Молитва Благодарю Тебя, Создатель, Что я в житейской кутерьме Не депутат и не издатель И не сижу еще в тюрьме. Благодарю Тебя, могучий, Что мне не вырвали язык, Что я, как нищий, верю в случай И к всякой мерзости привык. Благодарю Тебя, Единый, Что в Третью Думу я не взят, — От всей души, с блаженной миной, Благодарю Тебя стократ. Благодарю Тебя, мой Боже, Что смертный час, гроза глупцов, Из разлагающейся кожи Исторгнет дух в конце концов. И вот тогда, молю беззвучно, Дай мне исчезнуть в черной мгле — В раю мне будет очень скучно, А ад я видел на земле. 1908 Из цикла «Лирические сатиры»
Под сурдинку Хочу отдохнуть от сатиры… У лиры моей Есть тихо-дрожащие, легкие звуки. Усталые руки На умные струны кладу, Пою и в такт головою киваю… Хочу быть незлобным ягненком, Ребенком, Которого взрослые люди дразнили и злили, — А жизнь за чьи-то чужие грехи Лишила третьего блюда. Васильевский остров прекрасен, Как жаба в манжетах. Отсюда, с балконца, Омытый потоками солнца, Он весел, и грязен, и ясен, Как старый маркер. Над ним углубленная просинь Зовет, и поет, и дрожит… Задумчиво осень, Последние листья желтит. Срывает Бросает под ноги людей на панель — А в сердце не молкнет Свирель: Весна опять возвратится! О зимняя спячка медведя, Сосущего пальчики лап! Твой девственный храп Желанней лобзаний прекраснейшей леди. Как молью, изъеден я сплином… Посыпьте меня нафталином. Сложите в сундук и поставьте меня на чердак, Пока не наступит весна. 1909 У моря Облаков жемчужный поясок Полукругом вьется над заливом. На горячий палевый песок Мы легли в томлении ленивом. Голый доктор, толстый и большой, Подставляет солнцу бок и спину. Принимаю вспыхнувшей душой Даже эту дикую картину. Мы наги, как дети-дикари, Дикари, но в самом лучшем смысле. Подымайся, солнце, и гори, Растопляй кочующие мысли! По морскому хрену, возле глаз, Лезет желтенькая божия коровка. Наблюдаю трудный перелаз И невольно восхищаюсь: ловко! В небе тают белые клочки. Покраснела грудь от ласки солнца. Голый доктор смотрит сквозь очки. И в очках смеются два червонца. – Доктор, друг! А не забросить нам И белье, и платье в сине море? Будем спины подставлять лучам И дремать, как галки на заборе… Доктор, друг… мне кажется, что я Никогда не нашивал одежды! Но коварный доктор – о змея — Разбивает все мои надежды: – Фантазер! Уже в закатный час Будет холодно, и ветрено, и сыро. И при том фигуришки у нас: Вы – комар, а я – бочонок жира. Но всего важнее, мой поэт, Что меня и вас посадят в каталажку. Я кивнул задумчиво в ответ И пошел напяливать рубашку. 1909 Экзамен Из всех билетов вызубрив четыре, Со скомканной программою в руке, Неся в душе раскаяния гири, Я мрачно шел с учебником к реке. Там у реки блондинка гимназистка Мои билеты выслушать должна. Ах, провалюсь! Ах, будет злая чистка! Но ведь отчасти и ее вина… Зачем о ней я должен думать вечно? Зачем она близка мне каждый миг? Ведь это, наконец, бесчеловечно! Конечно, мне не до проклятых книг. Ей хорошо: по всем – двенадцать баллов, А у меня лишь по закону пять. Ах, только гимназистки без скандалов Любовь с наукой могут совмещать! Пришел. Навстречу грозный голос Любы: «Когда Лойола орден основал?» А я в ответ ее жестоко в губы, Жестоко в губы вдруг поцеловал. «Не сметь! Нахал! Что сделал для науки Декарт, Бэкон, Паскаль и Галилей?» А я в ответ ее смешные руки Расцеловал от пальцев до локтей. «Кого освободил Пипин Короткий? Ну, что ж? Молчишь! Не знаешь ни аза?» А я в ответ почтительно и кротко Поцеловал лучистые глаза. Так два часа экзамен продолжался. Я получил ужаснейший разнос! Но, расставаясь с ней, не удержался И вновь поцеловал ее взасос. … Я на экзамене дрожал, как в лихорадке, И вытащил… второй билет! Спасен! Как я рубил! Спокойно, четко, гладко… Иван Кузьмич был страшно поражен. Бегом с истории, ликующий и чванный, Летел мою любовь благодарить… В душе горел восторг благоуханный. Могу ли я экзамены хулить? 1910 |
