— Воу, капитан. — поднимает руки перед собой Раиса, отступив от зеркала: — чего ты вскипятилась… ладно, ладно. Я ж ничего не говорю. Хорошо играет. Даже отлично. Просто на ее фоне… правильно говоришь мы как дуры какие-то на площадке. Пока она нас тащит — ну все хорошо, кто бы спорил. Но долго ли она нас тащить будет? Вот потянет чего или заболеет — как играть будем, если вся наша стратегия заключается в том, чтобы Дуську на поле выпустить, а она всех порвет?

— Девчонки! — в раздевалку заглядывает женщина в спортивной форме и со свистком на шее: — вы чего копаетесь? Все, тренировка закончена, по домам. Отдохнуть, выспаться… Шарина! Рая! Постарайся выспаться, а не шляться по городу с какими-то мужиками, у тебя показатели падают потом!

— Нина Сергеевна! — возмущается девушка у зеркала с губной помадой в руке: — что это такое? Никакой личной жизни! Мы и так в Иванове живем, тут девяносто процентов населения — женщины! Как я замуж выйду если гулять не буду!

— Заведи себе постоянного и сиди с ним дома. — советует помощник тренера: — а то на гулянках ты из режима выбиваешься и ешь черте-что, я уже про алкоголь не говорю. Если прямо потребность, то удовлетворяй как положено, а не этими своими гулянками.

— Вот засада. — грустит Рая: — нам бы в команду массажиста, мужика такого с большими крепкими руками и широкими плечами, усатого такого… а что, вон у Колокамской команды есть же! У них там это за «особые тренировки» считается, мне после матча Динара из «Буревестника» рассказала!

— Кто бы чего умного послушал, а вшивый о бане. — вздыхает Нина Сергеевна: — а где Кривотяпкина? Опять в душе утонула?

— Она мировой океан на себя выливает. У них в деревне душа нет, наверное,. — говорит Эля: — вот и намывается.

— В самом деле, Рая, что за манера сплетни разность? — возмущается Женя: — мне про эти «особые тренировки» и что тренер Колокамской команды гарем содержит — все уши уже прожужжали. Это все слухи и никакого толку от этого нет. Кроме того, они вон с «Автомобилистом» попали в первый матч, да еще и в Ташкенте. Каримовские «басмачи» порвут их как тузик грелку.

— Вообще-то «Стальные Птицы» выиграли. — говорит Нина Сергеевна и в раздевалке наступает потрясенная тишина.

— Да быть не может… — протянула Женя Глебова: — но… но ведь, Каримова! И ее «басмачи»… нечестная игра.

— Это особые тренировки помогли⁈

— За них Железнова играла. Та самая Железнова.

— Но она же в «Крыльях Советов», в основном составе!

— За что купила, за то и продаю. Ладно, хватит рассиживаться, ступайте по домам! Завтра обсудим тактику и стратегию. Норка! Вещи свои опять не забудь!

— Я Элеонора!

Горячая вода била по плечам, размывая границы между телом и пространством. Пар клубился под низким потолком, оседал на кафельных стенах — когда-то белых, теперь желтоватых от времени и ржавчины. Шум воды заглушал всё — голоса из раздевалки, скрип дверей, стук собственного сердца. Здесь можно было не думать. Здесь можно было не быть.

Она стояла под упругими струями воды, поставляя им свое лицо и ни о чем не думала. Какое-то время можно было вот так — просто стоять и ни о чем не думать, ощущая как струи воды стекают по плечам вниз…

Но память всё равно прорывалась. Горло сдавило как тогда — в аэропорту.

Шереметьево. Зал для служебных лиц. Функционер в сером костюме зачитывает приказ, не поднимая глаз: «Исключена из состава сборной СССР. Навсегда.» Перед ней на столе — конфискованные сумки с джинсами, косметикой, пластинками. Всё, что она везла из Парижа. Всё, ради чего рискнула.

— Вы понимаете, что карьера окончена? — сухие, безжалостные слова резанули по живому. Но что она еще может? Она молчала. Понимала.

В один момент струи оборвались, закончились и она услышала чавкающий звук из стока в кафельном полу под ногами, сток жадно поглотил остатки воды.

— У тебя так кожа сморщится и станет некрасивой. — слышит она голос и поворачивается. Нина. Держит в руках полотенце.

— Ты… — говорит она: — а… другие?

— Уже все ушли. — отвечает Нина, закутывая ее в полотенце: — все, выбирайся отсюда и пошли уже домой.

— Хорошо. — кивает она и выходит из душевой. В раздевалке действительно пусто, уже никого нет, только несколько открытых шкафчиков и отпечатки мокрых ног на кафельном полу.

— Знаешь, ты могла бы быть поприветливей. — говорит Нина, прислонясь плечом к стене и сложив руки на груди: — влиться в коллектив. Это не помешает.

— Мне с ними не детей крестить. — отзывается она, вытираясь полотенцем: — была без радости любовь, разлука будет без печали.

— Жесткая ты баба. Всегда такой была. — качает головой Нина: — но тебе же самой легче будет в команде играть.

— Твоя команда отстой. Криворукие дебилы, не умеющие ни взять мяч ни пас передать, ни ударить. Стайка пятиклассниц лучше сыграла бы. — отвечает она, натягивая трусы и надевая майку через голову: — впрочем какие тут тренера — такая и команда.

— Ауч. Было больно. — качает головой Нина: — это камень в мой огород? Не слишком ли ты зазвездилась? Или вспомнила себя прежнюю?

Девушка села на скамейку, устало опустила голову на руки. Вздохнула: — Извини, Нин. Ты и правда стараешься. Просто… просто меня раздражает что все так медленно. И команда… — она бросает полотенце в сторону: — да что тут говорить.

— Слушай. — Нина садится рядом и касается ее плеча: — да, это не сборная СССР, здесь мастеров спорта международного класса нет. Это — обычная областная команда при заводе текстильной продукции. У нас девчонки даже от работы в цехах не освобождены путем. Да, мы намного ниже уровнем чем то, к чему ты привыкла. Но эта команда — твой шанс. Твой последний шанс, Катя.

— Я не Катя.

— Ну да. Дуся. Эта команда — твой последний шанс, Дуся Кривотяпкина. До чего же дурацкое у тебя имя и фамилия. — помощник тренера улыбается: — уж теперь тебе от кличек не отделаться. Будешь Дульсинея! А ласково мы будем звать тебя Дуля…

— Отвали Нинка. Без тебя тошно.

— Кстати. «Стальные Птицы» с Железновой обыграли «Автомобилиста».

— Как я и думала. Эта соплячка талантлива.

— Но не как ты.

— Нет. Не как я. Она — всего лишь соплячка.

— Ну вот и хорошо. Одевайся, я тебя до дома подброшу… — Нина встает и заглядывает в шкафчик: — знаешь, что тебя выдает больше всего, Дуся Кривотяпкина? Не то, что ты играешь на уровне игрока международного класса и даже не то что порой забываешь из себя деревенскую дурочку корчить… а вот это. — она снимает с крючка драповое пальто и разглядывает его с разных сторон: — и кто только на это покупается? Думаешь пришила шильдик от фабрики «Большевичка» и никто не поймет, что это Франция? Или вон, кроссовки твои… наклеила полоски и стерла бока, типа «югославки»? Чтобы в роль вжиться — нужно тряпки советские таскать и кроссовки дубовые… а еще лучше кеды. Чего губу кривишь?

— Знаешь, Нин… вот если бы я тебя не любила, то убила бы. — отвечает девушка: — вот прямо тут.

— Чем? Туфлями французскими, с этикеткой фабрики «Скороход»? Кроме того… Дуся, мы с тобой теперь одной веревочкой связаны… как говорил товарищ Саахов, нам с тобой теперь отсюда две дороги — или в загс, или в прокуратуру. Чего молчишь? А где же «не хочу в прокуратуру», Дусь?

Девушка закрывает глаза и глубоко вздыхает. Открывает их, встречается взглядом с Ниной и хмыкает.

— Не хочу в прокуратуру.

— Сама не хочу, понимаешь… — ухмыляется Нина ей в ответ: — ладно, Кривотяпкина, не ссать. Мы же решили — только вперед. В этом сезоне ты себя покажешь, тебя обязательно рекрутеры найдут. Не найдут — тогда выведешь «Текстильщик» в высшую лигу. Уж тогда заметят, что так, что эдак. Но на этот раз, уж будь добра про меня не забудь. Ты обещала.

— Куда я теперь от тебя денусь.

— Никуда. И это хорошо.

Глава 2