"Фи! Фи! Где ты?" – стала в ужасе кричать мама. Другие дельфины тоже стали звать малыша, но старый Бу-Бу велел всем плыть дальше, потому что во время шторма дельфинам находиться возле берега – опасно.
Но мама бросилась назад – искать своего непослушного Фи. Она снова доплыла до зарослей водорослей, где последний раз видела своего сыночка, но волны уже стали такими сильными, что подняли со дна ил и в мутной воде стало плохо видать.
"Фи! Фи! Отзовись!" – кричала мама, в панике мечась от берега к зарослям водорослей и обратно.
А плавать у берега уже стало опасно даже для взрослого дельфина, не то что для маленького. Волны стали очень высокими, доставая почти до самого дна, и они со страшной силой старались выкинуть все, что плавает в воде на берег, при этом они так бились о прибрежные камни, что грозили разбить о них все, что по неосторожности им попадется, даже стальной корабль, не то что нежное дельфинье тельце.
Мама совсем перестала что-либо видеть от поднявшейся со дна мути, и волны уже два раза чуть не ударили ее о камни, но она не уплывала, а продолжала звать своего Фи.
А Фи тем временем плыл на встречу со стаей. Он еще полчаса назад, поиграв с рыбками, отправился на глубину и разминулся с мамой буквально в десяти шагах. Не заметив друг друга, они проплыли в противоположных направлениях. Вскоре Фи нашел дельфинью стаю, и старый Бу-Бу принялся его ругать:
"Где ты пропадал? Ты знаешь, что твоя мама тебя поплыла искать? А там уже такие страшные волны, что дельфин, даже очень сильный, – может и не выплыть!" Фи заплакал. Он испугался за маму. И ему стало стыдно за свое непослушание.
Старый Бу-Бу тогда велел маме маленькой Ди-Ди присмотреть за непослушным Фи и сам поплыл за его несчастной мамой.
Когда Бу-Бу приблизился к берегу, волны стали такими высокими и сильными, что мама Фи уже почти не могла им сопротивляться. Метр за метром они оттаскивали дельфиниху к острым камням, грозя превратить ее в отбивную котлету. Дельфиниха изо всех сил сопротивлялась течению и все продолжала звать:
"Фи! Фи! Где ты мой маленький?" "Держись, дельфиниха! – крикнул ей подплывая старый Бу-Бу. – Твой Фи нашелся и он в безопасности".
Теперь оба дельфина бок о бок встали против набегавших волн, стараясь преодолеть губительное течение. А волны сантиметр за сантиметром все отбрасывали дельфинов к камням…
"Держись, держись, дельфиниха!" – кричал старый Бу-Бу и из последних сил подталкивал ее своим телом.
Наконец ему удалось в какой-то момент так сильно толкнуть дельфиниху, что, попав в такт отбегавшей волне, та сильно рванула вперед, начав мало-помалу отдаляться от страшных камней. Но при этом сам Бу-Бу отстал, и волны стали бить его об каменное дно.
Уплывая от страшного места, дельфиниха оглянулась…
"Прощай! – крикнул ей Бу-Бу. – Береги своего малыша!" И больше дельфиниха уже не оглядывалась. Надо было уплывать на глубину, туда, где плавали остальные дельфины.
Наутро, когда шторм утих, люди нашли на пляже старого умирающего дельфина.
"Бедненький", – сказала про него одна маленькая девочка.
А Бу-Бу смотрел на нее одним глазом и тихо плакал, вспоминая свою прошедшую жизнь…
– Что ты делаешь? – спросила Катюшу старшая медсестра. – Домой иди!
– Нет, – ответила Катюша, – не пойду, майор психолог сказал, что ему надо детские книжки читать, тогда у него психологический шок пройдет после ранения…
И Катюша не уходила. Ждала, пока Мельников не проснется. …. ….
3.
После того, как первый выпуск диверсанток увезли из лагеря, Красная Шапочка затосковала. Хотелось тоже – выучиться поскорей и поскорей в дело… Убивать, убивать, убивать!
В палатку к ней поселили новенькую. Кличка Ландыш. Редкое для девушки нокча явление – натуральную блондинку.
На правах старшей Красная Шапочка принялась помогать новенькой. Подбадривала ее, когда у той не получалось, подсказывала, показывала. Но лед растопить так и не удалось. Ночью протянула руку к соседней койке, спросила:
– Как звать?
А та в ответ:
– Ландышем зови, как учили, а остальное не важно.
А через две недели, как уехала та смена, Ходжахмет с Ливийцем собрали всех в штабной палатке и сказал, что сейчас им покажут очень важную кассету с видео.
Красная Шапочка уже знала, что каждую операцию невидимые дублеры снимают на видео. Для потомков и для того, чтобы готовить смену тем геройским девушкам, что идут на смерть.
Это был фильм о том, как две их девушки взорвали вокзал в крупном курортном городе русских.
Сперва камера снимала, как девушки готовят свое снаряжение… Красная Шапочка вздрогнула. Она увидала круглые плечи и нежные ключицы своей бывшей соседки по палатке – курсантки Ночь.
Ночь надевала пояс с зарядом.
Вот она закрепляет пояс, вот она протягивает провода через рукав платья и прячет замыкатель контактов в специальном кармашке. Вот она покрывает голову платком, вот надевает темные очки…
Девушки садятся в машину и едут по дороге. Их снимают из машины, которая идет сзади. Вот впереди милицейский пост. Их не останавливают. Проехали, слава Аллаху!
Русские – дураки.
А вот и вокзал…
Ливиец останавливает кассету и дает пояснения.
Он снова рассказывает, как готовилась операция, как девушки вели себя, какие совершили ошибки, и наоборот, где они нашли правильное решение. Это очень важно, ведь теперь каждой из курсанток предстоит повторить путь, пройденный Ночью и ее боевой подругой – позывной Роза…
Ливиец снова пустил кассету.
К платформе подошла электричка. Из вагонов вывалилась большая толпа людей. Все направились к зданию вокзала. Вот люди входят в вокзал…
И вдруг, камера в руках снимающего вздрогнула.
Стекла в дверях и окнах как бы брызнули наружу. Из окон сразу вырвался белый дым.
Многие повалились на асфальт. Кто-то побежал. Кто-то заметался…
Снимающий принялся крупным планом показывать людей, лежащих на асфальте. Вот кровь. А вон – еще кровь. А вон еще…
Красная Шапочка подумала, что это могла быть и кровь Ночи. Да, это могла быть и кровь ее подруги…
И чтобы понять, жива она сама или нет, Красная Шапочка достала из кармана перочинный нож, открыла лезвие и ткнула себя в левую руку, повыше кисти.
Кровь… Кровь шла. Значит, она еще жива. Жива не для любви но для смерти. … …
4.
Рядовой Пеночкин служил трудно. Наверное, оттого, что характер у него был смирный. Никого не хотел обижать. А вот его обижали все кому не лень.
Выражаясь армейским языком – "чмурили". И как своего – ждал рядовой Пеночкин приказа на увольнение нынешней банды дедов-дембелей, ждал, когда они обопьются своей водки, как от пуза напились на недавнюю еще стодневку, и как напоследок вдоволь покуражившись, разъедутся наконец по домам и станет ему – рядовому Пеночкину тогда полегче… А там, через годик и сам уже начнет считать деньки, по сантиметру отрезая каждый вечер от ритуального портновского метра.
А пока. А пока – очень трудно дается ему эта служба.
Вот ставят машины на "тэ-о". На техническое обслуживание, значит. Ну, помыть, естественно, поменять масло в двигателе, если надо, то и в трансмиссии масло поменять. Зажигание, клапана отрегулировать. То, да се… И ладно свою машину – это, как говорится – святое. Но ему – Пеночкину приходится каждому деду-дембелю машины обслуживать. Причем самую трудную и грязную работу выполнять. Колесо зиловское перемонтировать – наломаешься, кувалдой так намашешься, что и девушки уже не снятся.
Как вечер, в казарме едва покажешься, а дедушка – Панкрат – этот ефрейтор Панкратов сразу на него, на Пеночкина, – ты че, дух, совсем припух что ли? В парке работы нет? Дедушкину машинку давай иди помой. И в кабинке, чтоб дедушке было уютно сидеть – прибери.
