Я боюсь потерять все это еще сильнее, чем боялась признаться ему, что я на самом деле — Таранова, и рассказать про шантаж Гельдмана.

Потому что сейчас все… как в сказке.

Ставка потерять все это что-то сделав или чего-то не сделав — слишком высока.

А я чувствую себя себя слишком маленькой и глупой, чтобы принять какое-то решение.

Поэтому просто молчу, хотя каждый прожитый час это молчание разрастается внутри ядовитым плющом, оплетая легкие и мешая дышать. Существую в режими привидения, но мыслями я там, в телефоне Вадима, гадаю, пришло ему это проклятое сообщение или нет.

При этом наша с ним переписка — какой-то сюрреализм. Театр абсурда.

Внешне все идеально. Даже лучше, чем обычно. Он пишет, шлет какие-то дурацкие, но милые фото Нью-Йорка, я отвечаю смайликами и шутками, чувствуя себя двуличной прячущей нож за спиной тварью.

И при этом я же, блять, ни-че-го не сделала, за что бы мне надо чувствовать угрызения совести!

Тай: (присылает чашку кофе на столе) Местная жижа. Даже рядом не стояла с тем, что готовит Галина Петровна. Начинаю подозревать, что она что-то туда подмешивает, потому что у меня ломка.

Я читаю это сообщение, сидя на кухне, пока Марик размазывает по столику пюре кролика с брокколи, и мои пальцы мелко дрожат над клавиатурой. Хочется написать: «Приезжай скорее, я сварю тебе самый вкусный кофе и все объясню, пожалуйста, только не злись!». Я даже начинаю набирать: «Тай, мне нужно тебе кое-что…» А потом смотрю на эти слова — и понимаю, насколько жалко и испугано они выглядят.

Стираю. Яростно, быстро, пока не передумала. Вместо этого пишу то, что безопасно и попадает в наш обычный смешливо-флиртующий тон: «Осторожнее, мистер «Я все контролирую». Вдруг Галина Петровна панирует захватить власть в доме через твой желудок?;)»

Он отвечает мгновенно. Три точки подскакивают, как мой пульс.

Тай: Смотря от кого зависеть, Барби. Некоторые слабости стоят того, чтобы их себе позволить. А власть в доме и так уже захвачена тремя террористами — одним в подгузнике, другой — с косичками, а третьей (надеюсь) пишущей мне это сообщение абсолютно голой под одной из моих футболок…)).

Я: Ты забыл четвертого — прямо сейчас он смотрит на тебя взглядом волкодава в теле поросенка))

Тай: Крис, кстати, ну реально — не пускай его в постель! У него три лежанки.

Я: Я передала ему твои пожелания, но, знаешь, кажется, без ножа у моего горла это не подействует))

Перечитываю наши слова друг другу — и щиплет в глазах.

Мое суровое Грёбаное Величество все-таки открывается, делает шаги навстречу. А я сижу здесь, сжавшись в комок, и жду, когда Лиза дернет за спусковой крючок. Господи, если он уже все знает и это просто… проверка? Как тогда, с ноутбуком, который «совершенно случайно» оставил у меня под носом… Ждет, когда проколюсь. Играет, как кошка с мышкой, прежде чем перекусить хребет.

От этой мысли бросает в холодный пот. Нет, он не стал бы… второй раз. Наверное, если бы было то чертово фото или видео, или что там наснимала та крашеная сука, он бы просто замолчал, отрезал меня ледяной стеной игнора. Значит, он не знает? Сафина передумала и ничего ему не отправила? Или решила придержать козырь? Или отправила, но он еще не видел?

Неопределенность хуже казни, она разъедает.

Тай: Что тебе привезти в тех бесконечных коробках? Помогай, коза, у меня слегка тормозит башка))

Я: Привези себя, Тай, хотя бы на день раньше. Ну хоть на часик. Соскучилась — ужасно…

Это правда. Это единственная правда, которую я могу ему сейчас сказать.

Я долго смотрю на телефон, гипнотизирую его взглядом.

Знаю, что мой большой мужик может легко и непринужденно натянуть кого-то на несколько десятков или сотен миллионов, может без проблем соорудить беспроигрышную для него одного и убийственную для окружающих схему, манипулировать так, что никто и ни в чем ему не откажет. Но озвучивать простые человеческие чувства словами через рот, ему сложно. Возможно, он никогда не перейдет эту черту — я отношусь к этому философски, все чаще и чаще возвращаясь к словам Лори: «Просто смотрит на поступки, Крис, словами любят многие, делами — единицы».

Господи, да если бы он меня не любил — разве разрешил бы истерить на целых семь балов из десяти?

Но ощущение, что в последние дни я хожу по тонкому льду, становится все отчетливее.

А что, если он вернется, увидит меня и сразу все поймет? У меня же на лбу написано: «Виновата». Даже если виновата я только в том, что оказалась не в то время не в том месте.

В пятницу вечером, накануне его прилета, я укладываю Марика спать дольше, чем обычно. Рядом с ним всегда стараюсь держать эмоции под контролем, но сегодня получается из рук вон плохо — он чувствует мое настроение, капризничает и отказывается спать.

Долго ношу его на руках, напевая какую-то ерунду, и вдыхаю его запах, пытаясь успокоиться. В итоге, он засыпает только крепко ухватившись кулачком за мой палец.

Я забираюсь в кровать, включаю телевизор, потому что читать в таком состоянии даже самую интересную в мире книгу я просто неспособна. Там какие-то новости, бессмысленный шум. Зачем-то поправляю подушку на стороне Вадима, хотя она и так лежит идеально. Только через минуту обращаю внимание на характерное «хрюканье», свешиваюсь с кровати и забираю Зевса к себе. Он, как чувствует, тут же лезет мокрым носом мне в ладонь, грузно падает под бок.

— Все хорошо, пирожок — шепчу и глажу его по широкой голове. — Просто я дура и параноик.

Вадим прилетит завтра.

И я узнаю — конец это или мне просто повезло.

Семьдесят второй этаж башни на Манхэттене пропитан запахом озона и больших денег.

Я сижу во главе стола из черного стекла, который стоит дороже, чем некоторые квартиры, и наблюдаю за тем, как напротив меня потеют три тела с Уолл-стрит. Они называют себя акулами, но для меня они — просто сытая, откормленная фермерская рыба. Они думают, что мы торгуемся за цену. Даже не знаю, понимают ли, что я уже купил их с потрохами еще до того, как мой самолет коснулся посадочной полосы JFK.

Сегодня на кону не порты и не контейнеры. Логистика — это кровеносная система, она работает и приносит доход, пока сердце бьется. Но мне нужен стабильный крепкий, обеспечивающий функционирование всего этого мозг. Мы закрываем сделку по поглощению разработчика нейроинтерфейсов для тяжелой промышленности.

Это будущее. Контроль не над тем, как перемещаются грузы, а над тем, кто и как ими управляет силой мысли, находясь за тысячи километров. Возможности и власть совсем другого порядка.

— Мистер Авдеев, мы понимаем вашу позицию по интеллектуальной собственности, но совет директоров настаивает на сохранении миноритарного пакета… — начинает самый старший из них, поправляя галстук, который как будто душит его все сильнее с каждой минутой.

Я не слушаю — разглядываю панораму города за его спиной. Серый, стальной, мокрый от дождя Нью-Йорк. Город, который, как утверждается, никогда не спит, но который сейчас кажется мне мертвенно механическим. Лишенным хаотичного, теплого, живого пульса, к которому я, к своему собственному удивлению, начал привыкать дома.

Барабаню пальцами по полированной поверхности стола. Скучно. Раньше азарт охоты, момент, когда видишь в глазах противника понимание неизбежного поражения, заводил лучше любого стимулятора. Сейчас это просто рутина, функция, необходимое действие для поддержания империи.

Для того, чтобы моя семья никогда ни в чем не нуждалась.

Чтобы у сына был доступ к лучшим университетам мира.

У дочери — возможность реализовать свой гениальный мозг в любом стартапе, который она создаст (это просто вопрос времени, причем, не самого далекого).

А у Барби…

Вспоминаю, как она прыгала вокруг машины. Как разлеглась на капоте 911, когда тачка появилась в нашем гараже.