— Пусти его, дурак! Ты сам, что ли, поступаешь честно? — слышу я голос Вишенки над ухом. Она пытается отодрать меня от орущего Березина.

Значит, все это время Вика была где-то рядом, следила за нами.

Я выпускаю Березина и теперь пытаюсь сбросить с себя Вишенку.

— Я скажу ей, что Березин — марионетка, и за всем стоишь ты!

Вишенка сама спрыгивает, выпрямляется и тыкает в меня пальцем.

— Тогда я скажу, что нам на самом деле от нее нужно! Я не отдам удачу такому подонку и вруну! Потопишь меня — и я потяну тебя с собой! — важно заканчивает она. — Мы в одной лодке.

Я задыхаюсь от возмущения и ужасно несправедливого обвинения. Это я — подонок и вор?! Я — врун?! Это она, как торнадо, ворвалась в мою счастливую, логичную и понятную жизнь, разнесла все к чертям и оставила после себя хаос! Она украла у меня удачу, из-за нее все беды! Вдобавок она крадет мои же методы пикапа, использует их против меня.

А еще строит из себя жертву и обиженку. Это я — жертва и обиженка!

Я зол, зол, как же я зол на Вишенку! Но в этом есть плюс: злость придает мне силы. Теперь я не сдамся и не отступлю.

Но времени на то, чтобы выиграть эту битву, у меня совсем немного. Его куда меньше, чем шестьдесят суток — срок, который дала нам пожарная инспекция.

Мы потеряем «Чердак» куда быстрее, и в этом я убеждаюсь следующей ночью, когда мне звонит Арсений Иванович. Он произносит всего одно слово, и вот я уже молниеносно вскакиваю и собираюсь.

Пожар.

Книжный горит.

Когда я вижу «Чердак», у меня все внутри переворачивается. Возле здания стоит пожарная и полицейская машины, из окон валит дым. Я с ужасом думаю, что сгорело абсолютно все. Но оказывается, это не так, и ложное впечатление создалось из-за дыма. Когда пожарные, ликвидировав катастрофу, разрешают нам и полицейским пройти внутрь, открывается следующая картина: одно окно разбито, пол и стена возле него почернели, также испорчены стоящие неподалеку стол и несколько стульев. Книги в порядке, драгоценная печь тоже. И — ура! — термос не пострадал. Пожар охватил внушительную, но все же локальную зону возле окна.

Полицейские проводят осмотр и выдают предположительную причину пожара: кто-то бросил в окно бутылку с зажигательной смесью.

Я в полном недоумении. Как это? Зачем? Пока стоял, перебирал в уме причины пожара, и все они были связаны с самим зданием: сломанная розетка или удлинитель, невыключенный чайник, елочная гирлянда…

Но выясняется, что кто-то специально устроил поджог. Это лишь предположение полицейских, но теперь я в нем не сомневаюсь. И даже догадываюсь, кто это сделал.

Если бы кто-то хотел сжечь «Чердак» целиком, он бы этого добился. Но он не хотел. Это просто предупреждение.

Предупреждение от Гущина.

Теперь полицейские будут разбираться с этим делом, и если их версия подтвердится, то они начнут искать виновных. Опрашивать свидетелей, проверять записи камер наблюдения. Арсений Иванович не ставил камеры, но на соседних зданиях они могут быть.

Но я уверен, что никого так и не найдут.

Пожарные уезжают, но полицейские все еще проводят осмотр.

Я жду не дождусь, когда мы с Арсением Ивановичем останемся вдвоем. Мне хочется обсудить с ним все наедине и сообщить о своих подозрениях.

— Так-так-так! — раздается знакомый звонкий голос. — Я вижу почерк Гущина!

В «Чердак» заявляется Федор. Откуда он узнал о пожаре? У него нюх, что ли?

Он цепким взглядом обводит помещение. Фотографирует все вокруг.

— Эй, уважаемый! — рявкает на него полицейский. — Здесь посторонним находиться запрещено.

— А я не посторонний! Я свидетель! — важно заявляет Федор.

Все полицейские как один поворачиваются к нему и изумленно на него смотрят.

— Свидетель чего? — хмурится один.

— Я знаю, кто устроил поджог! Это Борис Гущин! Вот эти двое подтвердят, что Гущин хотел купить «Чердак», но владелец ему отказал. — Федор показывает на нас с Арсением Ивановичем. — Тогда Гущин стал им угрожать.

Полицейские теперь смотрят на нас, ожидая какой-то реакции, но мы подавленно молчим.

Федор глядит на нас обиженно — видимо, надеясь, что мы подтвердим его слова.

— Сейчас я вам все расскажу… — бодро говорит он. — Записывайте!

Рядом с нами стоят двое полицейских, у одного завидные бакенбарды, а у другого — не менее завидные густые брови.

— Это что еще за фрукт? — спрашивают Бакенбарды у Бровей.

— Это полоумный сынок Коробейника, — отвечает второй. — У него на Гущина пунктик.

Он крутит у виска.

— А-а-а, — понимающе кивают Бакенбарды. — И что с ним делать?

— Можно подыграть.

Брови поднимают блокнот и ручку, делают вид, что готовы записывать, и подходят к Федору. Тот что-то живо рассказывает, а Брови, периодически кивая, рисуют в блокноте кроликов.

Затем полицейские, сказав Федору на прощание, что он очень помог делу и что они обязательно проверят Гущина, покидают здание.

Я убираю крупные осколки, Арсений Иванович подметает мелкие.

— Почему вы молчали? — накидывается на нас Федор.

— У нас нет доказательств, — растерянно отвечает Арсений Иванович.

— Нет доказательств?! У меня их полно! Он уничтожает памятники архитектуры!

— Это никак не поможет делу, — вздыхает Арсений Иванович.

— Мы найдем другие доказательства! — грозно заявляет Федор. — У нас влиятельная организация, мы — мощь!

Я молча протягиваю Федору совок с длинной ручкой. С секунду он растерянно смотрит на него, затем покорно берет и молча ходит за Арсением Ивановичем, подставляя совок под веник.

Убрав основное, мы принимаемся за окно. Внутри заделываем его одеялом, снаружи — пленкой. На окнах стоят решетки, так что это не от вандалов, а чтобы уберечь помещение от холода. Федор нам помогает.

Когда мы закрываем окно снаружи, у нас заканчивается скотч, и мы посылаем Федора внутрь за новым рулоном. И в этот момент к нам подходит Гущин.

— Ай-яй-яй, — издевательски протягивает он и смотрит на следы огня со злобным удовлетворением. — Что-то случилось? Пожар?

Мы ему не отвечаем.

— Небось, проводка? Мыши перегрызли? Нет? — Он задает вопросы, но не ждет от нас ответов. — А то как-то завелись у меня на даче эти мыши. Перегрызли проводку, в итоге дача сгорела подчистую. Так что будьте осторожнее, мыши — страшные животные. Могут вам дорого обойтись. А вон там, через дорогу помойка, когда я шел сюда, видел одну…

Я еле сдерживаюсь, чтобы не двинуть ему.

Тут из «Чердака» выбегает Федор. Увидев его, Гущин меняется в лице. Злобное удовлетворение сменяется досадой.

— Опять ты! — рычит он и быстрым шагом уходит.

Федор уже спешит к нам, на ходу доставая свой телефон и наводя на Гущина камеру.

— Он вам угрожал? Что он сказал? — спрашивает Федор у нас и бежит за Гущиным. — Эй! Борис Глебович! Постойте, Борис Глебович! Что вы сказали этим двум людям? Вы им угрожали? Вы можете повторить на камеру свои слова? Вы имеете какое-то отношение к произошедшему? Скажите, пожар — дело ваших рук?

Поравнявшись с Гущиным, Федор тычет ему в лицо телефон.

Гущин отмахивается от Федора, как от назойливой мухи, переходит дорогу и садится в припаркованную машину. Федор продолжает что-то ему говорить и снимать Гущина через стекло автомобиля.

Затем Федор возвращается к нам. Мы вместе заделываем окно, после чего он, заверив нас, что это дело они не оставят, что у них влиятельная организация и вообще они — мощь, тоже уходит. Мы с Арсением Ивановичем остаемся. На сегодня мы сделали все, что могли, жутко устали с уборкой. Залпом выпиваем по стакану воды, обсуждаем произошедшее наконец-то уже вдвоем.

Оба считаем, что это Гущин совершил поджог. Но я не хочу на него заявлять, потому что знаю: из-за моей неудачи ничего не выйдет, я только зря потрачу время. Арсения Ивановича же вся ситуация с «Чердаком» так подкосила, что он уже ни во что не верит и не хочет лезть в это дело. Бедолага выглядит так, будто уже мысленно попрощался с «Чердаком». Мне ужасно его жаль. Хочется сказать ему, что у меня есть план и что я все верну на свои места, но боюсь, он просто не поверит в мистическую историю с поцелуем удачи. Еще недавно я бы и сам в нее не поверил.