Смотрю на него, и меня топит нежность — такая острая и всепоглощающая, что становится трудно дышать. Это не похоть, которая бушевала во мне сутками, каждый день, что мы живем под одной крышей.

Это… счастье. Тихое, такое пугающе хрупкое и безмятежное, что хочется расплакаться.

Я — его женщина. Сплю в его постели, ношу его кольцо. Это я оставила следы на его спине.

Мне еще немного страшно, что он снова превратится в лед, но если быть до конца честной, то это — отголоски моей детской боли, а не то, чего я на самом деле боюсь.

Осторожно, стараясь его не разбудить, протягиваю руку.

Кончиком пальца едва касаюсь плеча, глажу кожу, ощущая ее тепло.

— Ты — мой, — говорю тихо-тихо, возможно, даже не вслух, а просто в своей голове.

В ответ на мое прикосновение Вадим, не просыпаясь, ворочается. Делает тягучее ленивое движение — и тяжелая, горячая рука падает мне на талию. Притягивает меня к себе, не открывая глаз, и снова зарывается носом в подушку, укладывая подбородок мне на плечо.

Я замираю, боясь дышать в этой самой сладкой и желанной ловушке в мире.

Тону в этом всем — в дыхании, которое щекочет шею, в тяжести по-хозяйски лежащей на мне руки. Сердце заходится в сумасшедшем счастливом ритме.

— Ммм… — Мужской голос, хриплый и глубокий ото сна, вибрирует прямо у меня в ухе, посылая по коже армию мурашек. — Кажется, коза, ты все-таки не блевала.

Я закатываю глаза, пытаясь сдержать рвущуюся наружу улыбку.

— Доброе утро, Авдеев. Как невероятно романтично с твоей стороны.

Он хмыкает, рука на моей талии сжимается чуть крепче, прижимая меня к горячему как печка, обнаженному торсу.

— Ты вчера столько выпила, Барби. Был уверен, что утро начнется с твоих страданий и стакана воды.

— Разочарован? — Задираю голову и наши лица оказываются так близко, что я могу сосчитать каждую его ресницу. И делаю то, о чем всегда мечтала — мягко выуживаю пальцами запутавшиеся между ними пряди.

Мое Грёбаное Величество, наконец, открывает глаза. Синие. Бездонные. Сонные, чуть расфокусированные.

— Скорее, удивлен, — он медленно проводит большим пальцем по моей талии, поглаживая и чуть-чуть надавливая, из-за чего я непроизвольно всхлипываю. — Реально что ли даже голова не болит, коза?

— Ни капельки, — произношу с триумфом. Провожу кончиками пальцев по следу от ожога на его щеке. Давным-давно перестала его замечать, но кажется, что с ним Авдеев еще красивее.

Он не отстраняется — просто смотрит. И этот его взгляд — изучающий, трогающий, адски интимный — заставляет краснеть.

— Тай…

— М?

— Расскажешь про свои мины?

По взгляду вижу, что он рассчитывал услышать что-то другое. Немного хмурится и снова закрывает глаза.

— Крис, сейчас восемь утра. Дай поспать.

Пытается притянуть меня ближе, уткнуться лицом в шею и снова провалиться в сон.

— Нет. Стоп, Авдеев, не спать! — Упираюсь ладонями ему в грудь, отталкивая, насколько это вообще возможно. Чувствую себя невероятно смелой для любых вопросов, хотя валяюсь совершенно голая — с совершенно голым им. — Помнишь, «правда или действие»? Ты обещал!

— Я обещал на террасе. А здесь, — он демонстративно зевает, — я собираюсь спать.

— Авдеев!

Он игнорирует, раззадоривая меня еще сильнее.

— Тай! — Тычу пальцем в твердый, как камень, бицепс.

Ноль реакции.

Тяну его за ухо. Он только урчит, как большой, недовольный медведь, и сильнее сжимает руку на моей талии.

— Да что ты за человек такой! — Пыхчу от возмущения и, поддавшись внутренней вредности, сую палец… прямо ему в нос.

О, вот это, конечно срабатывает.

Его реакция мгновенная.

Он не просто просыпается — он взрывается. С рычанием, которое больше похоже на звериное, переворачивается, и в следующую секунду я оказываюсь под ним, придавленная к кровати его тяжелым раскаленным телом, с запястьями, которые Вадим за долю секунды сгребает в ладонь и заводит мне за голову.

Более беспомощную позу невозможно и представить.

Но я все равно фыркаю и возмущенно брыкаюсь. Правда в итоге добиваюсь только того, что он ложится на меня полностью, как чертова бетонная плита.

Кайфушки…

— Совсем страх потеряла, коза? — щурится мне в лицо. В синих глазах пляшет сумасшедший голодный огонь.

Издаю выразительный победоносный «Ха!»

— Так вот — теперь, когда ты проснулся…! — Триумфально ёрзаю под воображаемый ритм ча-ча-ча.

— Ты меня прикончишь, Барби, — стонет Авдеев, роняя лоб мне в плечо и с шумом вдыхая запах.

Заметно отросшая за ночь щетина покалывает кожу, и я выгибаюсь навстречу, сладко охая, когда ей на смену приходят влажные поцелуи и покусывания.

— Тай, нууу? — Обвиваю его ногами, чувствуя, как член, уже твердый, упирается мне в живот.

— Ты не отстанешь, да? — Поднимает голову. В глазах — капитуляция.

— Неа.

Мое Грёбаное Величество тяжело вздыхает, перекатывается на бок, утягивая меня за собой. Теперь мы лежим лицом к лицу, наши тела прижаты друг к другу. Я собственнически забрасываю ногу ему на бедро, он тут же обхватывает ее ладонью, пробегая пальцами по слишком чувствительной к его прикосновениям коже.

— Хорошо, — ворчит и на секунду замолкает, подбирая слова. — Не люблю, когда мне не доверяют. Когда додумывают то, чего нет, хотя можно спросить — и я всегда честно отвечу.

Конечно, я понимаю о чем он.

— Истерики — тоже не люблю.

— То есть, если я буду ревновать тебя к каждой блондинке в радиусе километра, ты снова будешь очень, оооочень сексуально рычать? — Не могу не подколоть. Его слова звучат как правда, которую я сама же выпросила. Не как обвинение. Наверное, поэтому я так спокойно на них реагирую.

— Мне показалось или ты сейчас намекаешь, что собираешься это делать, коза? — Пальцы берут мою щиколотку в кольцо, забрасывают выше, так, чтобы я рвано сглотнула от ощущения упирающейся мне между ног головки.

— Тебе показалось что намекаю, — начинаю скользить над ней, испытываю его нервы на прочность. — Потому что на самом деле говорю это прямым текстом: Авдеев, я буду мотать тебе нервы.

— Знаю, — усмехается.

— Таааак… — Подаюсь вперед, касаясь его губ своими. — Насколько сильно ты готов это терпеть?

— По десятибалльной шкале, Барби? — Свободная ладонь запутывается в моих волосах, сжимает пряди, подавая мое лицо навстречу, чтобы контролировать каждое движение. Чтобы самому дразнить близостью губ и предвкушением поцелуя.

— Ага.

Делает вид, что серьезно задумался.

— Балла на три, — наконец, выносит вердикт.

— Что?! — Я возмущенно пинаю его свободной ногой по голени. — Три балла? Ты серьезно? Я рассчитывала минимум на семь!

— Четыре, — невозмутимо парирует он и губы, которые я уже до усрачки хочу поцеловать, кривятся в ухмылке.

— Семь, Авдеев, и не меньше! Я — твой самый рискованный, но очень высокодоходный актив, помнишь? Такие, как я, требуют особого терпения и поблажек.

— Четыре. — Притягивает ближе, и долгожданный поцелуй обжигает кожу над ключицей. — Это, мой потолок, Барби. Можешь даже не пытаться.

— Как самонадеянно… — Подвигаюсь ближе, толкая бедра так, чтобы от очередного скольжения по его члену, Авдеев предупреждающе скрипнул зубами. — А как же… переговоры?

Его бровь медленно ползет вверх. «Серьезно, коза?»

— Абсолютно, — отвечаю на этот безмолвный вопрос, подставляя под поцелуи подбородок, и шею. — Собираюсь выторговать себе право быть сумасшедшей истеричкой минимум на семь балов.

Вадим простреливает меня заинтересованным взглядом — и переворачивается на спину, утягивая за собой. Закидывает руки за голову, смотрит на меня из-под полуприкрытых ресниц, давая полный карт-бланш.

— Ну допустим, — заявляет с наглой ухмылкой. — Попробуй переубедить меня вложить… больше.

— Может лучше сразу сдашься? — Приподнимаюсь на локтях, и кончики моих волос щекочу его нос и щеки, заставляя смешно морщится и фыркать. — Это не спортивно — ты еще даже не проснулся.