Позавтракав вместе со всеми, Данияр ушел в контору. Абиш остался в компании трех женщин - Магыш, Афтап и пожилой прислуги Майсары. Все четверо приступили к одному делу, столь же забавному, сколь и серьезному...

Как заметил Абай, мудрый свекор, Магыш было бы неплохо приодеться по-городскому, заменить на что-нибудь другое свои степные «желеки и кимешеки». Это пожелание отца Абиш рассказал Афтап в самый первый день, как они с женой остановились в этом доме. Теперь, когда выдалась свободная минута, молодые принялись расспрашивать Майсару и Афтап, что же надеть на голову Магыш вместо кимешека? Майсара, которая была старше всех, прожила юные годы в Казани, Уфе, хорошо разбиралась в одежде татар и казахов, дала много, как ей казалось, дельных советов по этому поводу.

По ее мнению, такая молодая дама, как Магыш, должна была непременно носить калапуш³³ в сочетании с сетчатой шалью, но Абиш неожиданно заспорил с пожилой горожанкой, настаивая на том, чтобы шаль его супруга надела белую, шелковую, а на голову - такию³⁴ с яркой вышивкой. Тогда Афтап перечислила и другие возможные одежды... В конце концов Майсара увлекла обеих женщин в дальнюю комнату и распахнула большой сундук с нарядами Афтап. Они решили переодеть Магыш, а затем показать ее мужу, который, понятно, остался сидеть в гостиной.

Магыш была изрядно смущена: ее будто бы выставляли на какие-то смотрины. Она стала отнекиваться, всерьез полагая, что с выбором одежды можно и повременить, но теперь уже не на шутку разгорелись любопытством две другие женщины: им очень хотелось нарядить Магыш, словно куколку, посмотреть, что же ей на самом деле к лицу? Не отставал и Абиш, желая увидеть свою жену в таком одеянии, чтобы ее длинные черные косы бросались в глаза и чтобы ее нежные розовые ушки удивительно красивой формы, которые он видел лишь в минуты их уединения, не прятались ни под какие кимешеки-желеки. Да и нежная белая шея, подбородок. Спросить его, так он хотел бы, чтобы эти прелести радовали его всегда, светясь и сияя, словно солнце - днем, полная луна - ночью. Он не уставал любоваться своей молодой женой, счастливый ее близостью, но, как ему тайно предчувствовалось, ему не дано будет сполна нарадоваться ее красотою.

Поглядев на Абиша, увидев его счастливое лицо, полное страстного ожидания, Магыш недолго постояла молча, затем решительно пошла к двери. Гибко двигаясь, мягко ступая по ковровой дорожке, она скрылась в соседней комнате. Абиш остался в волнении: он слышал за дверью шорох ткани и смех женщин, особенно громкий, высокий голос старой Майсары.

И вот, наконец, дверь открылась, и Абиш увидел ее. Юная супруга стояла на пороге комнаты, ступив изящной ножкой на полосатый коврик. Слегка расставив руки, как бы показывая себя, - ну вот, полюбуйтесь! - вытянув свои длинные белые пальчики, она смущенно смотрела на мужа.

Теперь вместо бешмета на ней был бархатный камзол, со вкусом расшитый серым и розовым позументом по бордовому шелку. Этот сильно приталенный камзол особенно изящно смотрелся поверх длинного платья с множеством складок и оборок, свободно спадающего до самых щиколоток.

В той комнате Магыш примерила множество вещей, в том числе и калапуш, облюбованный для нее Майсарой, однако с досадой отшвырнула его в сторону. Она надела расшитую та-кию, которую желал на ней видеть Абиш, поверх нее накинула золотистый сетчатый платок. Один его конец, украшенный кистями крупной бахромы, широкой дугой охватывая грудь, поднимаясь, обнимал ее правое плечо. Точно такая же такия была на ней в тот день, когда Абиш впервые увидел девушку в ногайском ауле, и теперь ему показалось, что перед ним стоит та же самая, юная и прелестная, загадочная Магыш...

Подбежав к ней, Абиш повернул ее за плечи, рассматривая то сбоку, то со спины. Ему очень понравилась эта новая одежда, понравилось и то, что жена выбрала ее по своему вкусу, сама. Майсара, чьи советы были отвергнуты, стояла молча, насупившись, зато Афтап ликовала, наперебой с Абишем нахваливая выбор Магыш.

Замечательным было полное отсутствие чисто женской зависти в Афтап: сама редкая красавица, она ничуть не печалилась тем, что юная Магыш, которую она переодела в свои лучшие наряды, теперь затмила ее красотой.

Одежда маргеланки была отлично скроена и сшита, хорошо сидела на ней, подчеркивая ее природную стройность, делая ее привлекательнее многих женщин этого края. Теперь располневшая Афтап уже не могла носить многие из этих нарядов, но она, похоже, даже и не подумала о том, что первой красавицей теперь будет не она, а Магыш. Афтап искренне любовалась хрупкой молодостью Магыш, в которой светилось столько нежности и обаяния. Тут же и выразила свои чувства:

- Уа! Магыш, айналайын, вы прелестны! Матор³⁵! Какая красота!

Абиш был поражен поведением красавицы Афтап и всецело благодарен ей. Он стоял, размышляя о загадочности женской души вообще...

«Надо же! - думал он. - Женщина, оказывается, может без всякой зависти оценить красоту другой женщины. Да, они могут враждовать, не прощать друг другу каких-то поступков, но никогда не станут оспаривать красоту, готовы безоговорочно любоваться друг дружкой. Мужчина - напротив, терпеть не может, если рядом кто-то более красивый, сильный. Не хочет этого даже замечать, не говорит об этом. Вот еще одно свойство мужского характера, которое, по сравнению с женщиной, далеко не красит нас!»

Абиш, Афтап и Майсара взяли Магыш в хороводный круг посередине комнаты, не выпуская, любовались ею, шутили и смеялись, обсуждая ее новое одеяние. Вдруг открылась наружная дверь, и вошел Абай. Он сразу же увидел наряженную невестку. Едва Магыш узнала его, как краска залила все ее лицо, до самых корней волос. Отвернув лицо, она выбежала из комнаты. Афтап и Майсара бросились за нею.

Абай, конечно же, заметил, что Магыш исполнила его недавнее пожелание, однако виду не подал, быстро прошел на тор, на ходу снимая легкий тымак, и сел на подушку.

Абай пришел к сыну за советом. Он рассказал ему обо всем, что видел и слышал в последние дни: начал со своей первой встречи с Сармоллой, затем поведал о том, как муллы-недоучки на той и на этой стороне объединились против смелого наставника. Сегодняшняя же беседа с бедным лодочником навела Абая на мысль, что и его самого могут призвать к ответу вместе с Сармоллой.

- Как же сладить с этим злобным невежеством? - с возмущением вопрошал Абай. - Муллы держат людей в полной слепоте.

Вместо того, чтобы принять какие-то меры, они сами раздувают эту напасть, потворствуют распространению болезни! Они готовы идти на коварство, на преступления - и все из-за одного только слова Сармоллы: сдержитесь, умерьте ненасытность, жадность, не усиливайте невзгоды людей, не хотите сделать лучше, так хотя бы не делайте хуже! Но они, если хорошенько подумать, не просто невежды и пустомели. Все, что они делают, - осмысленно. Это самые настоящие фитнаи галам, сынок, что на арабском означает - презренные мира сего...

Услышав такие горькие слова отца, Абиш смутился и стал в душе корить себя: ведь сам он только что безмерно радовался, глядя на Магыш, беспечно смеялся в ту минуту, когда Абай входил в дом... Он и в самом деле на время забыл о беде, постигшей город, о беспомощном положении его жителей - здесь, в этом доме, который черный мор пока обходил стороной, словно некий островок спокойствия и сладкой неги. Отрешенный взгляд отца, столь чуткого, восприимчивого к чужой боли, теперь отрезвил Абиша, заставил его мигом спуститься с небес на землю.

Он стал с жаром расспрашивать отца, что он сам может сделать, какую оказать помощь? Абай обрадовался, что сын готов пойти на жертвы, но не хотел втягивать его во все эти дела, сказал, что помощи от него пока не требуется. Разве что только одно: может ли Абиш посоветовать, куда пойти Абаю, где выступить перед народом?