– Состояние как?

– Уже улыбается. Будет жить.

– Как его фамилия?

– Серов Юрий Иванович, 12.07.1941 года рождения, русский, не судимый. Я, Александр Григорьевич, в чужие дела не лезу, но…,- врач замолчал.

– Говори. Ну, какие могут быть секреты и ужимки, если вопрос стоял о жизни или смерти.

– Он не русский. Явно. Могу поручиться на все сто, что он еврей. У него достаточно интересный взгляд. Завораживающий такой и внешность настолько к себе располагающая, что предположу его в хорошие гипнотизеры.

– Вот даже как!!?

– Со мной училось много евреев, да и преподавателей, опять же, было много. Отношение к ним было ясно какое. Кстати, из тех, кого я знал по институту, больше половины к медицине подпускать нельзя было близко. Это, правда, моё субъективное мнение. Оговорюсь. Были среди них и талантливые ребята. С одним мы вместе прожили в одной комнате общаги пять лет душа в душу. Я много думал над тем, почему их так не любят везде, и пришёл к выводу, что это связано не с их историей, культурой, религией и языком. Их ненавидят исключительно из-за внешности. Она у них жутко отталкивающая. При такой внешности все претензии на большее – шизофрения. Мы готовы простить промахи и грехи человеку красивому и обоятельному, а уродливому – никогда. Так бывает в реальной жизни. Вы меня понимаете?

– Вполне.

– А у этого Серова, притом, что он явный семит, прекрасные данные. Старость, кстати, не красит ни кого, а еврея подавно. Не смотря на это в нём хорошая располагающая к доверию внешняя аура.

– Он в сознании?

– Да. Но сейчас спит. Укол.

– Так понимаю, он в реанимации.

– Надо понаблюдать за ним двое суток. Операция была сложной и долгой. Ко всему у него какая-то рваная кривая на антибиотики. Мне не встречалось таких показателей.

– Я месяц не мылся. От меня не воняет?

– Запах есть. Вы только вылезли? Я звонил. Спрашивал, не нужна ли медпомощь.

– Гляну на приезжего в окно. В таком виде нельзя пускать даже на порог,- Сашка встал, наклонился за кружкой, отпил большими глотками ровно половину и поставил на широкое перило.

– Это то самое заведение, в которое принимают в любом виде,- отшутился врач.- С вами пойти?

– Отдыхай, Сергей Данилович. Где реанимация я знаю, ну а еврея ни с кем не спутаешь,- Сашка ушёл за угол.

По пути к окнам реанимации он встретил старика, который отвечал при больнице за техническое состояние дизель-электростанции и зимой был истопником больничной котельни. Тот выпорхнул неизвестно откуда.

– Санька! Что за дела такие?!!- старик потопал рядом.- Ругаться не хочу, однако, непорядок.

– Что у тебя случилось?

– Так это. Иду давеча на склад. Лето, сам знаешь, короткое и…

– Николай Артёмович! Короче.

– Понял. Отопительную надоть к зиме подготовить. Довести до ума. Нужон порошок и три вентиля. Так мне на складе от ворот поворот. Я в амбицию, а он хохочет. Разрастается бюрократия. Жди говорит, пока Сам из шахты не вылезет. Ты, то есть. Ну, я ему…

– Тебя понял, Артёмович,- Сашка взялся за карниз и, ступив на завалинку, приподнялся, заглянул в окно реанимационной. Мужчина, подключенный к приборам, был еврей. Минуту Сашка всматривался и потом спрыгнул.- Кто там, Артёмович, на складе безобразил?

– Я тебе ничего не говорил.

Сашка посмотрел на старика, усмехнулся, мотнул головой неодобрительно и произнёс:

– Завтра утром всё привезут. У меня есть к тебе поручение, раз ты решил играть в круговую поруку. Тебе будет по пути.

– Сделаю,- ещё не узнав, что требуется, ответил старик.

– По пути домой, заскочи в гости к Софье Самуиловне. Скажи ей, что я просил, чтобы она навестила в больнице Серова Юрия Ивановича.

– А он ей кто?

– Тебе-то что с того, кто и что?

– Извиням-с!

– Ему прооперировали язву. Надо человека поддержать домашней пищей. Бульончик там и прочее.

– Ага! Всё понял. Уже передал.

Сашка двинулся прочь от больницы, вдруг остановился и окликнул старика:

– Артёмович! Порошок тебе какой надо? Хлорку?

– Ну, ты!!- старик хлопнул себя по бедрам.- Есть у меня хлорка! Котёл и трубы от накипи избавить. Вот мне какой надобен порошок,- крикнул старик в сердцах.

Сашка лишь кивнул и пошёл домой.

Положение вещей… Удивительное выражение русского языка, ставшее синонимом в нашей жизни в последние полтора десятка лет. Политики и руководители произносили его так часто и столь рьяно применяли к месту и не к месту, что граждане, только выступающий откроет рот, уже знали, о чём пойдёт речь. "Положение вещей таково, что если провести реструктуризацию долгов, нас опять захлестнет инфляция, вызванная эмиссией, что в свою очередь вызовет полное обнищание народа",- вот так примерно все стали выражаться.

Оказывается, что всё вокруг нас происходящее – всего-то неправильно положенные вещи и стоит всё правильно разложить, как по мановению волшебной палочки изменится к лучшему. Очередная выдумка астрологов и идеологов для обнищавших в конец масс населения, совпала. Все они: политики, бизнесмены, астрологи, идеологи путей выхода из кризиса процветают именно в периоды разрухи. На желании людей жить хорошо, строят они своё собственное благополучие. От положения небесных светил ваши усилия не зависят ни коим образом. Более того, тот, у кого они идут отлично, никогда не станет обращаться к предсказаниям и прогнозам. А чего к ним идти, если и так всё нормально? А те, кому сильно не везёт, обращаются, но для того, чтобы обосновать свою лень, некомпетентность, порой тупость и глупость. В идеологии всё также как в астрологии. Эти проклятые коммунисты довели страну до полного краха. Потом демократы всех мастей, но в прошлом с партбилетами компартии в карманах, довершили дело, доведя всех до полного опустошения. Главное, чтобы было на кого списать. Но всё это самообман. Вот когда вы в массовом порядке перестанете давать чиновникам взятки и воровать, тогда и наступит то сладкое время. Чиновник бюрократ есть главный тормоз любого дела. Мы его хаем, но всё равно несем ему мзду.

По дороге домой Сашка позвонил на склад.

– К тебе приходил Николай Артёмович за порошком и вентилями?

– Приходил.

– Почему не дал?

– Так у него не оформлены бумаги!

– Я тебя увольняю без выходного пособия.

– За что?! Александр Григорьевич!

– За гавённое отношения к своим прямым обязанностям.

Коротко и ясно. От дерьма необходимо избавляться сразу. Если вы не научитесь так поступать, не сможете поднять никакого дела. Гавно давит изнутри, бродит, родит слухи, домыслы, и, в конечном итоге, воняет. Гавно – бюрократия. Бюрократия – запор любого хорошего начинания.

Время неумолимо. В молодости не обращаешь на его быстрый бег внимания, а когда наступает период старости, невольно оглядываешься назад и понимаешь, что вернуть прошлое или что-то в нём изменить и подправить уже нельзя. Всё уходит безвозвратно.

Безвозвратность ушедшего времени в полной мере ощутил Егоров Аркадий Петрович, когда побывал в школе разведки, организованной фирмой Панфилова. Двухэтажные корпуса, современное оборудование, квалифицированные преподаватели вызвали у него восторг. Сразу вспомнилось своё детство в спецшколе, которая поначалу располагалась в летнем детском лагере в дощатых бараках, и где львиную долю времени надо было отдавать на заготовку дров, их распилку, надо было колоть их и дежурить у печей, чтобы хоть чуть-чуть поддержать плюсовую температуру в холодные зимы, в голодные зимы, когда страна, напрягая все свои усилия, боролась с врагом на фронтах Великой Отечественной войны.

Сердце колотилось в бешеном режиме, и ком подступил к горлу. "Господи!- мелькнула в голове мысль.- Нас научили тогда только одному: терпению и беззаветной любви к Родине. Это всё, что нам тогда толкового могли преподать. Иначе не могло быть. Всё остальное не входило в наши бедовые головы, на которые обрушилось страшное и кровавое время. Чёрт меня побери! Разве было тогда возможно изучать труды Канта и Гитлера, Мао и Ленина. Может, я тут перебираю, но всё-таки изучать вражескую идеологию у нас не предполагалось. Как я потом сильно жалел об отсутствии таких знаний, попав на Запад. Как украдкой от всех доставал нужные книги и прячась, словно пацан, читал по ночам. Боже, боже!! Ты был к нам не справедлив или мы, воспитанные людьми оскопленными ненавистью, просто не понимали необходимостей. А реальность ставит всё более сложные задачи, спутанные и закодированные настолько, что всякий здравый смысл теряется. И зачем я согласился быть инспектором не пойму?!! Чему я смогу их научить? Они все рубят любую тему в лёт, обо всём в мире в курсе. Я старый и больной ишак, которого уже не пустить на мясо, слишком оно жесткое и вонючее. Да и в голове моей такая каша, в которой я сам заплутал, и не сыщу выхода. Это я от испуга. Их я смогу научить только любви и верности. Это единственное у меня, что я знаю и умею наверняка. Это весь мой капитал".