От Синицыной Ю.: справочник «Анатомия человека» для медицинских вузов, издание 1985 года. На вопрос «зачем» Синицына ответила: «Знание — сила. Особенно главы 12–14». Изьюрева А. попросила не уточнять, какие именно главы, у нее тут папа. Почему Сашин папа в справочнике об анатомии Изьюрева не сказала.

От Федосеевой В.: боксёрские перчатки. Валя сказала: «Это чтобы мужиков в чувство приводить, если что». Пообещала пару уроков дать.

От Салчаковой А.: набор узбекских специй в красивой деревянной шкатулке и рецепт плова от Рината Маратовича. Айгуля сказала: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Проверено».

От Чамдар А.: кроссовки белые, точно такие же как у самой Ани, только на размер меньше. «Будем как сёстры-близняшки!»

От Волокитиной М.: капитанская повязка, старая, потёртая, с вышитыми инициалами «М. В.». — на удачу и на память.

От Делори М.: шёлковый платок от «Hermès», нежно-голубой с золотым узором, и флакон духов «Chanel № 5». Мишель через Лильку передала: «Настоящая женщина должна пахнуть победой». Переводчица в этот момент спала под столом рядом с осветителем.

От Людочки (ассистент режиссёра): блокнот в кожаном переплёте и ручка с золотым пером. «Для записи важных мыслей и планов. У вас, мне кажется, их много».

От Евстигнеева С. «Левши»: самодельная шкатулка из карельской берёзы, с инкрустацией в виде птицы. Дядя Семён сказал: «Руки у меня такие, чего им без дела стоять. Вот и смастерил».

От Холмогорова А.: автограф на фотографии из фильма «Жаркое лето сорок первого» и многозначительный взгляд (предназначался Мишель, но та не смотрела).

От Зубова П.: бутылка коньяка «Арарат», пятнадцатилетний. «Теперь можно, совершеннолетняя же».

От Самарского Ю. (гусар): гусарский кивер (запасной, из реквизита, Семён разрешил). Самарский сказал: «Теперь ты почётный гусар! Можешь с нами пить!».

От «бортпроводников» Арины (коллективно): огромный торт в форме волейбольного мяча, три яруса, с надписью кремом «Нашей звезде — 18!». Торт несли вчетвером.

00:51 — Чамдар А. и Самарский Ю. найдены в комнате одного из «бортпроводников» без одежды. Чамдар А. уверяет что показывала товарищу Самарскому Ю. дом и случайно зацепилась футболкой, спортивкой и трусами за гвоздь, а товарищ Самарский как настоящий гусар и джентльмен — предложил раздеться чтобы ей не было неловко. Как именно товарищ Самарский Ю. потом оказался сверху Чамдар А. объяснять отказалась. Сказала «не твое собачье дело, Синицына». Полагаю поведение Чамдар А. — неконструктивным, мы же команда!

01:14 — Холмогоров А. и Зубов П. начали драться из-за творческих разногласий по поводу Мишель Делори. Беспорядки были подавлены Федосеевой В.

01:25 — Все куда-то подевались.

02:45 — я их нашла! Вот они! И… (записи обрываются)

Кухня купеческой усадьбы была огромной — такой, какие строили в те времена, когда прислуга исчислялась дюжинами, а обеды готовились на полсотни гостей. Потолки высокие, сводчатые, с почерневшими от времени и копоти балками. Вдоль стен тянулись массивные дубовые шкафы с резными дверцами — некоторые распахнуты, некоторые и вовсе без дверец, — а в них виднелась разномастная посуда: старинные фаянсовые блюда соседствовали с алюминиевыми советскими кастрюлями и реквизитными оловянными кубками.

Печь занимала добрую четверть помещения, большая, настоящая русская печь, беленая, с широкой лежанкой наверху и закопчённым зевом. На лежанке кто-то спал, свесив ногу в дырявом носке. На ноге почему-то висел поварской фартук, повешенный как на крючок в стене.

Огромный стол — не стол даже, а настоящая столешница на толстых резных ножках, за которой когда-то могли уместиться сразу три повара или кухарки — был завален следами вчерашнего побоища. Тарелки с засохшими остатками плова, опрокинутые бокалы, пепельницы с горами окурков. Чья-то туфля с длинным каблуком. Гусарский кивер, надетый на графин с остатками клюквенного морса. Полупустая бутылка «Киндзмараули», заткнутая салфеткой. И — почему-то — справочник по анатомии, страницы уже залиты чем-то бурым.

В углу, привалившись к огромному чугунному чану, спал гусар. Он обнимал здоровенную бутыль тёмного стекла с выцветшей этикеткой: «ОСТОРОЖНО! КИСЛОТА! ЯД! НЕ ПИТЬ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!» Бутыль была пуста. Гусар улыбался во сне блаженной улыбкой человека, который либо ничего не помнит, либо помнит всё и ни о чём не жалеет.

Рядом с ним на полу лежала переводчица — та самая, из посольства. Она использовала свёрнутый ментик как подушку и тихо бормотала какие-то французские ругательства, не просыпаясь.

За окном серело октябрьское утро. Туман полз по земле, цеплялся за облетевшие яблони, размывал очертания трейлеров и декораций на дальнем краю двора. Где-то за туманом угадывались силуэты «гусарских» палаток и фанерный фасад «крестьянской избы», покосившийся после вчерашнего.

Арина сидела на широком деревянном подоконнике, подтянув колени к груди и глядела на улицу через окно. Подоконник был такой, на каком в старые времена, наверное, сидели горничные — ждали, пока закипит самовар, и смотрели на барский двор. Широкий, отполированный сотнями прикосновений до тёмного блеска. Удобный.

Сзади скрипнула дверь и на кухню вошла Маша Волокитина, которая протяжно зевнула и почесала затылок. Оглянулась, нашла взглядом спящего в обнимку с бутылкой гусара и поморщилась. Молча кивнула Арине и стала шарить в кухонных ящиках, потом — нагнулась и заглянула в печку.

— Что-то ищешь? — спросила Арина, которую эта суета с утра стала раздражать.

— Спички. Или зажигалку. — отвечает Маша, выпрямляясь: — курить хочу так что аж уши опухли.

— Ты же спортсменка. Капитан команды. — говорит Арина и слова падают в пустоту, словно камни в пропасть — спортсменка, капитан… ничего не значащие слова. Она отвернулась к окну, обняла колени. За спиной продолжилось шебуршание и невнятные ругательства.

— Ага! — торжествующий вскрик. Через некоторое время на подоконник присела и Маша, благо это был широкий и длинный подоконник, так что она без труда устроилась в другом углу, щелкнула зажигалкой, поднеся ее к сигарете, затянулась и выпустила струю дыма вверх.

— О… наконец-то, — сказала она, глядя как клубы дыма над ее головой растворяются в воздухе: — я вообще-то не курю, но вот с похмелья никак без этого.

— Угу. — буркает Арина, глядя в окно: — «так наш сын еще и пьет? Ну что вы, только когда в карты сильно проиграет!».

— Что-то вроде того. — кивает Маша и тоже смотрит в окно. Повисает молчание, наступает тишина, в которой отчетливо слышно похрапывание гусара и бормотание переводчицы — «putain, on est déjà lundi⁈»

Маша молча затягивается и выпускает дым, округлив губы и пытаясь выдать кольца, но безуспешно. Арина — смотрит в окно. Молчит.

— Там у гусара бутылка кислоты. — наконец говорит она: — он не помрет случайно? Не нужно скорую вызвать?

— Неа. — отвечает Маша, пренебрежительно взмахнув рукой: — там не кислота была, а чача. Это же Семен приволок, который реквизитом заведует, дядька Левша… а надпись чтобы халявшиков отпугивать. Если бы он там честно написал, что чача, так эта бутылка бы и двух дней в тесном коллективе творческих людей не продержалась бы.

— А. Вот как. — кивает Арина и замолкает.

— Угу. — Маша потягивается: — а ты чего не спишь, именинница? Ладно я, у меня после пьянки всегда так… курить с утра хочется и бессонница.

— Да… — Арина отворачивается: — не спится.

— Ааа… ну понятно. — Маша кивает. Снова наступает молчание. Наконец Маша гасит окурок об край пустой жестяной банки из-под «бычков в томате» и сладко потягивается.

— Ну ладно, — говорит она: — пошла я баиньки… еще и Лильку найти нужно… — она встает и еще раз безудержно зевает: — хорошо посидеть, Железяка.

— … Маша?

— А?

— Слушай… а у тебя в первый раз тоже так было? — тихо спрашивает Арина. Маша некоторое время смотрит на нее, потом бросает быстрый взгляд на дверь, вздыхает и снова садится обратно на подоконник. Выбивает из пачки еще одну сигарету. Вертит ее в пальцах.