— Наверное… Чаще всего… — нарочно тянет время, думая, что может меня этим зацепить. Но я реально не представляю, как можно ревновать к такой ерунде. Тем более — явно сильно не свежей. — Роналдо.
— Это который футболист?
— Да. Красавчик же, я ради него даже пару раз на футбол сходила!
— Так, все, я понял — Марк точно не будет гонять мяч.
— Ревнуешь, Тай?
Нет, но ей же так хочется, что от нетерпения подрагивают кончики пальцев, которыми держит тонкую ножку бокала.
— Немного, — поддаюсь.
Она триумфально допивает вино и просит еще.
Примерно через полчаса, за которые мы забрасываем друг друга вопросами — в какой-то момент ловлю себя на мысли, что втягиваюсь и чувствую азарт — предлагаю перебраться на другую часть террасы. Коза начинает зябко ежится, но в номер наотрез отказывается возвращаться.
Мы устраиваемся на диванчиках, перед огнем в какой-то огромной медной чаше.
Крис, ни секунды не медля, забирается ко мне на колени, счастливо мурчит, когда набрасываю ей на плечи плед. Ощущать ее в своих руках такой податливой и мягкой — отдельная степень удовольствия, потому что поддается она редко.
Даю Крис немного выдохнуть, написать десяток сообщений няне. Елена Павловна тут же присылает парочку видео с Марком — на одном наш сын весь перепачкан кашей и с таким грозным выражением лица, что Барби тут же тычет в нас обоих пальцами и говорит:
— Вот, Авдеевская порода!
— Я старался, — не могу не дать ей повод для очередной шпильки.
Няня пишет, что Марик явно решил взять их всех там измором, и что с ложкой без фокусов он подпускает только меня. Крис снова смеется, я снова напоминаю, что гены пальцем не раздавишь.
Тяну время, потому что хочу подержать ее еще немножко вот такой.
Хуй его знает, как отреагирует на мой следующий вопрос, но задать его нужно.
— Расскажешь, почему так его не любишь?
— Кого?
— Этот день.
Она на секунду замирает, а потом все-таки расслабляется, хотя и явно не без заметных усилий.
— Это старые истории. Ничего важного.
— Для меня важно.
Она легка отстраняется, чтобы смотреть мне в глаза. Ищет там что-то.
— Зачем тебе это, Тай?
— Хочу понимать, где расставлены твои мины. — Здесь довольно уютно, но порывы ветра иногда влетают в наши лица, и прямо сейчас один такой взбивает ее волосы. Приходится мягко отвести их от ее лица.
— Зачем? — повторяет свой вопрос Барби, вряд ли осознавая, что инстинктивно трется щекой об мою ладонь. — Хочешь поиграть в сапера?
— Для начала — не хочу наступать, — озвучиваю, как мне кажется, более реалистический прогноз наших отношений на ближайшее время. Но в будущем — конечно, и разминировать тоже.
— Их много, Тай. — Она грустно улыбается. — Заебешься вывозить.
— Расскажешь? — Прижимаю ее покрепче.
Кристина вздыхает. Какое-то время собирается с силами.
Я почти уверен, что дело в ебучем Таранове, но форсировать все равно не буду. Пусть сама решает с чего начать — у всех нас есть истории, которые мы не хотим рассказывать, но если уж приходится — то хотя бы на своих условиях.
Она начинает издалека — про детство, про то, что отец регулярно устраивал ей праздники, на которые приглашал всех своих друзей и детей, которых она не знала. Это всегда было красиво и пафосно — она носила корону и платье принцессы, и все перед ней заискивали.
В тот день Таранов задержался. Кристина его очень ждала, потому что очень любила.
А когда он приехал — какая-то из девушек-аниматоров, приняв его за одного из гостей, вышла к нему навстречу и вручила обруч с рогом единорога. Такие были у всех.
Кристина запинается.
Я рефлекторно сжимаю руки чуть крепче.
Бля, уже хочу откопать этого старого пидара и заколотить его обратно, на этот раз — собственноручно.
— Ему не понравилось, — голос Кристины становится убийственно спокойным. Она даже пытается улыбнуться, как будто собирается рассказать веселую историю.
Теперь я уже понимаю, что вот так она защищается, но конкретно сейчас вмешиваться не буду. Сначала мы поставим на ее мины красные флажки, а потом придумаем, что со всем этим делать.
— Он… просто протянул руку, взял ее за запястье… И потом… Что-то хрустнуло. — Барби упирается лбом мне в плечо, обжигая раскаленным дыханием. И снова улыбается — я это просто чувствую. — Она так сильно закричала, что я испугалась и начала кричать тоже. И тогда он просто… ударил ее по лицу.
Крис дергает головой, как будто проживает все это заново.
— Я не очень хорошо все помню, Тай, клянусь, — улыбка резко выветривается из ее голоса, уступая место панике. — Не потому что не хочу с тобой поделиться, а потому что правда не помню. Мой психотерапевт говорит, что это защитная реакция. Что моя голова понимает, что я могу поехать кукухой, если буду все-все помнить, поэтому прячет все под замок и выдает в день по чайной ложке.
— Можешь остановиться, Барби.
— Нет, — упрямо катает лоб по моему плечу. — Я помню, что он взял меня на руки как ни в чем не бывало, начал вытирать слезы. А у него… знаешь… была кровь на пальцах и он меня в нее испачкал. И этот запах…
Она снова отстраняется, смотрит немного потеряно и испугано.
Трёт ладонями щеки, как будто пытается стереть то, чего там уже давным-давно нет.
— Я испугалась, начала плакать и тогда он сказал: «Ты же не испортишь папочке праздник, Кристина?» И взял меня за щеку… вот так. — Она яростно прихватывает кожу двумя пальцами и начинает дергать.
Приходится мягко отвести ее руку от лица, вернуть на свое плечо, заземлить в этой реальности.
Она тяжело дышит.
Мелко дрожит.
Упирается второй ладонью мне в грудь, инстинктивно начинаю дышать ровнее, хотя меня самого пиздец как рвет от злости на ебучего Таранова.
— И у меня теперь этот день… Он просто неприятно пахнет, — заканчивает Крис, потихоньку, но справляясь с эмоциями. — И он как будто все время стоит у меня за спиной и говорит, что я ничего не должна портить.
— Если хочешь — давай праздновать в другой. — Снова убираю волосы с ее лица и как бы невзначай показываю пальцы — видишь, коза, ничего нет, это все в прошлом.
— Нет, нет… — Она мотает головой. — Теперь он будет пахнуть Венецией. Ну и еще моей блевотой, потому что я, кажется, перепила.
Примерно через час, когда на крыше становится уже слишком холодно, мы с Барби возвращаемся внутрь. Воздух в коридорах «Gritti» пахнет старым деревом и воском — немного отдает церковщиной, но я молчу, чтобы не портить впечатления Крис — она от всего этого барокко (или как там?) в полном восторге. Тяжелый ковер глушит наши шаги, превращая возвращение в номер в какое-то тайное, почти запретное действо. Я иду на шаг впереди, рука Барби лежит у меня на локте — от выпитой почти в одиночку бутылки вина, она не то, чтобы валится с ног, но мне так спокойнее.
Щелчок тяжелого замка отсекает нас от остального мира. В номере полумрак, не считая горящих на стенах приглушенных бра. Я пропускаю Крис вперед, задерживаюсь у двери, верчу в пальцах Клюс-карту. Чисто механическое действие, чтобы выиграть несколько минут и решить, как изолировать себя от нее в одном номере.
Невозможная задача. Может, продолжить ту дурацкую игру? В козе столько вина, что она явно не протянет долго, а у меня, как бы сильно я ее не хотел, нет никакого желания трахать бесчувственное тело.
Лихорадочно подбираю вопрос, на который она точно отреагирует, но… мозг уже не работает. Работает только невыносимое, уже точно болезненное желание сорвать с нее одежду.
Не помню, когда настолько сильно хотел женщину, но от желания выебать Барби просто темнее в глазах.
Я бросаю карту на тумбу у двери, собираюсь провести рукой по волосам, как-то успокоится — холодный душ мне точно не поможет — когда чувствую захват пальцев на моем локте, а потом рывок.
Тонкие руки обвивают мою шею.
Крис тянет меня на себя. Сильно. Отчаянно. Я выше ее на две головы, но от этого внезапного, дикого порыва на секунду теряю равновесие, вынужденно сгибаюсь и подаюсь вперед.
