И ее рот впивается в мой.

Я чувствую довольный хрип, рвущийся с моих губ.

Она пьяная, смелая, без тормозов. Ее рот — жадный, горячий, пиздец какой требовательный. Барби целует так, будто умирает от жажды. Ее язык — маленький и ловкий — врывается в мой рот, дразня и уверенно провоцируя. А ей как будто и этого мало — кусает мою нижнюю губу, тянет на себя, пока не начинаю рычать от смеси боли и дикого, первобытного удовольствия.

У этого поцелуя вкус пиздец какого дорогого итальянского вина, но он не идет ни в какое сравнение со вкусом ее дыхания.

Мои руки рефлекторно ложатся ей на талию, хочу прижать ее к себе и показать, кто здесь главный. Хочу смять ее, поднять, распять на стене уже через секунду, потому что больше точно не выдержу.

Но она не дается — несильно, но настойчиво отталкивает, ускользает.

— Ну что за нетерпение… — шепчет, облизывая влажные от нашего поцелуя губы. Чуть тяжело дышит.

Я, опешив от такой наглости, делаю шаг назад.

Она тут же толкает меня в грудь, пока не упираюсь спиной в холодную, расписанную фресками стену у входа. Поддаюсь — кто же будет сопротивляться хмельной красотке, у которой на лбу написано, что она готова взорвать эту ночь чем-то очень неприличным.

Крис прижимается ко мне всем телом. Чувствую упругую напряженную грудь сквозь тонкий шелк ее блузки и мою рубашку. Охреневаю, когда ее бедро нагло втискивается между моих ног. Она смотрит на меня снизу вверх — взгляд блядский, поплывший. Щеки пылают.

Я ее так хочу, что ширинка до сих пор не лопнула только чудом.

Но… это точно она или просто слишком много вина?

— Коза, стой… — Не могу поверить, что эту хуйню только что сказал мой рот. — Ты же помнишь, что мы еблей ничего не решаем?

— Конечно, помню, — ее язык немного заплетается, но в целом я абсолютно уверен, что она прекрасно понимает, что собирается сделать, когда ее пальцы находят пуговицы рубашки. — Это не ебля, Авдеев, это — десерт.

И начинает меня раздевать. Медленно. Мучительно медленно.

Тонкие пальцы подрагивают — от алкоголя или от возбуждения, по хуй, — но она не торопится. Распечатывает меня, как конфету.

Пуговица. Ногти царапают кожу на моей груди.

Еще пуговица. Она проводит ладонью по обнажившемуся участку, поглаживает, дразнит.

Я стою, прижатый к стене, как долбанный экспонат, но позволяю ей делать все, что захочет — и меня от этого откровенно прет. Прет от ее наглости, от сорваных тормозов. От того, как то и дело облизывает губы с совершенно очевидными мыслями в голове.

Наконец, расстегнув мою рубашку до пояса, стягивает ее с плеч. Ткань цепляется за манжеты, и Кристина останавливается. Оставляет ее висеть на запястьях, как чертовы кандалы.

Отступает на шаг. Просто смотрит. Жрет меня глазами — жадно скользит взглядом по моей шее, по ключицам, по груди и животу. Замечаю, как сглатывает и как расширяются ее зрачки.

Что, коза, потекла?

— Боже… — В ее шепоте столько голода, что мой член в штанах становится каменным. — Авдеев, господи… Ты просто… идеальный. Хочу тебя всего языком облизать, а потом — съесть, веришь?

От ее откровенных признаний накрывает сильнее, чем от любого прикосновения.

— Сними блузку, Крис, — прошу, пока еще достаточно мягко, но в принципе реально готов разодрать на ней все, — моя очередь смотреть.

— Хорошо… — По тому, как широко и ядовито улыбается, сразу понимаю, что сейчас меня ждет обязательное «но» в качестве условия. — Я разденусь. Вся. Сниму с себя абсолютно все…но ты будешь стоять. Вот так. И даже пальцем до меня не дотронешься, пока я не разрешу. Договорились?

Это примерно так же, как просить вулкан не извергаться, когда лава уже клокочет.

Молча киваю, потому что желание увидеть ее голой сильнее голоса разума, который подсказывает, что Везувий было бы проще заткнуть, чем заставить меня держать руки при себе. Крис явно нравится, что веду себя… гмм… послушно.

Медленно, как хищница, которая загоняет добычу, начинает раздеваться.

А я глотаю жадным взглядом каждое движение.

Пальцы выуживают пуговицы. Шелк расходится, обнажая край бежевого кружева. Тонкого, почти невидимого. Крис плавно, как будто танцуя, сбрасывает блузку с плеч — ткань скользит по гладкой коже, цепляется за пики сосков, падает на пол. Юбка присоединяется к ней через секунду.

Моя Барби в одном белье, и я все-таки отрывисто сглатываю густую, как клей слюну.

Поворачивается ко мне спиной, мучительно неторопливо расстегивает бюстгальтер. Бретельки сползают по плечам. Я вижу ее идеальную спину, каждый позвонок, ямочки на пояснице.

Поворачивается, чуть-чуть ведя плечами.

Я, блять, готов выть.

Ее грудь высокая, упругая, идеальной формы. Она не такая, как была до Марка — она стала… полнее, тяжелее, роскошнее. Хрен его знает, как это работает, потому что она не кормила сама, но мне определенно нравится такой апгрейд — никогда не любил слишком тонких, а тем более костлявых женщин. И этот чертов стальной шарик в соске — моя дурная слабость.

Крис видит, что я залип и подливает масла в огонь — проводит ладонями по груди, приподнимает, поглаживает соски, и они мгновенно твердеют. Триумфально усмехается, опуская взгляд по мне — вниз, упираясь в стояк, который уже невозможно скрыть одеждой. Видит, как я напряжен.

Только сейчас в полной мере начинаю осознавать, что было слишком опрометчиво сразу соглашаться на «смотри, но не трогай». Нужно было выторговать себе хоть что-то.

Крис, покрутившись передо мной еще одну мучительную для моих нервов минуту, снова подходит, игриво качая крутыми бедрами как кошка.

И опускается на колени, ведя ладонями по моим бокам, оставляя легкие, почти щекочущие царапины ногтями. Ее лицо — на уровне моего паха, когда смотрит на меня снизу вверх, и в этом взгляде — покорность и порок одновременно. Ни у кого нет такого взгляда — это чисто ее фишка.

Барби находит пряжку ремня, щелкает застежкой — и мой кадык дергается как курок, на который нажали уже после выстрела.

Расстегивает молнию.

Сжимаю кулаки.

Я, блять, сейчас взорвусь.

— Крис…

— Смотри, но не трогай, — напоминает свои грёбные беспощадные правила.

Из моего горла раздается нервный короткий смех, больше похожий на сигнал безоговорочной капитуляции.

Пальцы скользят под резинку боксеров, касаются моего раскаленного члена, и я чувствую, как он дергается. Когда окончательно освобождает — член упирается ей в подбородок.

Замечаю во взгляде голод и каплю смущения, которая окрашивает ее щеки румянцем.

Мне она еще ни разу не отсасывала — для меня не принципиально, потому что я в курсе своих «габаритов» и не жду от женщин неудержимого желания так надрываться. Хотя было бы лукавством сказать, что я никогда не фантазировал о том, как натяну ее рот.

Крис поднимает на меня взгляд, потом опускает на член — он вообще без моего участия снова дергается в сторону ее губ — и опять смотрит на меня.

— Не надо, если сомневаешься, коза.

— Ты прикалываешься? — Обхватывает мой член ладонью, поглаживает, облизывает губы. — Еще скажи, что не хочешь.

— Хочу. — Прикрываю глаза, балансируя на тонкой грани между тем, чтобы без спроса трахнуть ее рот так, как мне хочется, и тем, чтобы начать ее упрашивать. — Пиздец, как сильно хочу, если честно.

«Довольна?» — спрашивает мой взгляд сверху вниз.

Она довольна — и она открывает рот.

Губы — горячие, мягкие, и как будто неумелые.

Она касается головки. Робко. Пробует кончиком языком.

Блять. Я шиплю сквозь зубы.

Это пытка — идеальная и персонализированная.

— Я не очень… — Она краснеет еще больше, и пробует снова.

Просто… целует. Лижет. Пытается взять глубже, но давится и кашляет.

— Аккуратнее, Барби, — хриплю я, но рука сама тянется к ее затылку.

Запускаю пальцы в шелковые пряди. Не грубо. Не тащу. Просто держу. Направляю.

— Вот так… да…

Показываю ей правильный ритм и угол. Чуть глубже.