Мы с Марком почти не пересекались.

Он больше не подходил, не ловил за руку в коридоре, не шептал мне, что я ему нравлюсь. Он словно исчез, аккуратно вычеркнув себя из моего пространства. И всё бы ничего — я ведь сама этого хотела. Но почему‑то его внезапная тишина резала тоньше лезвия.

Хотя… пару раз я узнала о его вмешательстве. Случайно, будто сама судьба хотела подтолкнуть меня к правде.

Первый случай был со стипендией.

Я тогда полдня ревела в общаге, потому что меня по какой‑то ошибке лишили выплат. А мне она жизненно важна — жизнь дорожает, и каждая копейка, каждый рубль для меня был как глоток воздуха.

И вдруг — чудо.

Мне её вернули буквально в тот же день.

Позже до меня дошли слухи: Марк уговорил своего отца проспонсировать нескольких «выдающихся студентов университета», и первой в этом списке оказалась я. Слишком красиво, чтобы быть совпадением.

Это было… трогательно. Даже слишком.

Но я, конечно, не подошла к нему сказать спасибо.

Нет. Вместо этого я пряталась за углом, наблюдала, как он идет по коридору, широким, уверенным шагом, как поправляет свои темные волосы, как на секунду задерживается взглядом на двери, за которой стояла я.

А я делала вид, что мне на него абсолютно, совершенно всё равно.

Хотя сердце в груди билось так, будто хотело выбить себе путь наружу.

Второй случай… тот я запомнила телом, а не головой.

Меня случайно закрыла в раздевалке уборщица, которая не заметила, что кто‑то остался. В душном помещении становилось всё меньше воздуха, стены будто сдвигались, а затем — как всегда — туман в голове, темнота, потеря сознания.

И я клянусь… В бреду, на границе между сном и реальностью, я чувствовала его.

Чьи‑то сильные руки подхватывали меня, прижимали к груди так бережно, будто я могла рассыпаться от одного неловкого движения.

Я слышала его сбившееся дыхание, его сердцебиение — слишком частое, тревожное.

Слышала, как он зовёт меня по имени, глухо, почти шёпотом, будто боится, что я не отвечу.

Я знала — это Марк.

Я чувствовала его.

Но когда открыла глаза — его не было.

Только медсестра в пункте первой помощи, разводящая руками и ворчащая, что давление снова скачет.

А Марк… исчез, даже не позволив мне убедиться, что он действительно был.

Или — что хуже — убедиться, что мне просто показалось.

— Как твои дела? — сзади ко мне подошла Мира, пока я осторожно спускалась по лестнице университета.

Я мягко улыбнулась, демонстрируя спокойствие, а затем невинно похвасталась:

— Пятерки в зачетке, Мира. Всё закрыла.

— Поговорим? — спрашивает она осторожно, и я сразу понимаю, о чем пойдет речь. Сердце дрогнуло, но я стараюсь выдать привычное безразличие.

— Ты ведь не о своем двоюродном братце хочешь беседовать? — уточняю я, хотя в глубине души мне так хочется узнать что‑то о нем, хоть мельком.

— Нееет, зачем это надо! — тараторит Мира, распаляясь. — У вас уже точно ничего не получится! Он окончил универ, получил диплом… Теперь папочка отправляет его на стажировку за границу! — Она смотрит на меня внимательно, и мое сердце будто замирает на месте.

То есть он улетит? Оставит меня? Мы больше никогда не увидимся?

Я сглатываю, нервно, ощутив комок в горле. Совсем не хочу, чтобы это произошло.

— Можно мне водички? — спрашиваю, и не дожидаясь ответа, хватаю бутылку у Миры, жадно утоляя жажду.

— Всё в порядке? — спрашивает она, будто читает мои мысли, — а поехали ко мне домой? Чай попьем?

Прежде чем я успела что-то сказать, она уже толкнула меня к машине, и я словно в водовороте оказалась внутри.

Очнулась я у нее дома, с теплой чашкой чая в руках и печеньками на тарелке. Квартира Миры была уютной, каждая деталь — от мягкого коврика до маленьких вазочек на полках — притягала взгляд. Я невольно рассматривала всё вокруг, чтобы отвлечься от мысли о Марке.

— А Марк когда уедет? — зачем-то спрашиваю, едва прикоснувшись к кружке.

— Завтра вечером, — отвечает Мира, делая маленький глоток чая. — Мы с мамой решили сделать ему видео, чтобы он о нас не забывал. Всё же не чужие друг другу люди! Давай покажу.

Мира быстро метнулась за ноутбуком и включила ролик, смонтированный из их домашних видео.

Я залипла на экране, наблюдая за каждой мелочью.

Марк вместе с Мирой, лет по десять, собирают ягоду в саду у бабушки — он перепачкан от малинового сока. Сначала он шутливо надевает ведро на голову себе и сестре, а затем осторожно вытирает ей щечки полотенцем.

Следующий кадр — Марк обнимает огромную собаку, чешет ей пузо, играет с ней в снегу. Его радость, искренность и доброта бьют через экран прямо в грудь.

И, наконец, последний кадр… наш спектакль. Где мы слились в поцелуе.

Я резко отворачиваюсь, щеки вспыхнули багровым цветом.

— Ты чего? — спрашивает Мира. — Не понравилось? Я думала, классно получилось, душевно.

— Хорошо получилось, правда, — выдавливаю я, с трудом удерживая голос ровным.

— Точно?

— Точно, — киваю.

Но внутри всё кипит, и слёзы подступают — он уедет.

***

Через несколько часов я уже была в общаге. Заходя в комнату, я пыталась держать лицо нейтральным, но моя кислая физиономия не остался незамеченной.

— Че нос повесила? Узнала, что Соколов уедет? — Лика продолжала красить ногти на ногах, не поднимая головы.

— Ты откуда знаешь?

— Весь универ в курсе.

— Ясно, — коротко отвечаю.

— Облочно, Кать. Я тебя не понимаю: ты же по уши в него влюблена, а нос воротишь! Для чего, объясни?

— Ты прекрасно знаешь, почему. Разве он меня мало обидел? — фыркаю.

— Я всё знаю! Но давай учтем: он нарочно тебе плохого не делал. Никогда. В отличие от тебя. Вспомни машину!

— То есть это я виновата? Ну ты молодец, подруга, умеешь поддержать.

— Не, ну он, конечно, тот еще… Но если честно, вряд ли он специально тебя водой из лужи обрызгал.

— Закрыл меня в туалете! — ворчу я.

— Ладно, это да… но откуда он знал о твоей фобии?

— Лика, хреновые у тебя аргументы в его пользу!

— Хочешь один и самый главный? Ты ему нравишься и он тебе. А если не попробуете — потом всю жизнь жалеть будете.

— Ой, всё! — раздраженно фыркаю я, но затем просто переоделась и завалилась спать. Очень рано, но, к счастью, заснула почти сразу.

Катя.

Весь день я не могла выбросить из головы одну мысль: Марк улетает за границу. Моё сердце сжималось так, что казалось, вот-вот лопнет. Я пыталась отвлечься, занималась делами по комнате — мытьё полов, перестановка книг на полках, стирка, готовка… Любая мелочь, лишь бы не думать о том, что он уходит. Но мысли о нём всё равно пробирались в каждый уголок моей головы, шепча: «Он улетает. Сегодня … без тебя».

И слова Лики вдруг зазвучали как приговор: «Если не попробуете — всю жизнь будете жалеть».

Я сорвала с себя фартук, схватила телефон и набрала Миру, стараясь держать голос ровным, хотя сердце прыгало в груди.

— Мира… скажи, когда у Марка самолёт и в каком аэропорту? — спросила я.

— Сегодня в 19:00. В аэропорту Шереметьево. Но зачем тебе это, Кать? — она колебалась, будто понимала, что я собираюсь совершить безумие.

— Я должна. Не хочу жалеть потом, — сказала я твёрдо, стараясь убедить в этом не только её, но и себя.

— Ладно… будь осторожна, — тихо сказала Мира, и я почувствовала, как страх снова пробежал по спине.

Через час я рванула из общаги: сначала на маршрутку, потом на такси, пересела на автобус, потом на электричку… Всё было ради одной цели — увидеть его.

Когда я наконец вошла в аэропорт, сердце стучало так, что казалось, его слышат все вокруг. Я бежала, уворачиваясь от потока людей, следя за табло с рейсами, считая минуты.

И вот, в самый последний момент, когда он уже направлялся к комнате для досмотра, я не выдержала и закричала:

— Марк!

Он замер, мгновенно обернулся, и его улыбка — такая тёплая, настоящая — осветила всё вокруг.