– Только не говори, что не попадались идиоты.

– Были и такие, но я счёта на них не вёл.

– Я тебе подробно рассказываю для того, чтобы ты понял, насколько он умный.

– Самуиловна, может ум зависит не от генов, а от среды, в которой человек рос? Возможно, внутренняя среда в еврейских семьях была неблагополучной?

– Ещё упомяни плохое питание,- подзадорила старушка.- Он умным родился. В том тебе клянусь. Ясно, что не в пустоте он рос, кто-то к нему руки приложил. Сам-то ты вырос и обучился не в вакууме.

– Это ясно.

– И ещё. Это уже от себя. Мне кажется, чувство во мне есть такое, что он вроде врач. Или нет. Ему было предназначено стать врачом, а вот кем он сейчас есть,- Самуиловна развела руки в стороны.- Это я тебе от себя.

– Хороший, Софья Самуиловна, у тебя глаз. Проницательный. Ты к нему ныне пойдёшь?

– Пойду.

– Скажи ему, что человек, для встречи с которым он сюда приехал, тут. Как оправится, встретимся.

– Передам. Так кто он есть?

– Врач по призванию, верно, тебе интуиция подсказала. По жизни он хороший разведчик. Грамотный.

– И что ему от тебя надо?

– Так я не знаю. Увидимся – выясним.

– Так я и предполагала. Похоже, вы с ним одного поля ягодки.

– Почему одного?

– На всеобщий показ не любите выставляться, всё в тень наровите скользнуть, в сумерки.

– А это показатель ума или хитрости?

– И того, и другого.

– Спасибо за чай,- Сашка встал.

– Брось! Нашел, за что благодарить,- Самуиловна махнула на него рукой.- Заходи. Человека, кем бы он не был, поддержим. Не за спасибо, а по-людски.

Сашка ушёл из пошивочной мастерской довольным.

– Здоров, брательник!- в калитку протиснулся Владимир.

– Привет!- ответил Сашка.

Было раннее утро, и он собирался в тайгу, надо было сбегать на один дальний подпольный промысел.

– Намылился?

– Есть такой момент. А что?

– Повремени малость.

– Случилось что?

– Старшего нашего под утро отправили в больницу. Сердце останавливалось дважды. Врач сказал, что больше суток не вытянет. Судя по всему – правда. Совсем на себя не похож. Так что ты отложи. Или тебе срочно?

– Он под аппаратом?

– Нет. Какой смысл его под аппарат ложить, если у него уже ни печень, ни почки, ни селезенка не работают. Отказали они совсем, коль они у него вообще есть, а не сгорели от водки.

На крыльцо вышла Елена.

– Здравствуй, Владимир! Я всё слышала. Ты из больницы?

– Да. Оттуда.

– Зайди, позавтракай, чай попей,- предложила Елена.

– Спасибо, не откажусь,- согласился Владимир.

– Александр! Может надо лекарство какое-то. Позвони врачу и узнай,- сказала она Сашке.

– Лекарство помогает тогда, когда есть предмет. А нет предмета – всё до задницы,- Сашка скинул с ног свои лесные сапоги и в носках пошёл в дом.

– Ну, всё-таки!- настаивала Елена, наливая в кружки чай.

Сашка глянул брату в глаза, но тот отрицательно качнул головой.

– Что вы перемаргиваетесь!- не сдержалась Елена и перешла на крик.- Ведь брат же ваш родной и любимый умирает! Ну, хоть что-то делайте,- она опустилась на табурет, и по её щекам потекли слёзы.

Но ни один из братьев ей не ответил.

– Господи!!- простонала она.- Что вы за люди такие? Есть у вас души или нет?

С улицы в кухню тихонько вошёл Алексей. К столу не пошёл, присел у стены на корточки, ничего не произнося. В сенях мелькнула голова одного из Бесов.

Сашка взял телефон и позвонил.

– День добрый, Софья Самуиловна. Прими срочный заказ. Надо форму пошить. Времён Второй мировой. Гимнастёрку и галифе. Брату. Я для образца пришлю. У него есть, но он в них уже не помещается. Нет пока, но врачи сказали, что суток не вытянет. Просил хоронить в ней.

Полчаса сидели молча. Елена лила слезу и шептала молитву. Первым кухню покинул Алексей, за ним Владимир вышел во двор. Сашка переоделся из лесного в обычное и тоже подался следом. Расположились за летней кухней, где сидели на ящиках, смотрели на реку, курили.

Елена позвонила одной из Сашкиных сестер и попросила прислать какую-то из дочерей или внучек, чтобы те присмотрели за детьми. Сама отправилась в больницу, никого об этом не предупреждая.

Игорь лежал в реанимации. Единственное, что к нему подключили, был кардиограф. Отсутствовали даже капельницы. Елена прошла и села рядом на стул, взяв его руку в свою. У противоположной стены лежал недавно прооперированный приезжий, у которого после сложной операции вдруг открылась повышенная чувствительность к антибиотикам, чуть не приведшая его к смерти.

Игорь был при смерти. Елена поняла это сразу, как только вошла. Его лицо было иссини серым и отдавало восковой тенью. Маска смерти, как прозвали в народе. Он надрывно и тяжело дышал. Ещё она поняла, что его оставили умирать одного, в одиночестве. Так ей подсказывало чувство.

В реанимации появился главврач и на её вопросительный взгляд тихо сказал:

– Осталось около часа. Пошло реактивное накопление продуктов распада. Это не замедлить и не остановить. Перестали работать внутренние органы, кроме сердца. Оно у него очень сильное, но мы бессильны,- он посмотрел на данные кардиографа и вышел.

Комок подступил к горлу, Елена сжалась от боли и накатившего чувства безысходности.

Веки Игоря задрожали, и он открыл глаза. Всмотревшись в сидящую рядом он, между вздохами, произнёс:

– Девочка, тебе не надо было сюда приходить. Смерть не то, что надо оставлять в памяти. С этим тяжело жить.

– Это уже не будет иметь значения,- ответила она.

– Для меня. Для меня это не будет иметь значения. Я давно мертвец,- он смолк, собрался с силами и выдавил из себя с хрипом:- Лена, прошу тебя, уйди. Я должен уйти сам. Один. Так надо. Прошу!

Она положила его руку поверх простыни, встала, наклонилась и поцеловала его в губы, после чего покинула реанимацию. На улице она разрыдалась. К ней подошла жена Игоря, обняла и отвела в лесок рядом, где, как выяснилось, давно находились дети и внуки Игоря, многочисленные родственники.

Через час к ним вышел главврач и сообщил, что для Игоря Григорьевича Карпинского жизненный путь закончен. Домой Елену проводил Павел, который находился у больницы, и которому было по пути. Она его поблагодарила и ушла в дом. Павел заглянул за летнюю кухню, где сидели три брата.

– С утра,- сказал он Алексею,- жду тебя на кладбище.

Алексей кивнул. Павел постоял немного и ушёл.

Один из Бесов исчез и появился со стаканами и бутылкой водки. Разлили на троих, выпили, потом сошли на берег и стали ладить большой костёр.

На похороны съехалось всё население трёх окрестных посёлков. Было не протолкнуться. Со стороны авиа городка подошла колонна офицеров, одетых в парадную форму, под командованием командира дивизии, что заранее ни с кем не было оговорено. Они остановились поодаль на центральной улице посёлка. Первые четыре ряда лётчиков были вооружены карабинами. Сзади колонны ехали два автобуса с духовым оркестром дивизии.

Для разговора с ними отправили Павла. Вернувшись, он сказал, что военные категорически настаивают на своём участии, аргументируя тем, что Игорь единственный в округе участник войны, а их дивизия прошла её от первого до последнего дня, и запретить им участвовать в похоронах солдата не вправе никто, даже родственники. Ко всему они предложили, либо: нести до кладбища на руках или на артиллерийском лафете, который есть и будет доставлен немедленно. От лафета отказались и после недолгих переговоров разбили путь до кладбища на четыре равные части. На первом понесут мужики посёлка, на втором военные, на третьем стрелки из охранного корпуса "семьи" и на последнем родственники.

Упёрлось в музыку. Ещё при жизни Игорь велел хоронить его без прибамбацев и похоронного марша. Командир дивизии, выслушав Павла, согласился, но твёрдо заявил, что на своём участке пути военные понесут под "Прощанье славянки" и это не вызвало возражений родных.