Каждую ночь снится.

И так часто она жаловалась на это своему мужу, что тот не выдержал и спросил у Булыгина-Мостового, работавшего теперь главным научным консультантом, а не пытается ли Ходжахмет через свою сестру, как то повлиять на работу Ставки?

Булыгин-Мостовой пообещал подумать над этим.

А Данилов тоже решил об этом подумать.

И надумал, что его шеф Старцев – в отличие от него – от Данилова – имеет очень неблагонадежную жену.

Сашу десантировали в лес, что неподалеку от города Гатчины.

Далее он должен был добираться до Питера своим ходом.

А уж там – в Петербурге ему предстояло найти профессора Баринова и уже с ним вместе – искать ходы на базу Ходжахмета.

Баринова он нашел на строительстве минаретов.

А Минареты нынче возводились и при Казанском соборе и при Исаакиевском.

Кресты – и там и там уже были заменены полумесяцами, и теперь по углам культовых памятников архитектуры велись земельные работы котлованного цикла.

Что касается Казанского – то минареты даже как бы должны были оживить недосозданное, недодуманное Воронихиным. Так, полукруглая колоннада, примыкающая к левому боковому приделу, и образующая одну из самых живописных площадей Невского ореола, чудесным образом должна бы была заиграть в ансамбле с двумя минаретами, построенными позади храма – со стороны правого придела, там, где по первоначальному замыслу Воронихина тоже должна была бы быть симметричная колоннада. Но новая власть решила строить минареты не там, а на месте памятников Кутузову и Барклаю де Толли.

Памятники сломали.

Ямы под котлованы выкопали… И даже камень того неповторимого колера завезли…

И строителей согнали.

Среди них, кстати говоря, был и Баринов.

Он один из немногих писателей, тех, кто уцелел.

Впрочем, это была гнусная история.

Оказывается, в первую же неделю катаклизма, новая власть объявила по радио Европа Плюс, что всем членам Союза писателей – предлагается явиться на базарную площадь (бывшую Дворцовую) для обсуждения с новым руководством вопросов сотрудничества…

Баринова спасло то, что он был не член.

Он потом и рассказывал Саше Мельникову, – А почему я предпочитал одиночество?

Почему не был тусовочным?

Потому что надо же кому-то именно и создавать то, что потом служит пищей тусовщикам. А это ведь трудоемкий процесс – писать умные книжки, совмещать который с тусованием – практически невозможно. Здесь либо писательский процесс с глубоким в него погружением, либо лелеяние своего хоя в тусовке с себе подобными.

А потом – одиночество – и не стремление собираться в кучу – это и есть признак силы.

Тогда как принадлежность к тусовке – есть признак слабости.

Приходить в некий клуб, сама формальная принадлежность к которому косвенно подтверждает тот статус, что на самом деле дается только Богом.

Идея сбиться в кучу – авось, здесь за меня вступятся, если что – это шакалья идея… А если худых времен не настанет – то здесь можно душевно компенсировать свои сомнения относительно собственной никчемности.

Ведь члены всех этих творческих союзов тешат и лелеят свои комплексы, создавая тусовку по законам – всяк сюда входящий, всяк допущенный сюда – бартером тешит и возлелеивает хой своего товарища по тусовке. Ведь это вроде как место для избранных, а раз я здесь, значит и я и мой сосед как бы значимые люди. И он – признанный мною, должен признавать и мою гениальность.

Шерочки и машерочки…

Вобщем – тусовка – творческий союз – это стая бездарностей, собравшихся для того, чтобы коллективом доказать обратное…то, что они не бездарности, а весьма нужные обществу люди.

А истинный мастер не нуждается в формальном подтверждении своего статуса.

Поэтому, можно с уверенностью утверждать, что среди членов союза мастеров нет.

Вернее – не было.

И рыдать по поводу бывших обитателей особняка на Шпалерной, что потом разделившись по национальному признаку, обитали на Желябова и на Невском – рыдать по поводу их утраты – право не стоит.

– Ну, вы даёте! – хмыкнул Мельников, – а чем теперь занимаетесь?

– Вот, котлован рою под минарет, – ответил Баринов, – у нас соревнование с молдаванами, с теми, что на Исаакиевской теперь роют.

– И что за соревнование? – поинтересовался Саша.

– А кто дольше продержится, – ответил Баринов, – ведь рано или поздно все равно за срыв и за саботаж расстреляют.

– Почему? – удивился Саша, – разве молдаване способны саботировать?

– А разве возможно построить на питерском болоте колонну выше монферановской? – вопросом на вопрос ответил Баринов.

– Ну, и у кого шансов больше?

– У нас, – горделиво ответил Баринов, – минарет-то должен быть выше купола, а у нас то Воронихинский пониже будет чем у Монферана!

– Значит, вы всерьез верите в то, что построите минареты?

– В то, что наши мы построим – верю, а в то, что молдаване четыре штуки выше Исаакия воздвигнут, да еще и из чистого гранита – не верю.

– А что в сопротивление не запишетесь? – спросил Саша, – считаете, что это тоже вроде союза писателей? Типа тусовки бесталанных?

– В резистанцию? – переспросил Баринов, – а откуда она возьмется,

– Ну, ну хоть бы из честных свободолюбивых людей, – неуверенно предположил Саша.

– Ай, да бросьте вы, – досадливо махнул рукой Баринов, – какие там честные да свободолюбивые? Лимит на идеалы давно исчерпан. Химеры идеализма успешно потравлены реалиями денег, развратом картавого либерализма от Эха и иже с ними…

И в атмосфере нынешнего уныния радует только то, что катастрофа поглотила не только невинных, но и самих либералов, что со своего картавого Эха развращали народ ценностями своего картавого мира.

– Вы злой пессимист, – сказал Саша.

– Нет, я строю минарет и радуюсь жизни, – ответил Баринов.

– А я вас призываю сопротивляться, – сказал Саша, – очнитесь, пойдем с нами.

– Зачем? – пожав плечами, ответил Баринов, – чтобы в очередной раз спасти тех, кто нас втянул во все это и в конце концов погубил?

– Что вы имеете в виду? – спросил Саша.

– То, что это война денег и идеалов, причем не наших идеалов и не наших денег…

Не наша, чужая война..

– Но нас в нее втянули, надо вылезать.

– Чтобы спасти этих, тех, кто нас втянул? – спросил Баринов не мигая глядя Саше в зрачки.

– Так вы считаете, что мы сделали не верный выбор союзников? – спросил Саша.

– Я так не считаю, – тихо ответил Баринов, – просто я не хочу спасать чуждое нам, и выбирать – какой жернов, перемалывающий меня и мою цивилизацию мне полюбить больше – верхний жернов, или нижний? Идеалы диких и голодных террористов или императив денег и либерального меркантилизма?

– Значит, остаетесь копать котлован под минареты? – спросил Саша.

– Значит, остаюсь, – ответил Баринов. ….

Вооруженный автоматом Калашникова феллах, свистнул в свисточек и прикрикнул на присевших на корточках строителей, – кАнчай курить, бездельники, бери лАпата, кАпай-давай, пАлезай в яма, капай-работай давай!

Землекопы, среди которых было много лиц со следами былой принадлежности к цеху работников интеллектуального труда, покрёхтывая, полезли в яму…

На Баринова феллах не глядел, делая для него некое исключение, ведь с ним сейчас разговаривал правоверный в правильном одеянии – в хеджабе и с автоматом…

Но Баринов сам засуетился, вставая с корточек и берясь за лопату,

– Все, все, Саша, я пойду со своими, а вы идите…

– Вы окончательно решили? – спросил Саша.

– Окончательно, – ответил Баринов, – и вам удачи не желаю…

Отходя от ямы, Саша потом еще раз оглянулся.

Феллах с автоматом не поленился – полез тоже в яму, чтобы дать пару хороших пинков заленившимся землекопам.

Баринову тоже досталось.

И ботинком по заднице, и прикладом по спине.