил без зазрения совести налетают на бедняжку, несчастную вдову, срывают с нее одежду, раздев почти догола, валят ее на снег и пинают ногами.
Все это видит Сеил. Он тотчас бросается на разошедшихся увальней, хоть силы и не равны. Они бы и его затоптали, но тут к нему присоединяется целая толпа женщин, сбивают этих двоих с ног - и отпинали их так, что им насилу удалось вырваться и убежать.
Обо всем этом Жумаш и Сеил рассказывали, то содрогаясь от возмущения, то смеясь от души. Дармена эта история вывела из себя: он просто зубами скрипел! Абай слушал молча, он был мрачен, на его лице обозначились глубокие морщины. Тем не менее, он слушал внимательно, что-то обдумывая про себя.
Видя, что Абая интересует его рассказ, Сеил заговорил снова. Оказывается, он сам нынешней зимой, после многих мытарств, попал в сети мясника Касена:
- Я человек, как все вы видите, пожилой. Поэтому и не люблю наниматься к хозяевам, не желаю, чтобы кто-то понукал меня да покрикивал. В жизни можно найти себе занятие и посвободнее. Вот летом я и вожу людей на своей лодке, и никто мне не указ. Зимой же решил поработать неделю у того, неделю у другого, чтобы не зависеть от кого-то сполна. Услышал, что бедняки жатака идут на бойню Касена, и сам отправился туда. Не думал я, что Касен окажется таким извергом!
И Сеил рассказал слушателям о том, как с полуночи и до конца следующего дня работал на бойне. Этому ремеслу он научился еще в молодые годы, когда только приехал в город. Работал умеючи, за день разделывал до шестидесяти голов овец, не испортив ни куска мяса. Заработок же ему положили всего по пятнадцать-двадцать копеек в день, с расчетом в конце недели. И вот, взяв в руки счеты, проворно щелкая костяшками, Касен все приговаривал: «Снимаю полгроша, крайнюю полушку не считаю...» Отарбай сидел тут же и ухмылялся. Даже в такой мелочи обсчитывали!
Сеил не выдержал издевательства, встал и сказал обоим: «Жадный пес даже у голодной собаки зад вылижет! Пусть будет по-вашему! Только желаю, чтобы эти полушки, честно заработанные мной кровавым трудом на бойне, застряли в ваших глотках».
В конце рассказа Абай улыбнулся и спросил Сеила:
- Ты говорил, что попал в сети Касена после других мытарств. Выходит, не со скотобойни твои приключения начинаются?
- Точно так! Сначала пришлось претерпеть от одного алчного бая, что объегорил немало городских жатаков.
Новый рассказ Сеила был не менее увлекателен и драматичен.
- Есть у меня младший брат, - начал он, - ему еще и семнадцати лет не исполнилось, и не освоил он пока что никакого ремесла. За лето мне удалось отложить кое-какие деньги, которых хватило, чтобы купить брату арбу и лошадь. Думал поначалу пристроить его на перевозку товара с барж, но тут пошли разговоры, что войлочник Сейсеке набирает ямщиков, чтоб со своими арбами да лошадьми. Возить надо было далеко - в Бак-ты, Чауешек. Говорили, что за одну ходку можно получить такие деньги, что утонешь в них. Привирали, конечно, но голосили его люди на всю округу, завлекая в свои сети. Так вот, несмотря на мои годы, седую голову, все же попался и я на эту удочку. И брата подвел. Говорю ему: «Съезди разок. Пожалуй, до зимы оборотишься». И отправил его...
Абай тяжело вздохнул, покачал головой. Он уже догадывался, чем кончится эта история, и сожалел, что Сеил попадает «в сети» уже не в первый раз. Он дал знак продолжать рассказчику, который, приметив волнение Абая, замолчал и вопросительно глянул на него.
- Этот Сейсеке большой бай, торговля у него солидная, казалось бы, можно было ему верить. - сказал Сеил, будто бы поняв, о чем подумал Абай. - В одну сторону возит товары аж в самую глубь Китая, в другую - до Ирбита, Макаржи51.
Абай глядел на Сеила с сожалением, сочувствуя ему. Тот продолжал:
- И вот, до тридцати ямщиков на семидесяти-восьмидесяти лошадях повезли в Бакты мануфактуру в тюках. На обратном пути загрузились шкурами и шерстью для Сейсеке. Чтоб он сгинул! Брат вернулся недавно, уже в разгар зимы. Стал калекой, сидит у меня дома. Еле живой добрался. Руки-ноги обморожены, весь распух, скрючился, так исхудал, что аж уши светятся. Отправил его с упитанной лошадью и новехонькой арбой, теперь от арбы одно название, а лошадь стала доходягой, кожа да кости. Сам он как живой призрак. Всю дорогу ел черный хлеб с сырой водой. Денег - ни гроша. Лошади отпустили корму вполовину меньше потребы. Наконец, сказали, мол, еще посчитаем шкуры, что ты привез. Какие подрастерял, какие собаки порвали, какие промокли в дороге. «Еще и высчитаем с тебя!» А вы знаете, как они высчитывают с людей?
