– Извините! Я не хотел. Извините!

– Ничего. Он мне сделал тогда подарок и ничего взамен не просил. По-людски?

– Да!

– А место на кладбище мне надо обязательно. Я его купил на десять лет. Когда уезжал, всё своё выходное пособие вбухал. А на большее у меня денег не было. Мы прожили с ней двадцать лет. О ней не знал никто из моего руководства, иначе…,- Егоров провёл ребром ладони по горлу.- Янг знал. Она умерла в 1990 году. Хочу лечь рядом с ней. Я в Господа не верю, но она была очень набожная католичка. Мы с ней тайно обвенчались. Вот мне и надо с ней рядом непременно. Потом пусть выкинут через год-два. Мог я и вас об этой услуге попросить, но не стал. Янг хоть и чужак, но честный. А вы хоть и свои, но в засаде. Я вас не знаю и кто вы, знать не хочу. А для меня это последнее моё обязательство в этой жизни важно и вам я его доверить не могу.

– Я понимаю!

– А о Хранителе вам скажу. Я его видел пару раз. О его неуловимости и секретности ходили всякие слухи. Так всегда бывает. От этого и весь расчёт. Все думали, что это супернелегал и усилия для его поимки направляли в эту сторону. А он в нелегале не был. Просто он многолик, как Шива. И никогда не прятался. Это актёр, импровизатор, психолог и мастак на всякие гу-гу. Он сам пускал о себе самые нелепые сплетни, а они обрастали подробностями. А он всегда был на самой поверхности. Всегда. Я его видел дважды. Один раз с Янгом. Второй раз в кафе. Таком маленьком. Городишко из сорока домов. Полчаса, как он в упор застрелил одну американскую мразь и…, на глазах у людей и полиции, и исчез. Все кинулись в погоню, а он спокойно потопал в кафе. Выпил кофе и поднялся на сцену. Там разрешают петь в собственном исполнении под собственное музыкальное сопровождение. В основном туристам. Он пел одно известное, но старое французское шансонье. Такое мелодичное, что одна пара, совсем ветхие французы плакали навзрыд. И он с ними познакомился и уехал на их автомобиле,- Егоров смолк. Он долго сидел и шамкал губами, но потом, усмехнувшись, серьёзно добавил:- Так мог поступить только русский. Только. Но, чтобы это иметь, надо чтобы билось тут,- он постукал себя в грудь.- На такое способна только возвышенная русская душа. Он пел самоотрешённо, ни на кого не глядя, но я чувствовал, что он меня держит под контролем, каким-то девятым зрением и если я попытаюсь его задержать или что-то предпринять – грохнет. Больше мне его не приходилось встречать.

– А среди пограничников его не было?

– Нет. Я бы его опознал.

– А многолицие?

– Это такой термин. Доведённая до совершенства, до универсализма работа лицевых мышц. В истории были такие примеры. Они редки, но факт имел место.

– А пластические операции?

– Что ты! Тот, кто владеет многолицием, под скальпель никогда не ляжет. Это же смертоубийство!

– Нарушит нервные окончания?

– Коньяк!- попросил Егоров у проходившей мимо проводницы.- И одно из его имён я знаю, но он под ним никогда нигде не появится.

– Какое?

– Самое самое,- Егоров подмигнул проводнице, которая принесла коньяк, и высказал ей красивый комплимент. Девушка улыбнулась в ответ и отошла.- Сэр Александр Бредфорд,- произнёс Егоров, сделав глоток.

– Об этом имени есть только слухи. Я не уверен, что он вообще существует.

– И зря. Ваш Пятыгин просил меня через Янга о встрече именно с человеком под именем Бредфорд. Возможно, его и выдумали, всё могёть быть. Но за этим именем было место в палате лордов Британского парламента. Когда я об этом узнал, то смеялся до коликов. Матушка Европа не ведала ещё проходимца такого полёта, да ко всему создавшего империю в финансах. Поручик Киже. Он может быть нереален, но империя существует. "Кредит Кепитал" и "Контрол Бенк" – это его банки.

– Там имя совсем иное. Основатель этих банков – человек по имени Александр Ольденбург. И с приставкой фон, как и Нейман Готфрид Янг.

– А фон Ольденбурга Александра кто живьём видел?

– Думаю, что банкир. Чарльз Эриг Пирс.

– Он думает!!!- Егоров возмутился, дёрнул руками, но опомнился, чтобы не расплескать коньяк. За него продолжил сотрудник "Баррикады".

– Русский не мог бы стать основателем банка в Швейцарии без хорошего родовода. А знатный родовод – это бумаги. Их подделать нельзя и их податель обязан иметь лицо, которое его удостоверит. Этот доверитель должен быть у властей вне всяких подозрений, кристальной чести и порядочности. Так?

– И у подателя должно быть всё чисто по тем вещам, которым в Союзе нигде не учили.

– А где его учили, если вы утверждаете его принадлежность к Союзу?

– А чего ты у меня об этом спрашиваешь? Да этому, мой друг, научить нельзя. С этим рождаются. Это получают в наследство от родителей вместе с душой. Такое видно даже в десятом колене. У вас в школах преподают?

– Нет.

– И нам не давали. И правильно. Нельзя научить сына гончара великосветским манерам. Как не дуйся, всё равно ты мужик. Для сравнения отсылаю тебя в поэзию Александра Сергеевича Пушкина и поэзию Тараса Григорьевича Шевченко. Читай и сравнивай полёт душ этих людей через словесность. Один из них потомственный дворянин, а другой потомственный раб. А хранитель может быть хорошим гончаром, шорником, кузнецом, но всё равно в нём голубая кровь и это, если у тебя мозги есть, видно. Он из князей, ваш Ключник. И Бредфорд из князей. И Янг тоже – маркиз там какой-то. Ты видел его, когда он нёс поднос?

– Да. Ещё мысль мелькнула, что похож на обычного официанта.

– Вот это и есть знатность. Умение перевоплотиться, и есть уникум, по которому надо набирать в разведшколы. Ну, на кой чёрт мы набирали тех, кто знал наизусть устав ВЛКСМ и Великой Компартии?! Они все дали тягу на Запад, унося наши секреты. Дубьё! Каким годом Пятыгин пометил быки?

– 1983.

– Это год самого активного ухода за кордон. Бегали и раньше, но поодиночке. На 1983 год пришёлся пик. И все из подготовки с 1963 по 1978 включительно. Быки. Голубая кровь – понятие чести. У быка нет понятия чести и привить его нельзя. Это чуждо его природе. Он сдаст всё равно, если ему посулить блага. Он понимает только шелест купюр. У вас есть в "Баррикаде" кто-то со знатным родоводом?

– Есть.

– Вот с этим человеком потолкуй, коль хочешь Хранителя найти. Он может оказаться как банкиром, так и простым работягой. Хоть шахтёром,- Егоров перестал говорить и до Москвы не произнёс больше ни одного слова.

Когда Егорову позвонили и пригласили в гости, он был в некой растерянности. К нему приходили часто. Но чтобы приглашали?!! Такого не случалось. В назначенное время к подъезду его дома подкатила чёрная "волга". И он поехал. Звонивший ему не представился, однако, упомянул, что встреча касается ушедшего из жизни друга. "Оперативно!- отметил себе Егоров.- Янг умеет держать данное слово".

В холле Егорова встретил такой же седой как он мужчина, с явно армейской выправкой и без обиняков представился:

– Василий Павлович Евстефеев. Генерал-лейтенант в отставке. Бывший начальник контрразведки в АР при Генштабе,- и протянул для пожатия руку. Егоров пожал и тоже представился.

– Фёдор Алексеевич Гонтарь. Генерал-лейтенант ГРУ в отставке. Бывший резидент-координатор Европы.

Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет.

– На ты?- спросил Евстефеев.

– Давай!- согласно кивнул Егоров.

– Вот дневники Сергеева. Читай. Я тебя оставлю. Не хочу мешать. Прослушивающей аппаратуры тут нет. И видео тоже нет. Кофе вот в этом чалдоне, всё остальное в холодильнике. Туалет в те двери. Если захочешь снять копии для себя, то вон там, в углу, есть ксерокс,- Евстефеев вышел.

До позднего вечера Егоров читал. Дневников было три. Объём написанного был не очень большим, но Егоров после каждого прочитанного предложения подолгу задумывался, воскрешая в памяти события минувших лет. Сильнее всего Егорова растрогал дневник, где Сергеев писал о разведшколе. Там Егоров опознал себя. Слёзы потекли непроизвольно. Под ложечкой засосало. "Завтра же разыщу его жену. Ведь у него были дети. Это всё-таки счастье, что у него они были".