Она стонет, шумно дышит носом, но слушается.

Ее горло сжимается вокруг моего члена.

Это, блять, невыносимо.

Она работает языком, неумело, но так старательно, что меня ведет.

— Отлично смотришься, Барби… — Говорю на выдохе, когда поднимает на меня взгляд — влажный от усердия, но полный азарта. — С моим хуем во рту.

Правда в том, что вот так говорить во время секса я — люблю.

Но говорю так только с ней, потому что от моих слов Барби не морщит нос, а начинает еще усерднее сосать.

Сжимаю челюсти почти до скрипа, а мышцы на животе болезненно сводит, когда берет глубже. Ей сложно, но она не отступает, расслабляет горло — и пускает еще глубже.

— Блять, Крис…

Я почти на грани. Еще минута такого «десерта» — и кончу ей в рот.

Наматываю ее волосы на кулак. На этот раз жестче. Подталкиваю ее голову на себя, наслаждаюсь секунду новой глубиной и самыми охуенными ощущениями в жизни — и тут же, не давая опомниться, вытаскиваю член из ее рта.

Барби издает разочарованный стон, смотрит на меня снизу вверх, ничего не понимая. Ее губы блестят от моей смазки.

— Вставай, — приказываю.

Она подчиняется. Медленно поднимается с колен, покачиваясь. Проводит тыльной стороной ладони по губам — так дерзко и немного смущенно, что меня окончательно разматывает.

— Эй, Авдеев, мы же договорились — пока я не…

— Прости, малыш, но конкретно сейчас мне уже по хуй, что ты сказала, — мрачно усмехаюсь… и вижу, что именно этот ответ она надеялась услышать.

Я подхватываю ее на руки. Она обвивает меня ногами, прижимается, целует.

В отместку за нарушенные планы — кусает за губы.

Я в ответ отвешиваю пощечину ее ягодице, и Крис звонко пищит, дергаясь и ёрзая, как маленькая фурия.

Бросаю ее на кровать — на это огромное королевское нечто под балдахином, все в бархате и роскоши. Барби падает, как кошка, тут же переворачиваясь на спину. Волосы разметались по подушкам, кожа на животе подрагивает.

Когда сдергиваю рубашку с запястий — вместе с жалобным стуком отлетевших пуговиц — выгибается, расставляя ноги шире. Смотрит на меня диким поплывшим взглядом, уже такая мокрая, что на ткани под ней остаются темные мазки.

Остатки одежды бросаю тут же, ложусь на нее.

Впиваюсь в губы, в шею, в плечи. Барби громко выразительно стонет, когда рот захватывает ее грудь. Язык находит холодный, твердый металл штанги. Я сосу ее грудь, прикусываю пирсинг, кручу его языком, слыша, как Крис подо мной стонет, выгибаясь дугой.

— Насколько сильно ты пьяная, Барби? — бросаю на нее голодный взгляд. Об этом нужно было спросить раньше, но я упустил момент. И все же если она потеряла контроль — придется остановиться (хуй его знает как, конечно). Хочу чтобы она понимала, что делает.

Барби запускает пальцы мне в волосы, сжимает на затылке именно так, как я люблю.

Смотрит на меня, выразительно и плавно как волна толкаясь собой навстречу моему члену, потираясь и дразня.

— От тебя больше, чем от вина, — стонет. Совершенно осознанно, слава богу.

Моя рука скользит вниз. По плоскому животу, ниже, к ложбинке.

Она вся мокрая. Пальцами размазываю эту влагу вокруг, дразня, пока Крис сама не начинает насаживаться. Сначала — один палец. Она реагирует на проникновение громко, сжимаясь вокруг.

Добавляю второй — стонет громче, сама толкая бедра вперед-назад, реагируя так остро, что ее запах щекочет мои ноздри и плавит остатки терпения.

— Трахни меня…. - выстанывает с откровенной похотью. — Вставь в меня свой чертов член, Авдеев.

— Барби… блять, в следующий раз точно выебу твой маленький грязный рот, — усмехаюсь и развожу ее бедра, забрасывая ноги себе на предплечья.

Она открывает глаза — смотрит, кусает губу.

Громко охает, когда вхожу сразу одним мощным глубоким толчком. Запрокидывает голову, раскрывает рот в беззвучном крике.

Я замираю, чтобы удержать контроль. Чтобы не сорваться — потому что сорваться хочется как никогда в жизни. Внутри нее — узко, горячо, просто пиздец как охуенно.

Чувствую как сжимается вокруг меня, пульсирует, делая задачу «не слететь с катушек» почти невозможной.

— Тай… — Барби изо всех сил цепляется ногтями мне в предплечья, и эта боль немного отрезвляет. — Еби меня… нежненько.

Вот же мелкая коза.

Начинаю двигаться.

Плавно, как она просила.

Медленно, почти лениво, растягивая каждую секунду. Вхожу и почти полностью выхожу, дразня, заставляя ее цепляться в мои руки, царапаться и просить.

Грудь мягко покачивается в такт моим толчкам.

Барби тут же угадывает мои мысли, подхватывает ее ладонями, перебирает соски пальцами, показывая, подставляя. Разматывая мое терпение в хлам.

Но кончает первой, буквально за несколько покачиваний — длинных, до самого основания и влажных липких звуков наших тел. Кричит, сжимаясь вокруг моего члена так сильно, что отрывает мои последние предохранители.

Становлюсь на колени, развожу ее ноги за лодыжки, мрачно с наслаждением разглядывая, как ее влажные припухшие от нашего секса губы сочно и без сопротивления «глотают» мой член.

Отрываюсь, вгоняя в нее уже без тормозов.

Быстро, мощно, на пределе.

Ее тело сводит судорогой, она снова выкрикивает какой я чертов мудак и как классно ее ебу и еще кучу грязных словечек. Извивается подо мной, дуреет, кайфует.

И меня сносит вслед за ней. Кончаю, сцепив зубы, глубоко, вгоняя каждую струю жестким шлепком своих бедер — об ее.

Я падаю на нее сверху, удерживая часть веса на руке, чтобы отдышаться.

Потом — переворачиваюсь, тяну ее себе на грудь. Прижимаю, зарываюсь носом во влажные волосы.

— Ты в меня кончил, Авдеев, — бормочет Барби, забрасывая на мену руку и ногу.

— Ага, — пропускаю ее пряди между пальцами, чуть-чуть сжимая, заставляя посмотреть мне в глаза.

Ее зрачки размером с блюдца. Но хмурая складка между бровями — очень плохая попытка изобразить недовольство.

— Ты мне отличных детей рожаешь, Барби, — издеваюсь. Тема детей никогда не была для меня болезненной, но иногда триггерила. С ней ничего этого нет. Залетит — супер, не получится — ничего страшного, одного улыбчивого пацана она мне уже родила.

— Учти, товарищ богатый мужик, что с двумя детьми я у тебе половину состояния отожму. — Крис пытается казаться серьезной, но вместо этого широко, сладко как мышь, зевает прямо мне в лицо.

— Спасибо, что озвучила намерения, мелкая голдиггерша — завтра же распихаю все по оффшорам.

— Вот мудак. — Снова зевает, забираясь на меня сверху, растягиваясь, как медуза.

Занимать две трети кровати ей уже мало — теперь Барби дрыхнет на мне.

И я специально держу ее крепче, чтобы не сползла.

Я просыпаюсь не от будильника и не от солнечного света, хотя он уже настойчиво пробивается сквозь тяжелые бархатные шторы, золотя пылинки в воздухе.

Меня будит сладкая тягучая боль между ног.

Мышцы на бедрах и спине гудят, как струны, на которых страстно, жестко и усердно играли всю ночь, не жалея пальцев.

Медленно открываю глаза. Над головой — потолок, расписанный фресками с ангелами и нимфами, которые, кажется, смотрят на меня с легким, заговорщицким прищуром.

В комнате пахнет сексом, солью и Венецией.

Пахнет так, что сдуреть можно от количества одновременно взорванных в моем сердце карамельных хлопушек.

Мягко ерзаю, пытаясь найти удобное положение, а потом поворачиваю голову на подушке — и натыкаюсь на спящего Вадима.

Господи.

Он лежит на животе, почти полностью сбросив с себя тяжелое покрывало. Обнаженная спина — широкая, бронзовая, испещренная моими вчерашними царапинами, тонкими розовыми полосами моего отчаяния и восторга. Помню, как впивалась в него ногтями, как не могла сдержать крик, когда он…

Прикусываю губу, чувствуя, как между ног, где все еще саднит, начинается новый потоп.

Его лицо повернуто ко мне, он крепко спит, уткнувшись носом в подушку. Ресницы — густые, черные, невероятно длинные — отбрасывают тени на высокие скулы. Губы приоткрыты и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не дотронуться до них кончиками пальцев. Одна рука лежит под подушкой, другая — согнута в локте, всего в паре сантиметров от моей.