В глазах Роа уже не просто пламя, а какой-то пламенный смерч, я пытаюсь отвернуться, но он мне не позволяет. Это в принципе очень сложно сделать, когда твоя голова прижата к его плечу, а пальцы давят на подбородок. Горло саднит, а приоткрытые губы блестят от моей слюны и его спермы. Они выглядят так, как будто я только что увеличила их на пару размеров, и в сочетании с остальным все это смотрится…

— Запомни эту картинку, Ятта, — перебивает он мои мысли. — Запомни хорошо, потому что ты — только моя, и ничья больше.

Мне бы, по-хорошему, ответить. Или по-плохому, но меня трясет от заряда пламени, который я получила. Никогда не думала, что это будет так, то есть вот именно так, как сейчас, когда мысли путаются, в ушах шумит, сердце колотится как безумное, а по телу растекается то, о чем я мечтала всю жизнь.

Это не похоже на крылья, но это они и есть. Мои крылья, моя сила, мое пламя. Ощущение свободного падения в пропасть, когда исчезают все представления о том, что ты знала раньше и чувствовала раньше. Я моргаю, глядя на наше отражение, облизываю губы, и это выглядит та-ак пошло… Потому что Роа снова меняется в лице. У него вертикальный зрачок, драконий, радужка искрится, как у меня.

Я только-только успеваю вздохнуть, когда он перехватывает мои руки, заставляя опереться о столик у зеркала.

Столику конец.

Не знаю почему мне приходит в голову эта мысль, возможно, потому что в мои бедра упирается снова твердеющий ствол. Или потому, что пламя, текущее теперь уже с наших ладоней, оплетает мебель, пока еще не заставляя ее дымиться, но…

— Пусти…

Начинаю было я, но Роа только сильнее вжимает меня в свое тело. Почему я раньше не чувствовала этой силы? И того, насколько он большой, сильный и мощный?

— Я еще только начал, Ятта, — одна моя рука, когда он отпускает ее, оказывается свободной, и я вцепляюсь ногтями в его запястье. Но все равно не успеваю его остановить — его ладонь уже под пижамными брюками, под моим бельем, там, где я каким-то образом уже вся влажная.

— А-а-а-а! — Это даже не стон, это крик, который отдает болью в горле, когда его пальцы оказываются внутри меня. И нет, это не больно, это так совершенно и невыносимо хорошо, что на щеках загораются алые пятна стыда. Во-первых, потому что я не привыкла так орать перед ним, во-вторых — потому что я пришла сюда благодаря его шантажу, чем бы он это ни называл, и мне не положено всего этого испытывать, чувствовать, и уж тем более сгорать от желания насадиться на его пальцы, которые сейчас медленно двигаются во мне.

Не просто насадиться, сжаться, вдавить самое чувствительное местечко между моих ног в его ладонь, до искр перед глазами, не тех, которые от черного пламени, а которые от удовольствия.

— Громче, Ятта, — хрипло сообщает он мне прямо в ухо, — мне нравится, когда ты такая. Когда ты от меня течешь.

Надо было действительно откусить ему член! А лучше — язык, чтобы он перестал это говорить. Но я действительно влажная, иначе пальцам внутри не было бы так свободно, а мне не было бы этого так мало. Так мало, как никогда раньше. Я никогда не считала себя сексуальной. Точнее, я не считала, что мне нужен секс… вот так. По большому счету, все мое время было занято сначала фигурным катанием и учебой, потом — учебой, да, у меня были потребности, как и у любой девушки, и я научилась справляться с ними сама, но это… это же напоминало какое-то помешательство.

Я, наверное, сошла с ума от перенапряжения.

Просто рехнулась. Если хочу, чтобы он меня сейчас трахнул. После всего.

Еще и это проклятое зеркало! Оно не во всю стену, но заканчивается аккурат там, где начинается достаточно низкий столик, то есть там, где его пальцы двигаются во мне под брюками и бельем. Тот факт, что я не вижу эту картину, так сказать, без прикрытия, совершенно ничего не меняет.

Я все равно такая же красная, задыхающаяся, возбужденная, с расширенными зрачками, и движения его руки, отражающиеся в зеркале, могу представить очень хорошо. Очень-очень хорошо. Вот никогда не жаловалась на фантазию, а сейчас хочется.

— Давай, Ятта, — произносит он, снова насаживая меня на пальцы. — Скажи это.

Сказать — что? От пламени внутри все плавится. Или от его движений.

Мне же должно быть больно, или хотя бы неприятно, у меня никого не было так долго, и я ничего в себя не совала. Даже пальцы. Предпочитая обходиться ласками попроще.

— Попроси меня тебя трахнуть.

— Обойдешься, — цежу я.

— Тогда ты тоже обойдешься, — его пальцы выныривают из меня, оставляя после себя абсолютную пустоту и разочарование.

Я никогда не верила в то, что нельзя удержать контроль над собственным телом. Никогда не думала, что мое тело может превратиться в сгусток похоти и наслаждения, в одно-единственное желание получить разрядку. После движений внутри, его ладонь снаружи кажется каким-то подводным перышком. Потому что я почти ничего не чувствую, это так слабо по сравнению со всем, что было до, что хочется застонать от разочарования.

— Пусти, — вместо этого пытаюсь его оттолкнуть. — Я сказала: пусти! Если у тебя не хватает сил меня нормально оттрахать!

Роа прищуривается, болезненным щипком сдавливая мой клитор. Тело пронзает такими ощущениями, что у меня даже крика не получается. Так, сдавленное сипение.

— Осторожнее со словами, Ятта. Все, что тебе надо — это просто меня попросить. Вежливо.

«Скажи, что ты моя, огненная Льдинка».

Эти слова Вэйда пришли в голову очень не вовремя. Или наоборот, очень вовремя, потому что я дернулась вниз, в сторону, а потом развернулась и с силой толкнула Роа ладонями в грудь. Меня продолжало шатать и жечь, такое чувство, что пламя, текущее сквозь меня, вознамерилось превратить меня в горстку пепла.

— Никогда. Не стану. Просить. Ни о чем.

Я выдернула из стоящей на столике коробки с салфетками одну и вытерла лицо. Которое мне надо было держать, но держать его совершенно не получалось. В голове стоял шум, тело превратилось в сгусток пламени, и я вылетела за дверь, чувствуя, что сердце вот-вот пробьет грудную клетку и выскочит наружу. Впрочем, далеко я не убежала.

— А-а-а… — С губ сорвался стон, когда я поняла, что мое тело просто ломается, как будто в нем не осталось ни единой целой кости.

И, хотя оборот не должен был так проходить, я поняла, что это именно он. По жару. По струящемуся по телу огню. По косвенным признакам, которых были десятки, и я бросилась в сторону ближайшего коридора, ведущего во внутренний двор.

Оборот, если он случится здесь, разрушит полдома. Пострадать может кто угодно, а я не хотела, чтобы кто-то пострадал из-за меня. Краем ускользающего сознания я еще уловила эту мысль, но, стоило мне вылететь на мороз, как сдерживающие меня оковы окончательно порвались.

По телу прошла дрожь, человеческое зрение уловило чешую и… выключилось. Осталось драконье. Сферическое, острое, способное улавливать малейшие детали даже на расстоянии. Оттолкнувшись, я взмыла ввысь и стрелой полетела над лесом туда, куда меня звало сердце. Инстинкты. Словно на невидимом аркане меня тянуло к ледяным берегам Ферверна — туда, где жили такие, как я. Я летела, расправив крылья, черные, сверкающие на морозном солнце синевой, и мне не было холодно. Мне больше не было горячо. Жар, плавящий мое тело несколько минут назад, растворился, словно его не было. Точнее, жар был, но мне с ним было комфортно, и с холодом мне тоже было комфортно. Я никогда раньше не чувствовала себя настолько свободной и настолько живой.

Из моей груди вырвался рык, и черное пламя, прокатившись по лесу, оставило внизу выжженую полосу. Оплавляясь, шипел снег, брызги и искры полетели вверх, и я зарычала снова. Мелькающие внизу пейзажи оставались позади с такой скоростью, что не оставалось ни малейшего сомнения: я больше не Ятта Хеллирия Ландерстерг. Я — драконесса. Глубоководная фервернская, и я должна найти своих.

Долгожданный берег показался впереди, покрытый льдом и пенными ледяными прогалинами, и я выдохнула в лед пламя, превратившее его в пузырящуюся воду. После чего с силой обрушилась вниз, уходя в ледяные волны, способные убить любого человека или иртхана, которые в них окажутся, шоком. Шоком, который может остановить сердце, заставить кровь в жилах замерзнуть.