— Даю тебе фору, — лениво тянется.

Я целую его в подбородок, в шею, в ключицу, медленно, миллиметр за миллиметром, соскальзывая вниз по этому роскошному рельефному телу.

Ладони скользят по его покатым плечам, по охуенным бицепсам, по рельефной груди.

Глажу его соски, и они тут же напрягаются под моей ладонью. Вадим шипит чуть громче, но не двигается. Наклоняюсь, провожу языком по одному. Он соленый и горячий. Вадим с шумом втягивает воздух, напрягается подо мной.

Триумфально опускаюсь ниже. Губами — по его прессу, по выразительным кубикам. Целую шрам у него на боку, чувствуя, как под моей щекой напрягаются мышцы.

Член, твердый, как сталь, упирается мне в бедро, соблазнительно подталкивая закончить игры и просто взять свое.

Вадим не двигается и не трогает. Только смотрит с очевидным вызовом.

Ладно, ты у меня все равно сдашься…

Спускаюсь ниже, пока мои бедра не оказываются на уровне его.

— Я хочу семь баллов, Авдеев, — мурлычу, проводя кончиком ногтя по дорожке волос на его животе.

— Я же сказал что четыре — мой потолок, коза, — хрипло смеется.

— Шесть с половиной. — Моя рука скользит вниз, под одеяло, которое он все еще держит на бедрах, находит его член, пока мы пикируемся взглядами.

Господи, он такой тяжелый и большой, для меня до сих пор загадка, как помещается внутри, но от воспоминаний живот тут же сладко ноет. Сжимаю его в ладони, глажу большим пальцем влажную головку.

Авдеев негромко цедит воздух сквозь зубы, его бедра дергаются мне навстречу.

— Четыре, Барби, — выдыхает он.

— Шесть, Тай, — произношу нараспев, наклоняюсь и веду языком по его животу, спускаясь все ниже. Мягко дрочу, подхватывая ритм, который заставляет его рефлекторно толкаться в мои пальцы. — Или… спи себе дальше.

Разжимаю ладонь, дергая бровью с видом: «Твоя очередь торговаться».

— Блять, Крис… Пять, ладно. — Авдеев хрипло смеется и возвращает мою ладонь на свой член. Сжимает пальцы поверх моих, задает новый ритм.

А потом приподнимает за талию, выразительно подсказывая, что собирается натянуть меня как игрушечку.

Как я люблю, как он сам обожает.

— Минимум — шесть. — Смотрю ему в глаза, придерживая член у основания, насаживаясь на него… плавно. — Бля-я-ять…

Это не его стон — это чистая эмоция срывается с моих губ.

Он входит в меня так медленно, так глубоко, так… правильно. Заполняет, растягивает.

На минутку вонзаю ногти ему в грудь, призывая не двигаться, дать мне привыкнуть — в который раз — к этой абсолютной наполненности.

А, привыкнув, начинаю томно раскачиваться, как на дикой зверюге, которую нужно изо всех сил контролировать бедрами, чтобы не порвал.

Вперед-назад. Вверх-вниз. Ловлю кайфовый для нас обоих ритм.

Дразню, чувствуя в себе каждый миллиметр члена — и сжимаю его внутренними мышцами, хотя это едва ли ощущается, потому что я распята на нем, как грешница на дыбе.

Вадим выуживает руки из-за головы, пальцы сжимают простыню.

— Нравится, Тай? — Наклоняюсь, целую его с жадностью, орудуя языком в его рту.

— Да, — толкается навстречу, — нравится, Барби… Попрыгай быстрее.

— Шесть, помнишь? — шепчу, и в качестве «бесплатного» бонуса опускаюсь на него чуть глубже.

Он шумно выдыхает через нос.

Ладони находят мои бедра — впиваются так, что кожа болезненно натягивается.

— Давай по-взрослому, малыш, — дает мне глотнуть воздуха, приподнимает… и резко опускает вниз.

Я вскрикиваю, оставляю на его груди глубокие красные полосы.

Он хищно лыбится.

— Мы же… — задыхаюсь от восторга, — … не договорились, Тааай…!

— К черту, — бросает крайне небрежно.

Я знаю — жопушкой чувствую — что сейчас он будет ебать именно так, как пообещал — по-взрослому.

И меня плавит, рвет…

Авдеев упирается пятками в матрас.

И его «не проснувшееся» тело взрывается подо мной резкими жесткими толчками.

Мощно и глубоко. Снизу вверх. Каждое движение как будто прошивает насквозь, перепрограммирует, лишает контроля, превращая в маленькую зависимую «авдеевскую куколку».

Мои стоны становятся громче, я больше не могу и не пытаюсь их сдерживать.

Он приподнимается на локте, подается вперед, сжимает ладонью мою грудь — до сладкой щекочущей боли. Находит языком пирсинг, втягивая, кусая, оттягивая, пока толкается снизу своим совершенно волшебным членом.

Мне так хорошо — как никогда-никогда-никогда!

Вбивается снова и снова, ритм становится рваным, безумным, на пределе всего, что я могу выдержать.

— Долбаная ты…! — Визжу, когда очередной удар бедрами подбрасывает меня как игрушечную — Ах! Американская… горка!

Он снова падает на подушки, хватает за талию обеими руками, прижимает к себе так, что я теряю дыхание.

Тупо натягивает — до упора, до ноющих сладких спазмов внизу живота.

Я кончаю очень громко, и очень предательски мокро.

Рвусь на тысячи кусочков сокрушительного удовольствия, каждый из которых и правда похож на маленькую смерть.

Но все равно, даже расплавляясь на его члене, чувствую, как мое Грёбаное Величество кончает в меня раскаленными струями.

Падаю на него, обессиленная и восхитительно довольная.

Его руки гладят мою спину, зарываются в волосы, губы сминают мои — глотая каждый стон, которые все никак не заканчиваются. Мы лежим, пытаясь отдышаться.

— Хорошо коза, — шепчет мне в волосы чуть хрипло. Усмехается. — Пусть будет семь.

— Что? — поднимаю голову в ответ на злой взгляд Стаси, которым эта мелкая поганка гипнотизирует меня уже несколько минут.

Мы завтракаем.

Втроем. Вернее, вчетвером — бросаю взгляд на сопящего у моего стула Зевса.

Вадим еще во вторник укатил к янки — у него там снова наклевывается что-то грандиозное, судя по тому напряжению, с которым он туда собирался. Расспрашивать бесполезно — эту его особенность я уже тоже выучила. Когда будет что рассказать — что-то, после чего он сам будет уверен, что дело сдвинулось с мертвой точки и строго в его сторону — расскажет сам.

— Ты смотрела фильм про обезьян? — елейным тоном интересуется Станислава. — У тебя было очень тупое выражение лица.

Когда Вадима нет поблизости, эта засранка чувствует себя гораздо вольготнее. Нет, она и при отце не изображает одуванчик, но, уверена, он даже не догадывается о существовании в ее словарном запасе вот таких словечек. И чего похлеще.

— Читала статью о том, как правильно разделать метровое человеческое тело, — так же «ласково» отвечаю я. В эту игру можно играть вдвоем, так что я тоже позволяю себе раздвинуть границы своего словарного запаса.

На самом деле я как раз листала фотографии из Венеции.

Те, которые сделала в самолете.

Мы приехали туда буквально с пустыми руками, по задумке после завтрака должны были возвращаться, но решили задержаться до обеда. Хотели заказать сменную одежду в номер, но в итоге просто еще пару раз потрахались. Так что в джете я развлекала себя тем, что ловила в камеру телефона вид моего Грёбаного Величества с хмурой складкой между бровей и свободно болтающимися на запястьях манжетами… без пуговиц.

— Не знала, что ты умеешь читать. — Стася тычет в меня очередной «шпилькой».

— А еще завязывать морские узлы и маскировать следы преступления, — улыбаюсь до самых ушей, отправляя в рот Марика очередную ложку каши.

Сын охотно открывает рот.

Секунду держит — а потом выплевывает, прицельно в меня.

Он идеальный ребенок, но ей-богу, справляться с утренней кашей без фокусов и плевков получается только у Вадима. С ним Марик ведет себя как шелковый.

Стася звонко смеется, видя в брате сообщника.

Я по очереди «расчленяю» их обоих суровым взглядом.

Зевс снизу печально, почти по-человечески вздыхает — мне кажется, весь его взгляд говорит, что если бы он мог как-то повлиять на ситуацию, то обязательно бы вмешался. А пока готов «страдальчески» доесть остатки каши.