— Ну… положим пока еще не катастрофа…
— Как это не катастрофа⁈ Витька! Мы с «Автомобилистом», лучшей командой первой лиги! У них дома! Нет, ты не думай, я не собираюсь сдаваться, Вить, но я же не политрук, чтобы словами дух накачивать и в ус не дуть, я капитан команды, мне победа нужна! Нам нужна победа! А у тебя… а ты толстокожий!
— Зато ты красотка. Особенно когда злишься. У тебя прямо искры в глазах начинают проскакивать… неземная красота. Так, знаешь и красиво и страшно. — говорит Виктор в ответ: — да подумаешь волейбольный матч! Тебе нужно в кино сниматься. Ну или в журналах. Уверен, что «Плейбой» с тобой на развороте расхватали бы в момент. «Мисс Август 85 из далекого города Колокамск». Сибирская красота, ледяная и неприступная Мария Волокитина!
— Вот сейчас еще раз врежу. — грозится Маша: — ты чего, Полищук, совсем да? Товарищеский матч с «Крылышками» — это цветочки. Чего мы там теряли в случае проигрыша? Да ничего не теряли, никто от нас ничего и не ждал! Тут совсем другой коленкор, товарищ. Тут, мать его, высокое доверие партии и руководства Комбината и гормолзавода… да по сути всего города!
— И мы его оправдаем! — кивает Виктор: — ну или нет. Не оправдаем.
— И как у тебя получается таким равнодушным быть? — прищуривается Маша: — стукнула бы тебя еще раз, да ты как дерево, тебе все равно. Попрошу лучше Лильку тебя укусить за… то самое. Во время ваших языческих игрищ.
— А ты оказывается умеешь быть злопамятной, товарищ Волокитина. — с уважением смотрит Виктор на свою соседку: — и знаешь куда удар нанести. Коварная девочка из провинции.
— Девочка! — фыркает Маша: — да я этой блондинке из Риги в старшие сестры гожусь! Я ее старше на секундочку. «Девочка из провинции»! Вот доберемся до «Радиотехника», я ей покажу девочку!
— Вот теперь правильный настрой! — кивает Виктор: — вот теперь я узнаю нашу Машу! А чтобы порвать Рижский «Радиотехник» и показать Инге Озолиной ее место в пищевой цепочке нам нужно сперва победить в матче с «Автомобилистом» на его родной площадке! И выйти в плей-офф!
— Не напоминай! Это же катастрофа!
— О, кстати. Анекдот в тему.
— Витька, ради бога, только не сейчас!
— Ты же партийная, Маша, ты в бога не веришь.
— С тобой поверишь.
— Итак анекдот!
— Господи, убейте меня…
— В общем скачет ковбой по прерии, а за ним индейцы злые как собаки. Он такой и думает «Ну все, мне конец!» А внутренний голос ему говорит: «Нет, это еще не конец! Вон там ложбинка, спрячься там и тебя не найдут!». Ковбой спрятался в ложбинке, индейцы проскакали мимо. Он радуется, выползает — а перед ним медведь огромный, лапищи как лопаты! Ковбой думает: «Ну все, теперь точно конец!» А голос внутренний: «Нет, еще не конец! Стреляй ему в голову из своего кольта!» Ковбой стреляет медведь падает замертво, но…
— Ты все-таки будешь рассказывать мне анекдот, да, Полищук?
— Замертво падает медведь, представляешь, Маш? Зловонная пасть, огромные клыки, лапищи и когти как ножи! Каждый! О, смотри-ка, регистрация на рейс все же началась…
— Все, пошли. — Маша вскакивает и подхватывает свою сумку с ремнем через плечо: — не хватало еще на рейс опоздать.
— Да не опоздаем, мы уже тут. Так о чем я? Ах, да, медведь и его зловонная пасть… а ты знала что медведи не едят свежее мясо? У них ферментов не хватает чтобы переварить, они если кого задавят, так ветками забросают и ждут, когда падалина дойдет…
— Серьезно? — Маша оборачивается на Виктора и окидывает его скептическим взглядом: — я в Сибири выросла, Вить. У меня папа охотник, меня с собой с девяти лет брал. Я медведей больше видела в лесу чем в зоопарке. Хочешь зимой сходим вместе на медведя?
— Ого. Ты и стрелять умеешь. — Виктор снова посмотрел на Машу с уважением: — крутая ты Машка. И чего тебе из-за какого-то матча переживать? Всегда сможешь в тайгу уйти, чай с брусничными листьями заваривать и медвежье мясо вялить, да морошку собирать.
— Дурак ты Полищук. Что это за жизнь в тайге для девушки? Хотела бы я за медведя замуж выйти, так на завод нипочем не устроилась бы. У меня шанс, понимаешь? Возраст уже. Вот не смогу в большой спорт — так и уйду в тайгу. Возьму патронов пачку, соли и чая… — Маша вздыхает: — а в остальном тайга сама тебя прокормит. Раз в год буду до ближайшего сельпо выходить и сдавать пушнину, а на вырученные деньги покупать леденцы, соль, спички и чай с патронами. И снова в лес. Простая жизнь и никакого «Автомобилиста», никакого Ташкента, никакой Каримовой.
У стойки регистрации выстроилась очередь. Девушка в форме Аэрофлота с начесанными волосами методично проверяла билеты и паспорта. Мельком глянула в документы, потом — на лицо, сверяя, кивнула и протянула паспорт обратно.
— … так о чем я. Ах, да. О медведях. — сказал Виктор, как только они прошли регистрацию и досмотр: — в общем выстрелил ковбой в медведя и тот умер. Но выстрел привлек индейцев, снова! И они прискакали к ложбине. «Ну теперь мне точно конец!» подумал ковбой, но его внутренний голос сказал ему: «Нет, это еще не конец! Отстреливайся от них, у тебя все еще есть патроны!».
— А ты никак не успокоишься, товарищ Полищук…
— … и ковбой отстреливался от индейцев до последнего патрона. Но вот патроны закончились, а индейцы все прибывали. Кстати, Маш, а ты знаешь, что на территории Северной Америки сперва никаких лошадей не было и в помине. И этот вот образ индейца верхом на лошади — это все уже после того, как туда лошадей из Старого Света завезли. До этого ничего такого не было, мы фактически и не представляем себе облик настоящего североамериканского аборигена.
— Все-таки я тебя прибью. Ты этот полет не переживешь, Витька. И Лильке скажу, чтобы она с тобой что-нибудь сделала. Но не такое, чтобы ты потом довольный ходил и сиял рожей как самовар начищенный, а чтобы печальный был… как после лагеря.
— И не напоминай. — вздыхает Виктор: — и как маленькая и хрупкая девушка может быть такой страшной? Я бы лучше с медведями и злыми индейцами дело имел… и вот ковбой думает «Патроны кончились, все мне конец». Но внутренний голос говорит: «Нет, еще не конец, выходи с поднятыми руками и сдавайся в плен!» ковбой сомневается, боится что ему скальп снимут и вообще к столбу привяжут, но делать нечего, он поднимает руки и выходит к индейцам. Они его связывают и скачут в свой лагерь, а там — привязывают к столбу. Ну он думает «вот теперь-то мне точно конец!». Но внутренний голос говорит ему: «Нет! Это еще не конец! Попроси вызвать самого главного вождя». Он просит вызвать самого главного вождя и к нему выходит здоровенный и злой индеец с ног до головы в татуировках, а на поясе у него висят скальпы. «Ну все» думает ковбой, глядя на этого индейца: «этот здоровяк нипочем не смягчится и не поддастся на уговоры. Теперь-то мне точно конец!». Но внутренний голос говорит: «Нет! Еще не конец! Попроси его подойти поближе и плюнь ему в лицо!» Ковбой недоумевает, ковбой сомневается, но чем черт не шутит, вдруг так положено, он просит вождя подойти поближе, собирает всю свою слюну и смачно плюет прямо тому в лицо! И тут внутренний голос говорит ковбою «А вот теперь тебе точно конец».
— … ты все еще рассказываешь? Я уже не слушаю. Кроме того… и в чем тут мораль? Глубокий смысл, недоступный нам обычным смертным? Повод снова показать какой ты умный и какие мы все посредственности? — спрашивает Маша, останавливаясь у окна и опуская сумку на свободное кресло рядом.
— Мораль? Мораль в том, что мы сейчас еще на этапе, когда нам точно еще не конец. — хмыкает Виктор, становясь рядом с ней: — это раз. И если нам все равно будет конец, то я полагаю, что следует плюнуть в лицо напоследок. Хоть на это-то мы способны?
— Что-то у тебя аналогии какие-то отвратительные, Полищук. С плевками.
— Как твой внутренний голос могу сказать, что это еще не конец. Летим домой и тренируем команду для победы в новых, непривычных условиях. Я надеюсь, что эту твою Железнову там не съели еще…
— Посадку объявили. — говорит Маша, оглядываясь. Вокруг уже торопились пассажиры рейса, толпясь у выхода на поле. Старый ПАЗ-672 стоял у выхода на летное поле, выбрасывая сизый дым из выхлопной трубы. Желто-зеленая краска облупилась местами до металла, боковые стекла покрылись конденсатом изнутри. Водитель выглянул в окошко, наблюдая за процессом посадки. Пассажиры толпились у открытых дверей, торопясь занять места, словно бы от этого что-то зависело.
