А в остальном жизнь Лжедмитриева как бы удалась.

Была бы такая возможность, он бы даже с превеликим удовольствием послал бы Вороновым открытку, где он в превосходном летнем костюме на фоне морского прибоя сидит в роскошном американском джипе… Чего – чего, а автомобилей на острове было – бери – катайся – не хочу!

А рядом с Лжедмитриевым, в соседних апартаментах поселили теперь еще одного русского.

Сашу Мельникова.

Голову Саше не отрезали.

Был у него с Ходжахметом разговор.

Сказать, что разговор этот был трудным, это ничего не сказать. Это как бы сродни тому облегченному эффемизму, когда про Победу сорок пятого говорят, что она далась нелегко.

Саше дали умыться, поесть и поспать. Его не били, и охрана, повсюду неотступно следовавшая за ним, вела себя вполне уважительно.

Наутро, после завтрака, состоявшего из свежего йогурта, овсяной каши, фруктового салата и чашечки кофе с теплым круасаном, Сашу отвели к Ходжахмету.

Но сразу он их не принял.

Пришлось ждать – у Ходжахмета было совещание с какими-то китайцами. Саша хорошо их разглядел, когда они выходили из Ходжахметова кабинета. Лю ден Лао, Ван Хэ и еще двое, которых Саша не знал. Впрочем, Саша не был знаком и с первыми двумя, просто при подготовке в Резервной ставке, Саше показывали фотографии Лю ден Лао и его помощника Ван Хэ.

Китайцы уходили явно довольные, улыбчивые. Хотя, по их хитрым лицам сложно было судить об исходе переговоров, китайская дипломатия в отличие от европейской имеет трехтысячелетнюю историю, и скрывать за улыбками истинные чувства, китайцы научились лучше европейцев.

Едва выпроводили пекинскую делегацию, адъютант Ходжахмета велел ввести Сашу.

Ходжахмет сидел в своей диванной, возлежал на коврах, откинувшись на гору из мягких думочек и курил кальян. Две женщины, в которых Саша легко узнал бывшую служанку Кати Лидию и ее пятнадцатилетнюю дочь, прислуживали в диванной, поправляя подушки, подавая кофе, фрукты и напитки.

Когда Сашу ввели, Ходжахмет жестом велел всем удалиться. Всем, даже охранникам и их начальнику Абдул-Гирею.

– Ну, храбрый портняжка, – игриво начал Ходжахмет, – так в чем же причина твоей наглой храбрости? Неужели вы там со Старцевым, когда планировали этот твой визит ко мне, и вправду думали, что я куплюсь на всю вашу туфту с информацией, которой ты якобы располагаешь?

Саша молчал и не отвечал.

– Почему ты молчишь? – спросил Ходжахмет, – ты раскаиваешься в том, что поддался уговорам начальства и согласился поехать ко мне? Тебе нечего мне предложить кроме той туфты, что ты пытался мне сторговать вчера?

Но Саша молчал не поэтому, в глубине комнаты он увидал фотографию в рамочке.

Берег реки или озера. На берегу стоят два полу-голых пацана в плавках. За спинами ребят растет большой дуб. А в руках у пацанов охотничьи принадлежности – двустволка, патронташ и… И резиновая утка. Утка – манок, каких пускают плавать в камышах, подманивая селезня… Один пацан – Володя Худяков, а второй – Лёша Старцев…

Вот он дуб и вот она утка…

– Ну так что за туфту ты мне предложил? – еще раз спросил Ходжахмет, выводя Сашу из транса, – предложи что-нибудь получше того, что вы там навыдумывали в вашей резервной ставке!

– Я знаю, где твоя смерть, – сказал Саша, – и если тебя это интересует, ты меня не убьешь.

– Меня больше интересуешь не ты, – сказал Ходжахмет, удобнее откидываясь на подушках, – меня интересует то, как далеко вы готовы пойти ради того, чтобы пролезть в секреты моего центра.

– В смысле? – переспросил Саша.

– В смысле того, чем еще кроме твоей недорогой и в общем то даже очень дешевой жизни готовы рискнуть там в ставке ради того, чтобы узнать, в какой пласт времени ушли мои боевики? – хмыкнул Ходжахмет, иронически глядя на Сашу.

– Если ты думаешь, что из нас двоих блефую я, то это неправда, – медленно проговорил Саша, – мне кажется, что тебе гораздо интереснее узнать, как мы опередили тебя и в чем наша уверенность, по причине которой мы не побоялись приехать к тебе.

– Да? – изумился Ходжахмет, – ты так считаешь?

– Да, считаю, и то что я здесь, это не наглая отчаянная выходка загнанных в угол безумцев, как ты полагаешь, а уверенный расчет на твоё благоразумие.

Ходжахмет еще шире улыбнулся и поворочавшись на подушках позволил себе немного в задумчивости помолчать.

– Моё европейское благоразумие? – улыбаясь переспросил Ходжахмет, – вы ставили на него?

Он ухмыльнулся, а потом, приподнявшись с подушек и наклонившись ближе к своему виз-а-ви, проговорил быстрым шепотом:

– Привези сюда ко мне Катю, которую ты у меня украл, привези ее сюда, тогда мы об чем то сможем договориться, только тогда… А вся эта "бла-бла-бла" про мою смерть – это туфта, за которую я и копейки не дам! Не боюсь я смерти.

– Я, может и привезу сюда Катю, – медленно проговорил Саша, – но только на условиях равноправного и полного доступа меня к информации о ключе времени.

– Я подумаю, – ответил Ходжахмет.

– И перво-наперво меня интересует, кого из агентов вы направили, чтобы убить Сталина…

– Я полагаю, что мы должны самым строгим образом начать охоту на временных перебежчиков, – сказал Олег.

– Да, но чтобы не распылять силы, неплохо было бы, если бы вы очертили нам круг, ограничивающий рамки, где и кого в первую очередь следует искать, – сказал Берия.

Они сидели у Олега на даче.

На его новой даче в Рассудово.

С задней – северной веранды был виден пологий спуск к реке Пахре, здесь в этих местах не широкой и полноводной, но после того, как по пойме три раза прогнали курсантов двух столичных училищ – с мешками для мусора, речка ожила, очистилась и наполнила свои тихие заводи чистой ключевой водой, в которой теперь снова завелись и раки, и налимы, и щуки.

– Вы читали статьи Иосифа Виссарионовича о роли личности в истории? – спросил Олег.

И не дожидаясь ответа, стал говорить:

– Большевики отрицают роль личности, но не отрицают величия Ленина и Сталина – и в этом состоит их признание двойственности природы вещей, ее инь и янь.

Ее Фрейда и Маркса, если угодно, уживающихся в одном сосуде.

– Фрейда? – переспросил Берия, оживившись.

– Да, Фрейда, – кивнул Олег, – обратите внимание, два мудрых еврея открыли законы, объясняющие механизмы работы и развития общества. Беда наших и западных социологов, экономистов и обществоведов только в том, что они либо абсолютизировали учение этих людей, либо полностью отрицали их значение. Вот хотя бы с Марксом – он четко сформулировал, что корнем всей борьбы является социалоьная зависть бедных к богатым, и первопричиной этой зависти, которую большевики стыдливо назвали классовой борьбой, Маркс четко определил собственность на средства производства, то есть попросту – кому принадлежит фирма, офис, фабрика, завод, Юкос, Сибнефть, Промбанк… – прекрасная теория, объясняющая природу зависти, двигающую социальные процессы, большевики пришивали его ко всем проявлениям общественной жизни, надо или не надо.

Берия согласно кивал, слушая Олега.

– А Фрейд? – спросил он.

– А Фрейд, которого большевики отрицали, этот объяснил корни иного мотива неудовлетворенности личности. Если одна неудовлетворенность, вызываемая завистью рабочего к владельцу Юкоса или Сибнефти, толкает его на баррикады делать революцию, дабы отнять средства производства и поделить с товарищами по партии, то другая неудовлетворенность – сексуальная, порождается завистью к средствам производства, а к красивой сисястой жонке этого буржуя, к тому, что он – негодяй трахает эту красивую бабу денно и нощно, а рабочему приходится спать с худосочной старой и некрасивой изможденной работой старухой, и надо бы отнять…