Тадессе почувствовал, как гнев закипает в груди, но он сдержался, сохраняя маску спокойствия. Зэудиту играл жёстко, балансируя на грани угрозы и предложения. Он был прав в одном: Абиссиния была на грани. Смерть Раса Кассы лишила армию одного из лучших командиров, а слабость императора становилась всё очевиднее. Если Тиграи отвернётся, страна падёт, и Тадессе не собирался допустить этого — но не ценой своей власти.

— Хорошо, — сказал Тадессе. — Я подумаю над твоим предложением. Но я не дам обещаний, пока не увижу доказательств твоей лояльности.

Зэудиту кивнул, его улыбка стала шире, но в ней не было тепла.

— Умно, Тадессе. Ты хочешь, чтобы я доказал свою верность, прежде чем ты дашь мне власть. Хорошо. Я докажу тебе это, но взамен я хочу, чтобы ты начал готовить почву. Император уедет — это лишь вопрос времени. Когда это случится, ты должен быть готов взять трон. А мы, Тиграи, будем за тобой.

Тадессе посмотрел на Зэудиту, пытаясь понять, насколько тот искренен. Лидер тиграи был хитёр, как лис, и его слова могли быть ловушкой. Но выбора не было. Если император действительно покинет страну, Тадессе должен быть готов действовать — и не позволить Зэудиту или кому-либо ещё диктовать ему условия.

— Я услышал тебя, — сказал он. — Но знай, Зэудиту, если Тиграи предадут меня, я найду тебя. И ни один кинжал, даже украшенный бирюзой, не спасёт тебя от моего гнева.

Зэудиту рассмеялся, на этот раз искренне, его глаза загорелись весельем.

— Я верю тебе, фитаурари. Поэтому я здесь. Мы оба хотим, чтобы Абиссиния выстояла. Но выстоять она сможет только под сильным лидером. И я вижу его перед собой.

Тадессе не ответил. Он встал, подошёл к окну и снова посмотрел на город. Огни Аддис-Абебы мерцали внизу, словно звёзды, упавшие на землю. Он знал, что Зэудиту прав: время разговоров заканчивалось. Зэудиту допил тэдж и поднялся, его шамма слегка колыхнулась, отбрасывая тень на ковёр.

— Я жду твоего решения, Тадессе. Мои люди готовы. Дай мне знать, когда будешь готов назвать имена тех, кто займёт посты. Но помни: время не на нашей стороне.

Он поклонился и вышел из зала. Тадессе знал, что Зэудиту — человек, который может стать либо союзником, либо врагом. И в этой игре ставка была не только его жизнь, но и судьба Абиссинии.

Тадессе подошёл к столу, его пальцы пробежались по карте Аддис-Абебы, лежавшей среди бумаг, испещрённой его заметками. Он знал, что должен действовать быстро. Император Хайле Селассие был символом, но символы не выигрывают войны. Если слухи о его бегстве подтвердятся, Тадессе должен быть готов заполнить вакуум власти. Но он не собирался делить трон с Зэудиту или кем-либо ещё. Тиграи могли быть союзниками, но только до тех пор, пока их амбиции не пересекут его собственные.

Он вызвал слугу и приказал принести его личный дневник, хранившийся в резном сундуке из кедрового дерева, украшенном бронзовыми пластинами с изображениями орлов. Когда слуга вернулся, Тадессе открыл дневник, его страницы были испещрены записями о политических манёврах, военных планах и именах тех, кто мог быть полезен — или опасен. Он начал писать, его перо скользило по бумаге, оставляя чёткие уверенные строки. Он записал имя Зэудиту и рядом — вопросительный знак. Тиграи были силой, с которой приходилось считаться, но Тадессе не собирался отдавать им слишком много. Он должен был найти баланс: использовать их поддержку, но держать на расстоянии.

Он закрыл дневник, его пальцы задержались на кожаном переплёте, словно он пытался запечатлеть этот момент в памяти. Он подошёл к камину, где тлели угли. В этом зале, окружённый роскошью, он чувствовал себя королём без короны — пока без короны. Но корона была близко, ближе, чем когда-либо. Он взял кубок с тэджем, сделал медленный глоток и посмотрел на портрет над камином. Человек на картине смотрел на него с той же уверенностью, с какой он сам смотрел на мир. И в этот момент Тадессе понял, что его время пришло. Абиссиния падёт или возвысится — и это будет зависеть от него.

В то же самое время в Асмэре, столице итальянской колонии Эритрея, жизнь протекала в ином ритме. Улицы города, вымощенные булыжником, отражали свет газовых фонарей, а воздух был пропитан запахами жареного кофе и табачного дыма, витающего из таверн. В одном из таких заведений, «Il Corno d’Oro» — баре с низкими потолками, пропахшем ромом и специями, — жизнь текла своим чередом. Итальянские офицеры в выглаженных мундирах смеялись за столами, их голоса сливались с мелодией аккордеона, на котором играл старик в углу. Стены таверны украшали рисунки местных пейзажей, а на полках за стойкой стояли бутылки граппы и арака, соседствующие с глиняными кувшинами, наполненными местным пивом.

За угловым столом, в тени, отбрасываемой медным канделябром, сидел полковник Витторио Руджеро ди Сангаллетто — фигура, чьё имя звучало как отголосок старой итальянской аристократии, но чья репутация была далека от благородства. Его загорелое лицо с резкими скулами и глубокими морщинами выдавало годы, проведённые в африканских кампаниях, а серые глаза хранили холодную расчётливость. Мундир, расшитый золотыми галунами, был слегка помят, а пуговицы расстёгнуты, обнажая шёлковую подкладку, пропитанную запахом дорогого одеколона. На столе перед ним стояла полупустая бутылка граппы и хрустальный бокал, в котором отражались блики свечей. Витторио был известен в Асмэре как человек, который всегда был открыт для сделок, особенно тех, что пахли золотом или властью. Его связи с контрабандистами и местными информаторами делали его незаменимым для итальянской администрации, но и мишенью для тех, кто искал рычаги давления.

К столу подошёл молодой эритреец по имени Йемане Теклемариам. Он был худощав, с гибкими движениями, как у пантеры. Одетый в потрёпанную льняную рубаху и выцветшие брюки, он выглядел как один из множества местных, слоняющихся по Асмэре в поисках заработка. В руках он держал поднос с кувшином арака, но его настоящая миссия была иной. Подойдя к столу полковника, он поставил кувшин и, словно невзначай, уронил сложенный лист бумаги, который скользнул к руке Витторио.

Полковник прищурился, его пальцы, унизанные перстнями, медленно развернули записку. В свете канделябра он прочёл лаконичное сообщение, написанное аккуратным почерком на итальянском: «Полковник ди Сангаллетто, есть возможность хорошо заработать. Встреча завтра в полночь у старого маяка на побережье. Не упустите шанс».

Витторио поднял взгляд, его губы искривились в саркастической усмешке. Он небрежно бросил записку на стол и сделал глоток граппы, не сводя глаз с Йемане.

— Кто тебя послал, парень? — спросил он. — И не вздумай лгать. Я чую ложь, как акула кровь.

Йемане встретил его взгляд, не дрогнув. Его лицо оставалось спокойным.

— Эта записка от одного выходца из Абиссинии, — ответил он тихо, так, чтобы его слова не долетели до соседних столов. — Он не назвал имени, но сказал, что вы поймёте. Сказал, что вы… человек, который видит возможности.

Витторио рассмеялся. Он наклонился ближе, его пальцы постучали по столу рядом с запиской.

— Выходец из Абиссинии, говоришь? — Он прищурился, словно пытаясь разглядеть в Йемане что-то большее, чем просто посыльного. — И что же этот твой абиссинец хочет от меня? Информацию? Или, может, пришёл за моей головой и просто заманивает меня?

Йемане слегка пожал плечами, его лицо оставалось непроницаемым.

— Он сказал, что вы узнаете всё на встрече. Но предупредил, чтобы вы пришли один, без ваших солдат. — Он сделал паузу, словно это могло придать словам больший вес. — Сказал, что это может стоить больше, чем всё золото в вашей казне, полковник.

Витторио откинулся на спинку стула. Он знал, что такие записки редко приходят без причины. Кто-то в Аддис-Абебе — или, может, ближе — искал союзников, и Витторио был именно тем человеком, который мог продать свою лояльность за правильную цену. Но он также знал, что такие сделки опасны. Один неверный шаг — и его голова может оказаться на пике, выставленная на всеобщее обозрение у ворот Асмэры.