Де Боно откинулся в кресле, его взгляд скользил по карте, но мысли были устремлены к будущему. Он знал, что Селассие — не просто символ Абиссинии, а харизматичный лидер, способный вдохновлять своих людей даже в самые тёмные времена. Разведка доносила о повстанцах в горах Тигре, о растущем сопротивлении в провинциях, которые не желали подчиняться итальянской оккупации. Генерал понимал, что для победы нужно нечто большее, чем численное превосходство. Его план был сосредоточен на стремительном наступлении на Аддис-Абебу, чтобы одним ударом сломить дух сопротивления. Захват столицы стал бы не только военным, но и политическим триумфом, доказательством мощи Италии и его собственного гениального командования. Он видел перед собой заголовки римских газет: «Де Боно покоряет Абиссинию» — и представлял, как Муссолини вручает ему маршальский жезл на церемонии в Palazzo Venezia.

Его пальцы остановились на карте у Аддис-Абебы, обведённой красным карандашом. Это был центр, сердце империи Селассие, и его падение означало бы конец сопротивления. Но путь к столице был полон препятствий: горные перевалы, где повстанцы могли устроить засады, узкие дороги, уязвимые для атак, и непредсказуемая местность, где итальянская бронетехника теряла своё преимущество. Де Боно знал, что его войска превосходят абиссинцев в вооружении, но Селассие умел использовать ландшафт и преданность своих людей. Генерал вспомнил свои ранние кампании в Италии, когда он, будучи офицером, участвовал в подавлении восстаний на юге. Тогда он научился, что победа требует не только силы, но и хитрости. Теперь, на закате карьеры, он должен был превзойти самого себя.

Де Боно был не только стратегом, но и политиком. Он понимал, что его успех зависит от благосклонности Рима. Муссолини требовал быстрой и решительной победы, и генерал чувствовал давление. Его письма в столицу были полны уверенных слов, но в глубине души он опасался, что любая задержка или ошибка могут поставить крест на его амбициях. Он вспомнил, как в 1896 году поражение при Адуа стало позором для Италии, и поклялся себе, что не позволит истории повториться. Тогда он был уже опытным офицером, наблюдавшим за катастрофой издалека, и теперь, спустя десятилетия, он видел в Абиссинии шанс исправить прошлое, доказать, что Италия способна покорить эту землю. Звание маршала стало его obsesione, как он шептал себе в редкие минуты откровенности. Он представлял, как его имя войдёт в анналы, как будущие поколения будут изучать его кампанию как образец военного искусства.

Он встал и подошёл к окну, выходившему на тёмный двор резиденции. Он смотрел на звёзды, пытаясь успокоить мысли. Его план наступления на Аддис-Абебу был почти готов. Он решил сосредоточить силы на севере, в районе Адиграта и Мэкэле, чтобы создать плацдарм для главного удара. Оттуда его войска двинутся на юг, через перевалы, к столице. Он планировал использовать авиацию для разведки и бомбардировок, чтобы ослабить повстанцев, и бронетехнику для прорыва укреплённых позиций. Но ключевым элементом было время: наступление должно начаться до сезона дождей, иначе дороги станут непроходимыми, а его войска увязнут в грязи. Он знал, что Селассие тоже готовится, собирая силы в горах и, возможно, рассчитывая на поддержку местных племён. Де Боно должен был опередить его, нанести удар первым.

Его размышления прервал стук в дверь. Адъютант, молодой капитан по имени Лоренцо, вошёл с очередным рапортом.

— Господин генерал, разведка подтверждает активность повстанцев в районе Дессе, — доложил он, протягивая лист бумаги.

Де Боно нахмурился, беря рапорт. Дессе был важным узлом на пути к Аддис-Абебе, и активность повстанцев там могла означать, что Селассие укрепляет свои позиции. Генерал пробежал глазами строки: отрывочные сведения о передвижении небольших отрядов, о возможных складах оружия. Это было недостаточно, чтобы изменить план, но достаточно, чтобы усилить его беспокойство. Он приказал Лоренцо подготовить дополнительный отчёт о состоянии дорог к Дессе и удвоить разведывательные вылеты.

— Мы не можем позволить им застать нас врасплох, — добавил он.

Он вернулся к столу и снова склонился над картой. Его план требовал точности. Он решил лично отправиться на инспекцию гарнизонов в ближайшие недели, чтобы убедиться, что войска готовы к наступлению. Его маршрут был уже составлен: Асмэра, Массауа, затем южнее, к Адиграту и Мэкэле, и, наконец, к Дессе, где он надеялся получить более точные данные о силах повстанцев. Он знал, что его присутствие поднимет моральный дух солдат, но также понимал, что поездка сделает его уязвимым. Повстанцы могли воспользоваться этим, чтобы устроить засаду. Он приказал усилить эскорт, но не слишком, чтобы не привлекать внимания. Де Боно был осторожен, но не был параноиком. Он верил, что его опыт и преданность офицеров защитят его.

Его мысли вернулись к Селассие. Император был загадкой. Де Боно читал его речи, перехваченные разведкой, и не мог не восхищаться его умением вдохновлять. Селассие говорил о свободе, о древней славе Абиссинии, и его слова находили отклик даже среди тех, кто устал от войны. Генерал знал, что одолеть такого противника можно, только переиграв его в стратегии. Он решил отправить ложные сведения через своих агентов, чтобы заманить повстанцев в ловушку. Если Селассие поверит, что итальянцы сосредотачивают силы на севере, он может вывести свои войска из гор, и тогда Де Боно нанесёт удар с фланга, открывая путь к Аддис-Абебе. Это был рискованный план, но генерал любил риск. Он вспомнил, как в юности играл в шахматы с отцом, старым аристократом, который учил его, что победа требует жертв. Де Боно был готов пожертвовать многим, но не своей мечтой о маршальском жезле.

Он сделал ещё одну пометку на карте, обведя район Дессе. Здесь, по данным разведки, повстанцы могли готовить укрепления, и их уничтожение стало бы первым шагом к столице. Де Боно чувствовал, как время ускользает. Он знал, что Селассие тоже не сидит сложа руки.

Он дописал последние строки в своём дневнике, который вёл для потомков. «Аддис-Абеба будет нашей, — написал он, — или я не Эмилио Де Боно». Затем он закрыл тетрадь, погасил лампу и лёг спать. Он не знал, что где-то в эту же ночь плетутся интриги, которые могут поставить под удар его замыслы. Но его решимость была непоколебима. Он был готов вести свои войска к столице, к славе, к своей мечте.

Кэндзи Ямада пришёл в редакцию «Асахи Симбун» ещё до рассвета, когда улицы Гиндзы были окутаны предутренней тишиной, нарушаемой лишь скрипом колёс рикш и редкими голосами торговцев, раскладывавших товар. В помещении редакции было душно, несмотря на ранний час. Кэндзи занял свой стол, теперь чуть ближе к окну — привилегия нового заместителя редактора. На столе лежал черновик статьи, над которым он провёл бессонную ночь, и потрёпанный портфель, набитый записными книжками, старыми газетами и заметками, которые он собирал по крупицам, пытаясь сложить из них нечто связное.

Статья, которую требовал Сато Харуки, агент Кэмпэйтай, касалась раскола в армии. Кэндзи потратил последние дни на сбор информации. Он осторожно упомянул генерала Накамуру, как велел Сато, но избегал прямых обвинений, чтобы не навлечь беду. Текст был сырым, построенным на намёках, но достаточно острым, чтобы зацепить читателей и, возможно, поднять тираж. Каждое слово казалось шагом по минному полю: слишком смело — и Кэмпэйтай постучится в дверь, слишком осторожно — и Сато сочтёт это провалом.

Кэндзи раскрыл записную книжку, где хранились его наброски: «Накамура. Слухи о встречах. Асакуса, порт». Сведения были зыбкими. Он записал обрывки разговоров, намекавшие на недовольство офицеров, но без имён и дат. Кэндзи знал, что без твёрдых фактов статья останется пустой болтовнёй, но Сато требовал результата, и времени на поиски было мало. Он перечитал черновик, подчёркивая строки, которые казались слишком рискованными, и заменяя их более нейтральными. Его мысли путались: он должен был угодить Сато, но не подставить себя. Главный редактор Исикава, занятый контрактами с рекламодателями, не вмешивался, но Кэндзи знал, что слабый текст не пройдёт его фильтр.