Борис Годунов своими глазами видел, как правил Иван Грозный и сколько сгубил душ людских, но царство не разорил, наоборот, расширил, укрепил, заставил уважать Россию Восток и Запад. А кто был Бориска Годунов? Холоп и раб при дворе Ивана Грозного, ко всему ещё и либерал. А результат? Смута в империи и разорение. Пётр Великий сколько порубил голов, а окошко в Балтику сладил и шведов образумил, показав им раз и навсегда, кто в доме хозяин.

Желающий построить что-то без крови – обречён. Это исторический факт. Сладкими речами никому ещё ничего построить не удалось.

При Борисе Ельцине стали воровать нагло те, кому он свято верил и за кого не единожды клялся с экрана телевизора народу. Вот кто есть Чубайс? Не сомневайтесь – вор. Не мелкий воришка, крупняк. А Борис его никому отдавать не хочет. Почему? Может Толян для него ворует? Да вряд ли. Слишком стар уже Борис и наворованным не воспользуется. Для внуков старается? Мало вероятно, так как они, сколько он им не оставь, после его отставки всё равно всё вернут. И так выходит, что все кто с ним у миски власти сидел, станет после его ухода потенциальным покойником. Народ устал от тупости, обмана, обещаний и лжи. Он отдаст голоса тому, кто с Бориской не ручкался.

Это главная идеология и её-то Борис плохо изучал за партой в ВПШ. Не внял он призыву Ульянова: "Учиться, учиться и ещё раз учиться". Кстати, у Ульянова проходил стажировку Сталин. Именно у Володи Иосиф научился ненавидеть отступников и сомневающихся либералов, именно у Володи Иосиф научился бескомпромиссной борьбе с врагами, именно у Володи Иосиф научился не бояться последствий пролития большой крови.

Ельцин сидит в кресле в своём Кремлёвском кабинете и взгляд у него отрешенный. Только что у него состоялся откровенный разговор с главой Кабинета Министров, главой администрации и министром обороны. В кабинете присутствовала и дочь президента, но в диалоге участия не принимала. Теперь все ушли, и он остался один.

Возвратился глава администрации, сел напротив Ельцина.

– Просрали!!- произносит президент.

– Я не думаю, что всё так непоправимо плохо, Борис Николаевич,- говорит глава администрации.

– Да дело не в том, плохо оно или нет. Дело в том, что всё просрали. Всё коту под хвост. Кому они все будут нужны, когда я сдам полномочия? Придёт Зюганов, он их из страны не выпустит. По информации коммунисты давно уже организовали исполнительную власть и займут посты в момент инагурации. И меня он в покое не оставит. Семью, что ли, вывезти заранее. До инагурации.

– Сделаем, Борис Николаевич.

– Ты об этом никому не обмолвись.

– Если у Зюганова будет много шансов, то ещё до его инагурации из страны уедут. Борис Николаевич! Может всё-таки рискнуть?

– Не упоминай! Забудь. Ты что не видишь, что не осталось никого, кому можно хоть что-то доверить. Всё просрут. Говорить научились красиво, а делать дело – нет. Военный переворот усилит смуту. Народ итак в гневе, а узнает, что я цепляюсь за это кресло, терпение лопнет.

– А если Зюганову устроить техническую смерть?

– Кто сможет это сделать? Такое я поручить никому не могу. Не доверяю. Что пишут в газетах?

– Хорошего ничего. Все воют, как волки.

– Все против меня. И пресса и телевидение.

– Но и не видно, чтобы они особо за коммунистов ратовали.

– Мне надо было гнать их всех в шею сразу после выборов 1996 года. Не сделал, не сделал. Пожалел. Хотел сдержать взятое слово. Но они подвели себя сами. Разве мне это надо?- Ельцин посмотрел главе администрации в глаза.- Мне уже скоро ничего не надо будет. Вот если б они делом доказали правильность выбранного пути, да так, чтоб народ смог почувствовать!!?? А теперь их сожрут красные с потрохами. Подготовь завтра к утру два Указа,- Ельцин выждал пока глава достанет из кармана блокнот.- Первый Указ о роспуске правительства за невыполнение возложенных функций. Всего кабинета, включая силовых. Дату пока не ставь. Второй Указ подготовь немедля. Об отстранении с поста Генерального прокурора Скуратова. Он совсем ничего не смог сделать. Заели его со всех сторон. Работать нормально не дали. Пусть уходит на отдых. Его держать лишнее время нельзя. Этим же Указом назначить исполняющим обязанности Генерального прокурора Мельника. Позвони и пригласи их ко мне немедленно,- президент встал из кресла, и пошёл в комнату для отдыха.

Глава администрации посидел минутку, дописывая, и пошёл следом.

– Борис Николаевич! Мельник это кто? Я о таком не слышал.

– Скажешь Скуратову, он знает, кто это и привезёт его с собой. Имени и отчества я не знаю,- и президент махнул рукой, дав понять, что глава администрации свободен.

Тот удалился в полной прострации. Он знал поименно всех в составе Генеральной прокуратуры и Минюста, но человека по фамилии Мельник на сколько-нибудь значимом посту там не было. Это правда. Мельник в Генеральной не числился официально. Он был тайным помощником Генерального прокурора и о его существовании знали только президент и Генеральный прокурор. Мельник был начальником секретного отдела по внутренним расследованиям. Контрразведчик из молодых, но умных. Под ружьём у Мельника было двести сорок человек состава и собрано ими было огромное количество компромата за четыре года секретной деятельности. В их сети попались не только важные чиновники самой Генеральной прокуратуры, но и правительственные во всех министерствах. У Мельника, по сути, был материал на всех и такой, что любого можно было посадить пожизненно с полной конфискацией, а по старым меркам – поставить к стенке.

Михаил прохаживался по аллее на Чистых Прудах. Он ожидал прихода богатой старушки-швеи, любившей тут бывать. Ему надо было её внимательно рассмотреть и по возможности раздобыть отпечатки пальцев. Ситуация ему не нравилась. Она походила на провокацию.

"Она такая же швея, как я – марсианин,- размышлял он, топая туда-сюда.- Настоящая швея уже поди сгнила. Группа, в составе которой эта дама ездила в Швейцарию в 1981 году, была с одного предприятия, а она с другого. Причём ткачихи были из Херсона, а она из Иванова. Так поступают, чтобы не всплыло лицо. Настоящую Степкову искать – пустить за собой хвост наблюдения. Вот она идёт!" Михаил сел на лавочке, чтобы внимательней видеть.

По аллее шла женщина лет 55-60. Шла спокойно. Рост средний, что-то около 165. Походка сразу сказала Михаилу о том, что она никогда не работала швеей, и вообще, не сидячая у неё была работа. Лицо её ничего не выражало, было серым и где-то даже некрасивым. Она была ни толстой, ни худой. Одета в плащ тёмно-вишнёвого цвета. Чёрные туфли не новые, но в хорошем состоянии.

Старушка заняла свободное место как раз против лавочки, на которой расположился Михаил и стала обозревать окружающих. Михаил развернул журнал, купленный в переходе полчаса назад и углубился в чтение, время от времени бросая взор на объект. Так продолжалось минут сорок. За ней он проследовал на станцию метро "Тургеневская" по Мясницкой, где она села в поезд направлением на "Калужскую". "Она живёт на улице Гарибальди, значит, выйдет на станции метро "Новые Черёмушки,"- решил он и тащиться за ней не стал.

Старушка вышла из подземки на площади Революции и медленно двинулась в сторону Тверской, с которой свернула в Борисов переулок, прошла по нему, потом проследовала по Большой Никитской и с неё свернула в Хлыновский тупик. Она прошла под аркой во двор и набрала номер на автоматическом замке подъезда. Двери отворились, и она исчезла за ними. На лифте поднялась на третий этаж и позвонила в квартиру. Открыл старичок лет семидесяти.

– Здравствуй, голубчик!- сказала она.

– Ольга?!- старик был удивлён её появлением.

– Я! Ты мне не рад, вижу.

– Входи, входи,- старик вымучено улыбнулся.- Рад я. Очень.

– Не болтай ерунды,- укорила она его.- Ты меня ненавидишь, и я это знаю.