Конечно же дядя Гурам и старшие были знакомы со всеми влиятельными людьми в городе, с начальниками торговых баз и складов, с заведующими магазинов, с начальниками цехов в Комбинате и на заводе, с командирами войсковых частей, которые были расквартированы рядом с городом… так что социальная и экономическая база Семьи делала переезд практически невозможным. Уходить из города… это пробуждало наследственную память о том геноциде, который младотурки устроили армянам во времена Первой Мировой.
— Сидишь? — к нему подсаживается «Виктор», располагается рядом, подложив под себя какую-то картонку, чтобы не сидеть на земле: — как рука? Заживает?
— Заживает. — кивает Наполи. Этого он и ждал, думает он, не мог «Виктор» мимо пройти, ему нужно обязательно поглумиться над противником, в грязь его втоптать, насладится падением. А еще показать свое превосходство и в очередной раз по грани пройти, знает ведь что «бывших» в Бюро не бывает, что даже с перевязанной рукой Наполи может взять в руку тот самый пичак, которым сейчас только что мясо резал и… но нет, нужно гнать эти мысли. Он его специально провоцирует, нельзя поддаваться на провокации. Нужно успокоиться. В конце концов он не исполнитель, а автономный полевой агент, он знает, как противостоять такому типу людей.
— Это хорошо. — говорит «Виктор»: — что заживает. Глубокий порез. Вот как можно так на свой собственный ножик напороться? — он протягивает руку и берет пичак с расстеленной газеты, осматривает его со всех сторон, пробует лезвие ногтем и цокает языком: — острый. Любишь ты, Николай, острые ножи. Так и до беды недалеко…
— Хватит уже… — морщится Наполи: — ну хватит спектакли разыгрывать. Я все знаю. Ты все знаешь. У меня только один вопрос — ты на каком направлении работал в Бюро?
— Многие знания — многие печали, товарищ Иванов. Как там у Экклезиаста? Дай птице, парящей в небе познать хоть толику человеческой мудрости, и она тотчас упадет на землю мертвая… — хмыкает Виктор: — и с чего ты взял что я вообще где-то работал? Не понимаю, о чем ты. Я ж тренер, физкультурник. Окончил Ленинградский институт, по распределению сюда вот попал. В школе работаю. А ты вот с острыми предметами балуешься… порезаться можно. Как там кстати Жанна Владимировна?
— Все с ней нормально. — буркает Наполи, слегка раздосадованный тем, что собеседник не пошел в открытую. Психотип «Циник-Нарцисс» подразумевал что он может наплевать на правила и раскрыться, но видимо не в этот раз. Впрочем, и так все было ясно, даже если бы он сразу отрицать стал… а он не стал. Многие знания — многие печали, значит…
— Нормально все с ней, — повторяет Наполи и прищуривается на яркое осеннее солнышко в зените: — красавица и умница, чего уж там. И как ты умеешь баб везде кадрить, Полищук? И главное усилий вроде не прикладываешь…
— Жанна Владимировна — капитальная женщина. — кивает «Виктор»: — вот на ком жениться надо. А у тебя что с Мариной? Вот прям серьезно все?
— Да как сказать… — Наполи опускает голову. Вот оно, думает он, вот то чувство, та ниточка за которую можно все вытянуть. И он — вытянет. Чувство общности, сидят двое мужчина рядом с пляжем, под деревьями, рядом мангал догорает, вдали девушки в волейбол играют, а они тут о жизни говорят. О женщинах. Чем больше человек знает про другого человека — тем труднее ему его убить. И врать тут не выйдет, вранье такие как этот «Виктор» за версту чуют, рисковать возможностью выстроить отношения не стоит.
— Я ведь тоже в отставке. — признается он и бросает быстрый взгляд на «Виктора». Тот ничего не отвечает, только головой едва-едва вот так — кивает. Значит, все верно… значит можно продолжать.
— На мороз выкинули после Стамбула. — продолжает Наполи нарочито небрежно потягиваясь и отмечая, как поднимается правая бровь у его собеседника: — засветился во всех списках от запада и до востока. Дороги обратно за Занавес не было, мне в Москве предложили работу, в институте лекции читать, да за столом штаны до пенсии просиживать. Так что я уволился. Пока работал — ни семьи, ни
детей, ни девушки… ну ты знаешь, как это бывает. Сам такой же, я вижу.
— Хм.
— А тут дядя Гурам работу предложил. Я к нему и прибился. Сам понимаешь, семья. — Наполи разводит руками: — а за тот раз с Давидом я прощения прошу. Молодой идиот, вырос в тени отца, ни черта не понимает. Мало ему досталось, я ему лично еще пропишу. У него все есть, но нет, нужно что-то невозможное достать. Что-то у кого-то отнять. А у самого еще молоко на губах не просохло.
— Как у него здоровье? — интересуется «Виктор»: — не сильно я его приложил?
— Нормально все. Жить будет. И вообще такое ему только на пользу. Извинения он тебе лично принесет как поправится окончательно. И… — Наполи заколебался. Сказать «дай слово что ты его не покалечишь как он к тебе подойдет» — было бы слишком. Они же тут на доверии, верно? И потом, немного синяков и сотрясений этому идиоту Давиду и правда на пользу будет. В отличие от дяди Гурама Наполи прекрасно видел каким избалованным неврастеником вырос его двоюродный брат. Ему бы в армию… ну или в тюрьму попасть. Правда есть немалые риски что там его сломают, но если уж выживет, то человеком станет, а не сыночком-мажором, который на папиной «Волге» по городу катается и блядей клеит.
— Да все нормально. — говорит «Виктор» и кладет пичак обратно на газету: — не надо извиняться. Я и сам погорячился немного. Если с вашей стороны претензий нет, то и у меня не будет.
— Нет. Никаких. Все, разошлись как в море корабли. — Наполи разводит руками, показывая, как именно они разошлись: — никто никому ничего не должен. Компенсацию за неудобства я лично тогда вручу.
— Ну… как скажешь. — отвечает его собеседник: — а то я гадал куда тебе твои вещи притащить.
— Мои вещи? — делает вид что не понимает Наполи.
— Ну да. Опасный ты человек, Николай. И ножики у тебя острые и все остальное тоже смазано и почищено. Даже номера спилены. Давно я такого не видел… вот потом всем уже наплевать будет на номера… — «Виктор» вздыхает: — какие там номера уже… а сейчас люди стараются, спиливают.
— Ну да. Сразу понятно, что почем. — кивает Наполи. Конторские внутри страны не стеснялись, они бы спиливать номера не стали, они тут хозяева. Ну а если бы Бюро свою операцию проводило, то оборудование было бы новеньким и сразу с фабрики — без номеров и прочих возможностей идентификации. Ограниченным тиражом, спецзаказ для Бюро.
— Так и чего? — спрашивает «Виктор» вглядываясь туда, где над волейбольной сеткой взлетает белый мяч: — правда жениться собрался? Это не…
— Нет. — говорит Наполи: — вот запала она мне в душу. Я же в тот раз чуть не кончился, уже все подумал. Тем более что твою физиономию над собой увидел, тут-то думаю мне и конец. А потом она в машине надо мной хлопотала, я слышал… да и нельзя мне было раньше. А тут как-то расслабился…
— Марина — хорошая девушка. — кивает «Виктор»: — на свадьбу-то пригласите?
— Не. — мотает головой Наполи: — с моей стороны родня будет. А тебя уже Марина в список внесла. Тебя и всех твоих… — он кивает на девушек, которые перебрасывают мяч над сеткой: — всех твоих… товарищей. А у меня предложение к тебе есть, личное. Если ты на морозе, если сам по себе… то я бы тебе предложил…
— Работу? — брови у «Виктора» хмурятся, сходясь на переносице и Наполи поспешно поднимает руки.
— Нет, нет, нет. — говорит он: — никакой работы! С твоим опытом и умениями это было бы оскорблением. Нет, наоборот.
— Наоборот?
— Да, наоборот. Мы бы хотели, чтобы такой человек как ты — присмотрел за нами, понимаешь? За Семьей… ведь всякое может случиться и в этом случае лучше если ты будешь на нашей стороне. И тебе это тоже будет удобно, мы и по деньгам не обидим и связи у нас есть… тем более что мы уже практически одна семья…
— Семья?
— Конечно. Все свои. Если тебе что нужно — обращайся… — Наполи пожимает плечами. Полевой агент влияния — это не про прыгать по крышам с пистолетом в руке, пусть этим такие как «Виктор» занимаются, а он, Наполи ими управлять будет. Потому что он все просчитал еще в тот момент, когда в белой «Ниве» кровью истекал. «Виктор» уже попал как кур в ощип, он уже — его с потрохами. Действительно все очень просто, он относится к этой Марине и к Свете по-особенному, как к сестрам. Что опять-таки понятно, в течении тех лет что он на Бюро работал ему нельзя было привязываться в люди, вот едва только выйдя в отставку он принял своих соседок как свою семью… и раз он сам так решил, то этой связи нет прочнее. Далее все просто — Наполи жениться на Марине и становится… фактически его родственником. И если только Наполи сам не накосячит (а он не накосячит), то в дальнейшем они все будут одной дружной семьей… а уж о том, чтобы «Виктор» был этим доволен — он позаботится. Если ему что-то нужно, то Семья найдет способ…
