Скорее всего, масштаб его дела и близко не сопоставим с империей Вадима, но он определенно значительный.

— Так что насчет вечера? — Арик миролюбиво поднимает руки ладонями вверх, давая понять, что корчить скромника больше не будет.

Я почти уверена — понятия не имею, почему — что на этом благотворительном вечере увижу Вадима. К этой святой вере нет ни единой предпосылки — то, что он бывает на таких мероприятиях не означает, что он не пропускает не одного. И он вообще сейчас как будто больше в воздухе, чем дома.

Мысль о том, что он увидит меня там под руку с другим мужчиной, одновременно и пугает, и будоражит. Если бы меня сейчас зажали в угол и дали секунду на ответ, я бы отказалась. Возможно, именно поэтому…

— Я согласна. — «Хватит жить прошлым, Кристина. Начинай думать о будущем». — Есть какой-то особенный дресс-код?

Губы Бережного растягиваются в счастливую улыбку, как будто он до последнего не верил, что я соглашусь.

— Если честно, я не знаю, — посмеивается, и обещает уточнить все нюансы, хотя по его личному мнению, мне хоть сейчас можно идти хоть на прием к английской королева.

Арик провожает меня до машины. Виктор, увидев нас, тут же открывает багажник, чтобы убрать коляску. Бережной помогает мне усадить и пристегнуть Марка в автокресле — как для бездетного мужчины, он неплохо справляется.

Наши руки снова на мгновение соприкасаются, но для этого вечера это — максимум, который мы можем себе позволить. Целоваться с другим мужчиной на глазах водителя Авдеева я точно не собираюсь.

Но все-таки, когда помогает мне сесть в машину, на секунду берет в руки мою ладонь, чуть сжимая пальцы.

— Спасибо за вечер, Кристина. И за знакомство с сыном.

Я в ответ так же несильно сжимаю его пальцы, и откидываюсь на спинку сиденья, вжимаясь в нее всей собой.

И как обычно, через пять минут наступает отходняк: укрывает бесконечным количеством пикирующих мозг «боже, ну зачем я согласилась?!». Я держусь из последних сил, пытаюсь нейтрализовать их разумными аргументами: я свободная женщина, мне двадцать шесть лет, я, черт подери, имею право на личную жизнь. А если бы Авдеев хотел меня остановить — у него, блять, был шанс это сделать. Но ему же насрать, боже. С кем я и как живу — мое Грёбаное Величество вряд ли заморачивается вопросами по этому поводу.

Я пишу Лори, что у меня будет первый совместный выход с Ариком — о том, что у меня появился поклонник, она в курсе, я делюсь с ней такими вещами, потому что доверяю.

Лори: Молодец. И не вздумай в последний момент передумать!

Я: Честно говоря, у меня уже появились такие мысли. Побудь моим сучьим голосом разума, умоляю!

Лори: Легко! Ты — охуенна, малышка, сходи и оторвись. Надень самое красивое платье и проведи вечер с красивым мужиком. Ты имеешь на это полное право.

Лори: Учти, если не пойдешь — я все брошу, приеду и устрою тебе «разбор полетов»!

Чувствую, как ее слова заставляют меня улыбаться в экран. Пишу ей, что он лучшая подруга на свете, хочу убрать телефон обратно в сумку — спрятать его вместе с трусливыми мыслями — но в последний момент задерживаю.

Сжимаю его в пальцах.

Несколько долгих секунд, пока внутри царапает предательское: «Ну еще разок, последний, просто… одним глазочком».

Кажется, я говорю себе это примерно пару раз в неделю, когда вбиваю имя Авдеева в поисковик и жадно выхватываю оттуда крохотные кусочки информации — где он был, как красиво засветился на камерах, какому изданию дал интервью… В последнее время это мой единственный источник информации о нем, потому что мы практически перестали разговаривать.

Каждый раз, когда разворачиваю вкладку с картинками, на секунду жмурюсь, боясь, что на каком-то фото обязательно увижу его с Лизой… или с какой-то другой шикарной бабой. И каждый раз не нахожу. Мысленно перевожу дыхание — и тут же падаю с черный противный омут под названием: «Но ведь отсутствие фото — не равно отсутствие бабы?!» Он был со мной, но мы не светились вместе на публичных мероприятиях, а на там единственном закрытом аукционе вообще не было фотографов. Он же не звезда Голливуда, чтобы каждый его шаг безостановочно мониторили папарацци.

На этот раз ничего нового — ни одной новой фотки или статьи.

Я выдыхаю и на секунду не понимаю, радует это меня или еще больше погружает в неизвестность.

Я разглядываю себя в огромном зеркале в гардеробной, и женщина в отражении смотрит на меня с легким, незнакомым мне вызовом.

Последний штрих — тонкая серьга-кафф из белого золота с дорожкой бриллиантовых осколков, обвивающая ушную раковину, — встает на место. Готово.

Вроде бы ничего не изменилось, но я отражение как будто показывает другую меня.

Образ другой Кристины — идеально собранный, выверенный до мелочей. Волосы, собранные в высокую прическу, открывают шею и линию плеч. Дымчатый макияж делает глаза глубже, зеленее, на губах — ни капли помады, только прозрачный блеск.

Но главное, это, конечно же, платье.

О, это платье — отдельный вид искусства. И пытки. Черный струящийся по телу атлас, как будто обнимает каждый изгиб, каждую сочную, обретенную после родов линию бедер и груди. Ничего лишнего. Только открытые плечи и один-единственный, но убийственно дерзкий разрез, идущий почти от самого бедра и обнажающий ногу при каждом движении.

Сидит на мне как вторая кожа — холодная, гладкая, абсолютно безупречная.

Делаю шаг назад, поворачиваюсь, и ткань послушно следует за мной, вспыхивая и переливаясь в свете ламы. Не помню, когда в последний раз чувствовала себя… так. Не мамой, не хозяйкой маленького, но успешного магазинчика и не бывшей любовницей миллионера. А просто женщиной.

Женщиной, которая осознает, как она красива, и собирается этим воспользоваться.

Поддавшись игривому импульсу, достаю телефон. Делаю селфи в зеркале — небрежное, смазанное, но от этого еще более живое. И, не давая себе времени на раздумья, отправляю его в наш «Мамский спецназ».

Ответы прилетают со скоростью света, вознося мою самооценку на невиданные вершины.

Лера (мама Макса): Таранова, ты вообще рожала?! Ведьма!

Катя (мама Артема): Так, я не поняла. Это что за богиня? Куда собралась? Я требую подробностей)))

Маша (мама двойняшек): Крис, это незаконно. Просто незаконно быть такой красивой. У меня все.

Я читаю их сообщения, и улыбаюсь до ушей. Эти виртуальные аплодисменты, девчачье, искреннее восхищение — как бальзам на душу.

Времени красоваться перед зеркалом больше нет, я спускаюсь вниз и шелест моего платья по стеклянным ступеням звучит оглушительно громко. Елена Павловна и Галина Петровна, которые пили чай на кухне, замолкают на полуслове. Они смотрят на меня так, будто увидели привидение.

— Кристиночка… — выдыхает Галина Петровна, прижимая руки к груди. — Боже мой… ну как картиночка!

— Вы просто королева, Кристина Сергеевна, — вторит ей Елена Павловна, держа на руках мирно гулящего Марка. В ее глазах — неподдельное, теплое восхищение. Она тоже успела стать своей, хотя упорно отказывается называть меня просто по имени, и я давно перестала ее уговаривать.

— Спасибо. — Я смущенно улыбаюсь, чувствуя, как краска заливает щеки, потому что немного отвыкла от таких взглядов. Подхожу ближе, протягиваю руки, чтобы взять Марика. — Дайте мне его на минутку.

— Кристина Сергеевна, вы что! — ахает Елена Павловна. — Морковь Вадимович вас сейчас обязательно испачкает! Платье такое…

— Мне все равно, — говорю я, и это — чистая правда.

Подхватываю Марка на руки, и все в моем мире снова становится на свои места.

Мой теплый, уже заметно тяжеленький якорь и центр моей Вселенной. Прижимаю к себе сына, зарываюсь носом в его мягкие, пахнущие ромашкой темные волосики, и весь блеск, атлас и напряжение от предстоящего вечера, отступают на второй план. Марик доверчиво сопит мне в шею, маленькие пальчики цепляются в плечо.