Помимо внимания этих двух, я то и дело ощущал на себе грустные взоры Верены, которая постоянно находилась рядом с принцем Генрихом и своими вассалами.

Поговорить нам еще не удалось, но я особо и не рвался. Во-первых, дабы соблюсти учтивость достаточно и приветственных поклонов. Во-вторых, мне казалось, что в свете той истории с укрывательством, чем меньше нас будут видеть вместе, тем лучше. Ну, и в-третьих, — мы уже все друг другу сказали. Каждый из нас выбрал свой путь.

Правда, это не значило, что следом за Вереной, которая, как уже было объявлено, отправится на север страны с армией своих подданых, я не пошлю первородных, чтобы те приглядели за новым аурингом.

Ну и последней персоной, следившей за мной пронзительным и обжигающим взглядом, была Бриджитт. Нет, конечно, она не была в числе приглашенных на сам прием, но она и труппа Бризо были наняты, чтобы снова развлечь короля и его гостей своим выступлением, которое намечалось в саду.

Бриджитт я заметил у небольшой дверцы, ведущей в проход, по которому бегали дворцовые слуги на кухню и обратно в зал. И пусть девушка, которой наверняка каким-то образом удалось уговорить одного из лакеев украдкой поглазеть на гостей и короля, пряталась за тяжелой портьерой, ее энергосистему я срисовал довольно быстро.

— Маркграф де Валье! — зычный голос королевского герольда вывел меня из задумчивости. — Предстаньте перед своим королем!

Откровенно говоря, такой поворот был для меня неожиданностью. В зале повисла тишина. Под пристальным вниманием сотен пар глаз я двинулся в ту сторону, где на своем троне восседал Карл.

Придворные расступились, и я склонился перед королем. Кико, ходивший до этого по залу и отпускавший язвительные комментарии в адрес собравшихся, уже был тут как тут. Словно верный пес он сидел у правого колена Карла.

Королева Беатрис тоже была здесь. Ее трон стоял по левую руку от супруга. Видимо, дабы показать единство королевского семейства в час общей беды, эти двое, мило улыбаясь и негромко разговаривая, изображали чуть ли не влюбленную пару.

Хотя все собравшиеся понимали, что это всего лишь фарс. Но этот фарс был необходим прежде всего для народа. Простому люду почему-то важны такие спектакли. Появляется ощущение некой стабильности и правильности, в которые подданые верят. Народу нужна уверенность в своем короле и его семье особенно во время войны.

Чуть поодаль, в кругу своих вассалов, стоял хитро улыбающийся герцог де Бофремон, которого королевским указом объявили непричастным к гибели принца Филиппа. Видимо, этот указ являлся одним из условий мирного договора, заключенного между королем и королевой. Равно как и провозглашение принца Генриха наследником. Кроме того, Карл объявил, что именно наследному принцу надлежит возглавить сводную армию и выдвинуться на битву с Оттоном Вторым. А сам король оставался в столице.

— А вот и вы, маркграф! — широко улыбнулся король, когда я приблизился и поклонился. — Готовы выслушать и исполнить мою волю?

— Да, ваше величество, — ответил я и выпрямился.

Карл хитро прищурился. В его глазах я заметил искорки веселья.

— Тогда начнем! — произнес король и дал отмашку герольду.

Сказав это, Карл поднялся и под изумленными взглядами сотен пар глаз спустился на несколько ступеней с тронного помоста. Так, чтобы оказаться рядом со мной на расстоянии вытянутой руки. При этом ни один из телохранителей короля даже не шелохнулся. Видимо, этот спуск был ранее обговорен с охраной.

А вот для всех собравшихся представителей высших домов как Вестонии, так и других стран и герцогств этот жест Карла стал сюрпризом. Другими словами, только что ранее находящемуся, пусть и в негласной опале, маркграфу была оказана великая честь. По местным меркам — неслыханное происшествие. Особенно, если учесть, что сей маркграф является бастардом да не абы кого, а казненного за измену бунтовщика.

Несомненно, этот бастард совершил много всякого, а в некоторых случаях даже невозможного, но ведь Карл не вставал даже ради собственного сына. Генрих сам приблизился к отцовскому трону, чтобы, приклонив колено, подставить свою голову под корону наследного принца, которой Карл короновал его.

Да и с остальными награжденными происходило примерно так же. А вот ради меня Карл не то, что поднялся, он даже соизволил спуститься на парочку ступеней. В общем, в тот момент моя спина и затылок буквально горели от взглядов собравшихся в тронном зале вельмож.

Тем временем откуда-то сбоку вынырнул королевский лакей и замер по левую руку от Карла. В руках у него был небольшой прямоугольный ритуальный щит, покрытый бархатной накидкой, поверх которой лежала круглая брошь, по форме напоминающая цветок или звезду. Восемь волнистых золотых лепестков, а также сердцевина были украшены темно-алыми рубинами.

По едва заметному кивку короля вперед выступил герольд. В его руках блеснул свиток с печатью.

— По воле Его Величества Карла Третьего, короля Вестонии и Бергонии, — громогласно возгласил он, — маркграф Максимилиан де Валье награждается Орденом Рубинового Солнца — за доблесть, проявленную в Бергонской войне, за верность престолу, за спасение союзных земель и укрепление славы короны в дни тяжких испытаний.

Его голос, четкий и выверенный, разнесся под высоким сводом зала.

Мгновение — и все стихло. Ни шелеста, ни вздоха. Даже придворные дамы, привыкшие перешептываться, застыли с полуоткрытыми ртами, внимательно наблюдая, как довольно ухмыляющийся король прикалывает к моему камзолу самый почетный вестонский орден за боевые заслуги.

Я уловил, как несколько взглядов метнулись от герольда к королю, затем — ко мне. Недоумение, изумление, а кое-где — откровенная злость.

Ведь только что Карл, который после окончания бергонской кампании так толком никого и не наградил, демонстративно объявил меня победителем в той войне. В принципе, он просто отдал мне должное. Не организуй я то ополчение и не выиграй с ним несколько важных битв, аталийцы уже давно хозяйничали бы здесь.

В общем, нашла награда своего героя. Однако, это все лирика. На самом деле, Карл только что официально столкнул меня лбами с Гонди и Бофремоном, а также другими дворянами, которые считали, что это благодаря именно их действиям и жертвам Золотой лев «сбежал» из Бергонии.

А еще, возвышая меня, Карл давал понять прежде всего мне, а потом и всем остальным, что теперь официально, окончательно и бесповоротно я — его человек. Маркграфство — это было своего рода проверкой, которую я, похоже, в его глазах прошел. И, судя по той небольшой веренице лакеев с бархатными щитами, которые выстроились слева от Карла, одним орденом награждение не ограничится.

Это понимали и все собравшиеся дворяне. По залу приглушенной шелестящей волной разнеслись изумленные шепотки и возгласы.

Краем глаза я заметил перекошенные физиономии герцога де Гонди, его сына и его сторонников. А вот реакция Бофремона меня слегка удивила. В его глазах, кроме неприязни, я заметил насмешку. Словно весь этот спектакль более не волновал его. Все эти часы я наблюдал за ним и пришел к выводу, что он вообще своим поведением и взглядами был похож на человека, который после покупки дома следит за переездом его прежних хозяев. И которому плевать на то, какую мебель или какие вещи те оставят после отъезда, все равно стены будут перекрашены, планировка поменяется, а мебель и посуда будут куплены новые.

Тем временем герольд продолжал:

— По воле Его Величества Карла Третьего, короля Вестонии и Бергонии, маркграф Максимилиан де Валье удостаивается Ордена Меча и Башни — за верность престолу, за стойкость и доблесть, проявленные при защите рубежей Теневого перевала. Отныне знак ордена — золотой меч, вознесенный над серебряной башней — ему дозволено вносить в свои личные и родовые гербы как свидетельство доверия и признания короной. В придачу к сему, по повелению Его Величества, маркграф Максимилиан де Валье отныне именуется Хранителем Теневого перевала!