— Так — это как? — спрашивает она: — что-то не так пошло? Витька тебя обидел?
— Нет! — вскидывается Арина: — вовсе нет! Все было… хорошо. Вот только… ну я не знаю, но ничего особенного. То есть… про это столько книг написано, столько песен и стихов, даже музыку писали и все говорят, что должно быть просто невероятно, а оно… ну скучно. Мне вот гораздо больше понравилось потом лежать и просто говорить… мы почти до утра разговаривали!
— А… ясно. — Маша кивает и крутит сигарету пальцами, как будто скатывает ее: — значит тебе повезло.
— Повезло? Это еще почему?
— Обычно после такого сильно разговаривать не хочется. Если тебе интересно с человеком поговорить — значит хороший человек попался. — говорит Волокитина и вставляет сигарету в рот. Щелкает зажигалкой. Затягивается.
— В первый раз всегда не очень. — продолжает она и выдувает струю дыма вверх: — у меня вот, например все вообще отвратительно было. Я сразу же вещи собрала и ушла — прямо посреди ночи. Иду домой и плачу как дура… — она усмехается: — так что у тебя все еще нормально, раз до утра говорили. Хотя чему я удивляюсь, это ж Витька.
— В этом-то и проблема! — говорит Арина: — он мне так нравился! Вот просто так нравился! А сейчас… — она опускает голову: — как-то пусто на душе.
Наступает молчание. Маша смотрит на свою собеседницу и вздыхает.
— Ладно. — наконец нарушает молчание она: — говори.
— Что говорить?
— Все говори. Выслушаю.
— Да… ну в общем и нечего говорить-то… — теряется Арина.
— А ты — говори. — кивает Маша: — говори, как есть и все. Начни с начала.
— Да… с какого начала? Ну, я не знаю… я вот родилась в подмосковном детдоме, вот… — пожимает плечами Арина: — выросла, в садик пошла, потом в школу. Играть в ДЮСШ начала…
— Угу. И как?
— В ДЮСШ-то? Да как-то сразу пошло… В школе оценки хорошие были, даже по трудам и физкультуре. Историей увлекалась помню… еще рисовать нравилось. Математика, русский, физика… тебе что интересно про это слушать?
— Ты говори, Железяка, говори…
— Ну… да я не знаю о чем говорить. Я всегда хорошисткой была. В ДЮСШ меня тренер приметил, говорит: «Железнова, у тебя талант». А мне папа и мама всегда говорили, что у меня талант, я же на коньки ходила и на гимнастику, но там сказали, что я старая уже… представляешь в десять лет — старая!
— Ну да.
— А в волейбольную команду нашего ДЮСШ меня взяли сразу. По восемь часов в день тренировки… все говорили, что у меня талант и что я чудо-девочка, что дар. А я домой приходила и ног не чувствовала. Понимаешь, папа всегда мною гордился, а гордится особо нечем было… я хоть и училась хорошо, но не на отлично. Средненькая была. Помню, когда меня из гимнастической секции выперли — он очень расстроился. Мне говорил «ну ничего», а сам расстроился. Я еще тогда решила, что уж из следующей секции не дам себя выгнать, зубами вцеплюсь.
— Вцепилась?
— Вцепилась. Все свободное время тренировалась. С подружками как-то в стороны разошлись, потому что времени не было… да и дома почти перестала бывать. Но зато — выиграли мы область. Вышли в лигу юниоров. Затем — всероссийский чемпионат. И там выиграли. Моя команда — играли как овощи, едва ноги передвигали, но я вытащила их, понимаешь? Они тянули меня вниз своей игрой… и вот вроде в одном ДЮСШ занимаемся, но… — она качает головой: — черепахи…
— Вот как…
— Да. А тогда меня Казиева заприметила, она и подошла к родителям. Про меня в «Советском Спорте» написали. Папа очень гордился. А Сабина предложила место в «Крыльях Советов», — Арина пожимает плечами: — квартиру в Москве выделили, папе работу сыскали рядышком, с повышением, все для меня. Спорт высоких достижений, игра на уровне чемпионата страны. Тренировалась наравне со старшими, из кожи вон лезла чтобы заметили… чтобы дальше расти. Я не жалуюсь, Мария Владимировна, просто… ну просто девчонки из школы, бывшие подружки письмо написали… они на лето купались и загорали, с парнями подружились, а у меня только тренировки и соревнования. Каждый день. В раздевалке никто со мной и не разговаривал толком, они-то все взрослые, а я для них сопля еще.
— Получается у тебя друзей в команде и не было…
— Да какие там друзья… это же команда высшей лиги. Там все профессионалы, там постоянная конкуренция идет, это у вас в областной вы все с друг другом дружите, я на вас посмотрю, когда вы на уровень высшей лиги выйдете! В «Крылышках» вполне могли друг друга подсидеть, подставить, чтобы на важный матч самой выйти или еще что. А я тут такая — еще школьница, а уже в «основе». То бишь в основном составе. Конечно, меня невзлюбили… а я что сделать могла⁈ Из команды не уйдешь, столько глаз на тебя смотрят, все превозносят как «гения», да и папа на новой работе, квартира опять-таки… и машина! — Арина ударила ладонью по подоконнику: — а меня все ненавидят как выскочку!
— И в ответ ты стала стервой. — кивает Маша: — так?
— А что мне было делать? Я… я не умею в эти игры играть, когда внутри они все тебя ненавидят, а снаружи — улыбаются и удачи желают! — вскипает Арина: — что мне было делать⁈ Потренируйся-ка бок о бок с людьми, которые тебе то и дело норовят палку в колеса вставить, изо дня в день!
— Вот почему ты с такой радостью к нам ускакала.
— Казиева сказала, что еще немного и меня в раздевалке прибьют. Сказала, чтобы я отдохнула немного… — опускает голову Арина: — чтобы потом вернулась как в норму себя приведу и перестану на людей кидаться. Ну и потом… я с Лилькой встретилась. Она… ну сперва я натурально ее убить хотела. А потом… потом… ты же ее знаешь!
— Знаю. — кивает Маша: — еще как знаю. Сама до сих пор периодически ее убить хочу. Это чувство не проходит.
— Вот! Я же в «Крылышках» на хорошем счету, то есть с командой у меня отношения не очень, но все равно я лучше, чем эти старые грымзы! Некоторым почти двадцать восемь!
— Мне двадцать восемь.
— Да я не это имела в виду! В любом случае я их всех лучше! А тут какая-то Лилька-либеро из какой-то областной Тмутараканской и Мухосранской команды меня уделала! В общем… ну и Казиева разрешила, чтобы конфликт в команде не раздувать, и я согласилась… так я у вас и очутилась. Я же сперва хотела Лильку превзойти, нос ей утереть… понимаю, что это звучит неожиданно…
— Неожиданно? — бровь у Маши изгибается как степной лук в руках кочевника: — да что ты говоришь, Железяка. Тебя за версту было видно.
— Что, правда? — моргает глазами Арина.
— Точно-точно. Все сразу поняли, что ты за Лилькой носишься только потому что хочешь ее уделать. — Маша качает головой: — да ты и к Витьке только потому приставала что он с Лилькой.
— А… это что, так очевидно?
— Угу. Вот потому тебе не находится места в команде высшей лиги. Молодая ты еще. Наивная.
— Мария Владимировна!
— Ладно, продолжай, Железяка.
— А чего продолжать-то? Вы и так все знаете… я думала, что если буду лучше, чем Лилька, что если с Виктором Борисовичем у меня все получится, то что-то изменится… а ничего не изменилось. — Арина опускает голову: — и чувство такое поганое в груди. Пустота.
— Это нормально. — говорит Маша: — это хорошее чувство.
— Почему это?
— Почему… я не такая сладкоречивая как Витька, скажу проще — это не поганое чувство, Железяка. Это чувство того, что ты — достигла.
— Чего достигла?
— Победила. Как альпинист — покорила одну вершину. Я в юности в горы ходила, у меня даже разряд есть. — говорит Маша и снова гасит окурок в жестяной банке: — ну так вот, когда ты в гору идешь, то разное чувствуешь. Там и упрямство есть и радость, и страх и всякое… но когда на вершине уже стоишь… — она пожимает плечами: — если прямо трудное восхождение было, то чувствуешь… пустоту. Смотришь вниз и понимаешь, что да, ты достигла. Покорила вершину. Победила. А внутри — пустота. И еще вниз спускаться. Нет, в первые несколько секунд — ликование, восторг… но это быстро проходит. Потом — пустота.
— И… что делать?
