Пока не наступила фраза, после которой вселенная тихо потерла виски.

— Я подумал, тебе стоит меньше работать, — сказал Игорь. — Я мог бы помочь тебе с деньгами.

Я моргнула.

— С деньгами?

— Ну да. Я всё посчитал. Если ты поедешь ко мне, расходы уменьшатся. Мама готовит, у нас есть гараж. Я мог бы тебя содержать.

Он говорил это спокойно, уверенно, как бухгалтер, читающий инструкцию к совместной жизни.

Я посмотрела на него поверх чашки.

— Подожди. То есть ты предлагаешь мне стать приложением к гаражу?

— Нет, конечно! Просто стабильность. Женщина должна быть под защитой.

Эта фраза ударила мягко, но точно в висок. Я почувствовала, как всё во мне сжалось, будто кто-то снова пытается упаковать меня в коробку под названием «нормальная жизнь».

Я сделала глоток кофе, горький, как здравый смысл.

— Спасибо, — сказала я, — но я уже под защитой. От глупых идей.

Он смутился.

— Я, наверное, поторопился. Просто хотел, чтобы тебе было спокойно.

— Спокойно — это когда в душе не стоит сигнализация, — ответила я. — А не когда мама варит борщ.

Он отвел взгляд в окно. За стеклом шел редкий петербургский дождь, тот самый, который всё время обещает начаться и не может решиться. Мы сидели, как два человека, у которых внезапно закончился Wi-Fi, а тема для разговора пропала вместе с сетью.

Официант принёс счёт. Игорь быстро схватил чек.

— Я заплачу.

— Конечно, — сказала я. — Ты же всё посчитал.

Он вздохнул, и в этой паузе было всё: растерянность, усталость, попытка быть нужным. Я знала, что он не злой. Просто из другой эпохи, где женщины «под защитой», а чувства измеряются в килограммах борща и литрах бензина до гаража.

Когда мы вышли из кафе, я подумала: мир делится на тех, кто хочет тебя понять, и тех, кто хочет тебя содержать. Первым благодарность. Вторым чек за кофе.

Иногда я думаю, что жить с родителями в тридцать — это как подписка на базовый тариф жизни: всё вроде есть, но без функции «свобода».

Плюсы очевидны: еда, забота и ощущение, что тебя всё ещё кто-то ждёт домой.

Минусы: те же самые. Еда, забота и ощущение, что тебя всё ещё кто-то ждёт домой.

Когда у тебя секс, мама и папа знают это с вероятностью сто процентовдаже если делают вид, что просто смотрят телевизор.

Когда ты болеешь, они ставят чайник быстрее скорой помощи, но вместе с чаем подают лекцию «а мы тебе говорили».

И самое сложное — это не отсутствие уединения, а отсутствие взрослости.

Ты вроде взрослая, но каждый раз, когда моешь посуду, чувствуешь себя подростком на продлёнке.

Жить с родителями — это удобно, вкусно и очень тепло.

Но иногда тепло — это просто форма зависимости, завернутая в плед.

Я набрала маму, просто услышать голос, без повода. Долгие гудки. Никто не ответил.

Наверное, на даче, наверное, занята. Я смотрела на экран и подумала: странно, как быстро взрослеешь, когда некому сказать, что устала.

В метро я стояла у окна и наблюдала за своим отражением в стекле. Оно казалось усталым, как и город тот, что всегда делает вид, будто никуда не спешит, но всё время кого-то подгоняет.

По вагону тянуло теплом и чужими разговорами. Все напоминало про некие извращения. Напротив женщина листала глянцевый журнал со статьёй: «5 способов ухаживать за ногами».

На соседнем сиденье две девушки оживленно обсуждали эпиляцию, спорили, что лучше сахар или воск? А чуть дальше мужчина лет сорока пристально смотрел вниз. Прямо на мои ноги. Я почувствовала, как раздражение медленно, но верно ползет вверх по позвоночнику. Только не ещё один фетишист. Господи, ну за что мне второй за день?

Я сделала шаг в сторону, но взгляд его не изменился. Он словно изучал меня, и это было не просто взгляд — это была диагностика с уклоном в тревогу. Я уже почти готова была сказать что-то едкое вроде: «Насмотрелись? Экспонат закрыт».

Он поднял руку, сделал жест, прямо на меня, пальцем. Я резко отпрянула, чувствуя, как напряглись плечи. только не это! И в этот момент он спокойно произнес:

— У вас пятно. Кофе. На джинсах.

Я моргнула. Посмотрела вниз, действительно, на колене коричневое пятнышко, аккуратное, как клеймо моего неловкого дня.

— Простите, — пробормотала я. — Долгий день.

Он улыбнулся с легкой усталостью.

— Бывает, — сказал он и вышел на следующей остановке.

Двери закрылись, поезд снова дернулся, а я осталась стоять, глядя в окно и чувствуя, как краснеют уши. От стыда, от глупости, от того, что слишком быстро привыкла ждать подвоха.

Может, проблема не в людях, а во мне? Может, просто устала от подозрений, от напряжения, от постоянного ожидания, что кто-то снова захочет забрать кусок моего спокойствия: взглядом, словом, предложением «поймать свет».

В отражении я выглядела нормально: ни героиней, ни жертвой, просто женщиной, у которой кофе пролился не туда, куда нужно. И впервые за день мне стало немного смешно. Если это и знак, то, наверное, такой: хватит воспринимать всё как сигнал тревоги. Иногда это просто пятно.

Дома всё было по привычному сценарию, только актёры не менялись. Кирилл и Лера сидели на кухне, идеальная пара в декорациях бытового счастья. Он резал сыр ровными кубиками, как будто от этого зависел мировой баланс, а она смеялась своим фирменным смехом звонким, уверенным, без лишних пауз. Что-то рассказывала про йогу, про баланс и дыхание и в её голосе было то спокойствие, которого мне хронически не хватало.

Я прошла мимо, сказала «привет» и тут же спряталась в своей комнате, как человек, который знает: чем меньше реплик, тем меньше шансов на боль. Закрыла дверь, облокотилась на неё и выдохнула, будто сбежала с поля боя.

Телефон мигнул.

Игорь: «Я был не прав. Просто хотел, чтобы тебе было спокойно. Может, начнём заново?»

Я прочитала сообщение дважды. «Спокойно» — слово, которое почему-то всегда звучит как «удобно». Я не ответила. Просто положила телефон рядом, включила ноутбук, чтобы спрятаться в сериалы, где у героинь хотя бы саундтрек к страданиям прописан заранее.

Экран мигнул — новое уведомление.

Вера.

Фото. Её ноги в колготках в мелкий горошек, аккуратный, почти художественный кадр.

Подпись: «Ну как, нормально получилось?»

Я моргнула.

— Откуда? — написала я, хотя уже подозревала ответ.

Через секунду пришло новое фото. Селфи: Вера и фотограф.

Он с довольной улыбкой творца, она сияющая, как будто выиграла не конкурс красоты, а внутренний спор с возрастом.

«Он сказал, у меня шикарная арка стопы. А я не спорила», — добавила Вера.

Я уронила телефон на кровать и сначала просто сидела, не зная, смеяться или звать священника. Как мне это теперь забыть?! Потом всё-таки рассмеялась. Громко, до слез, с тем самым хриплым звуком, который появляется, когда жизнь превращается в комедию без сценариста.

Весна в Петербурге время чудес. Кто-то влюбляется, кто-то цветет, а кто-то открывает в себе фетиш, не дожидаясь психолога.

Я посмотрела на окно — за стеклом уже темнело, на кухне снова зазвучал смех Леры,

и вдруг стало как-то тепло. Не от лампы и не от батареи, а от осознания, что я хотя бы ещё могу смеяться. Даже если всё вокруг напоминает цирк без клоунов.