– Да ты никак себя в слоны записал!!?- глава стал приходить в себя.

– Я – мамонт. Меня можно в яму загнать, дубинами и камнями прибить, сожрать у костра толпой, но…, но я не ручной и дрессированный слоник, таскающий по приказу брёвна. Плохие были у меня учителя. Прескверные. Кланяться не научили. Этикет власти мне до сраки,- и Пороховщиков ещё шире улыбнулся.

– Да я тебя…,- стал, было, говорить глава, но Пороховщиков его снова прервал, но уже не криком, который дал эффект, а спокойным голосом:

– Тише, тише, сынок! Не на рынке. Зявало не разевай. Пугать меня не надо. Я резаный и стреляный. Что Борис хочет, говори, раз тебе доверили передать, хоть я такому как ты, копейки б не доверил. Ну, да Бог с ним, сказывай.

– Ты снят с должности…

– Что ты говоришь!!? Вай-вай-вай.

– Снят с возбуждением уголовного дела о получении взяток на большую сумму. Отсюда поедешь прямо в Лефортово,- теперь глава окончательно пришедший в себя, улыбнулся, знай, мол, наших.

– Куда следовать?- Пороховщиков встал.

– Сказать ничего не хочешь?

– Кому?

– Передать, то есть. Президенту.

– Нет. Мне ему нечего сказать. Не знаком я с ним и друганом у него не состою. Идите вы все на хуй! А за меня, дай-то Бог, есть, кому слово молвить,- и Пороховщиков вышел из кабинета в приёмную, где его уже ждали сотрудники ФСБ. Он дал себя обыскать, так как в карманах было пусто. Просить предъявления ордера на арест не стал, наручников не одевали, в машину сел сам.

В 12.00, после прохождения процедуры оформления документов, важняк Пороховщиков оказался в одиночной камере следственного изолятора Лефортово. Эка невидаль!! Кто не был на содержании в СИЗО, полнокровным гражданином быть не может, по крайней мере, в этой стране. Арест Пороховщикова не удивил. Он точно знал, что это произойдёт, так как другого пути вытащить подельника Рыжего гавнюка, у власти не осталось. Знал также Пороховщиков, что в течение дней двадцати его никто не станет тревожить. В это время будут выпускать ранее им арестованных и собирать материалы о взятках на него. А вот доказать получение им сотен миллионов долларов будет сложно. Почти невозможно, если только кто-то из банковских не ляжет в сдачу, но и в таком случае он особо не переживал. Ведь кроме показаний кого-то, надо иметь на руках, за факт получения, расписок, которых он никому не давал. Подельник же Рыжего зажатый в тиски камеры, отдал Пороховщикову 1,8 миллиарда долларов, которые тут же перекочевали через десятки счетов в надёжный банк. Их теперь кроме самого Пороховщикова никто не сможет получить. "За такие деньги,- размышлял он, меряя камеру шагами, два туда – два сюда,- они пойдут со мной торговаться. Предложат на обмен свободу и почетную пенсию. Пенсию я своим трудом заработал. А свобода – не хитрое дело. Пенсию до смерти можно отгулять и в лагере. Тоже мне напугали. Нет, старик-агент, прав об увязших в дерьме. Мельчают людишки прямо на глазах".

На пятый день принесли посылку. Домашние пирожки с капустой, мясом, картошкой. Колбаса, сок в баночках. Не таясь, охранник передал записку. Оказалось, что женщина с Трёхгорки, узнала о беде и собрала гостинец. В записке два слова: "Крепитесь. Багутова".

Пороховщиков жевал пирожки, пил сок из баночек и размышлял: "Вот тебе, Валера, русский народ! Да с ним в огонь и воду не страшно, а медные трубы мне голову не вскружат. Отсутствует во мне эта пакость – себялюбие. Выкусят они у меня",- он рассмеялся и стал вспоминать прожитую жизнь.

В один из дней Перепел пришёл на кухню и сообщил, что завтра прибывает гость.

– Отличненько!- радостно хлопнул в ладони Егоров.- Будет с кем поболтать.

Но гость к разговорам был совсем не расположен. Когда в двери, открыв своим ключом, втащилась стройная и симпатичная женщина с двумя огромными чемоданами, у четверых мужчин отвисли челюсти, и они потеряли дар речи.

– Ты!- обратилась она к Перепелу.- Чемоданы в мою комнату. Ты!- к Кряку.- Горячую ванну мигом. Ты!- к Егорову.- Бабский баклан, рот закрой, а то зубы выпадут. Помоги снять сапоги. Не столица, а бычье стойло. Помой их,- приказала она Егорову.- Новые. Кожаные. Чтобы блестели. Ты!- к Павлу.- На кухню. Жрать хочу. Организуй что-то домашнее.

Дама удалилась в ванную, и мужики стали переглядываться, а Перепел молвил:

– Пиздец нам братцы! Амба!

Из ванной в кухню вошла другая женщина. В длинном махровом халате, без парика и белил, с улыбкой потрясающей пантеры.

– Что, мальчики, не ждали?- был её вопрос, на который ответ был написан на лицах присутствующих.- Это пройдёт, я думаю. Что вы мне приготовили вкусненького?- она обшарила стол взглядом и присела на свободный стул.- Не густо, но не пусто. Неделю к вам добиралась. Пока я буду отсыпаться – не шуметь,- и приступила к поглощению пельменей и салата оливье.

Четыре пары глаз молча созерцали процесс.

В жизнь человека, мужчины, женщина может внести много положительного с точки зрения эмоций, про сугубо сексуальное речь не идёт, но и достаточно отрицательного. Появление в компании четырёх мужиков бабы, да ещё с такими властными замашками, добра не обещало и потому вечернюю физу делали в зале, которую от спальни дамы отделял коридор.

Утром всё встало на свои места. Проснувшись, мужики ощутили проникающий с кухни запах, который говорил об одном, там женщина. Соваться никто не решился. Ждали. Когда она появилась в дверях; в обычном сатиновом халате, фартуке, с косынкой на голове, все сообразили – перед ними простая баба, этакая клушка-домохозяйка. Всего-то.

– Руки мыли?- строго спросила мамка.

– Да!!- ответило четыре глотки, сгорая от нетерпения.

Кажется, Платон писал, что женщине нельзя доверять три дела, если ты желаешь своему народу процветания: воспитание детей, приготовление пищи и чтение книг. Наверное, философ был не прав, а может быть его наставления были актуальны для того времени. Культура нашего народа не предусматривает приоритета в приготовлении пищи за мужчиной. Да и две другие мысли великого философа не получили на нашей грешной земле благодати, скорее всего именно поэтому так остро стоит перед нами проблема неудач в государственном строительстве. Но что бы мне не говорили, женщина в этой державе готовит гораздо лучше и много быстрее, что подтвердили четыре клацающие челюсти, неуспевающие жевать. Сквозь клокотанье глотаемой пищи, доносились слова, отдалённо напоминающие благодарность. Мужика можно купить двумя путями: красотой и через желудок. Красота дамы была на лицо, а желудок уже ничего против сказать бы не смог, он, как и глаза, купился с потрохами. Двойной успех.

Набив утробы до упора, четверка приползла в зал, где встала в очередь, чтоб поцеловать эти восхитительные ручки, и ручки были не против. Когда процедура была исполнена, дама взяла слово:

– Мальчики!- произнесла она.- Я вам вчера немного нахамила. Это с дороги. Так озлилась, что уж сил не было кого-то прибить. Я поездом телепалась, будь он проклят. И вообще, ездить глубокой осенью – подлость по отношению к себе,- четыре башки в такт её словам кивали.- И тому, кто поднял меня в путь в это время года, сладко не будет,- головы снова закивали.- И что ж тут у вас случилось, коль меня оторвали от дела?- головы продолжали молча кивать, и дама спросила прямо, чуть вздохнув:- Кто у вас старший? А то толку, вижу, не будет.

– Я, вроде,- ответил Павел.

– Хорошо. Тогда условимся. Я беру на себя стирку и готовку, ваше дело половое и мусор. Остальное делим в равной степени. Вы тут давненько, так полагаю. Натрите паркет, а то на него больно смотреть,- она провела ножкой в тапочке по полу.