II Под фиговой лапой В сплошном дезабилье, Обмахиваюсь шляпой И жарюсь на скамье, Но только солнце село, — Приплыл прохладный мрак: И с дрожью прячешь тело В застегнутый пиджак. III Нацедив студеной влаги В две пузатые баклаги, Я следил у водоема, Как, журча, струилась нить. Потный мул в попоне гладкой Мордой ткнул меня в лопатки: Друг! Тебя заждались дома, — Да и мне мешаешь пить!.. IV Есть белое и красное киянти. Какое выпить ночью при луне, Когда бамбук бормочет в вышине И тень платанов шире пышных мантий? Пол-литра белого, – так жребию угодно. О виноградное густое молоко! Расширилась душа, и телу так легко. Пол-литра красного теперь войдет свободно. V Олеандра дух тягучий — Как из райского окошка, А над ним в помойной куче Разложившаяся кошка. Две струи вплелись друг в друга… Ах, для сердца не отрада ль: Олеандр под солнцем юга Побеждает даже падаль. 1923 В гостинице «Пьемонт»
(Из эмигрантского альбома) I В гостинице «Пьемонт» средь уличного гула Сидишь по вечерам, как воробей в дупле. Кровать, комод, два стула И лампа на столе. Нажмешь тугой звонок, служитель с маской Данте Приносит кипяток, подняв надменно бровь. В душе гудит andante, Но чай, увы, – морковь. На письменном столе разрытых писем знаки, Все непреложнее итоги суеты: Приятели – собаки, Издатели – скоты. И дружба, и любовь, и самый мир не пуф ли? За стенами блестит намокшая панель… Снимаю тихо туфли И бухаюсь в постель. II Хозяйка, честная и строгая матрона, Скосив глаза на вздувшееся лоно, Сидит перед конторкой целый день, Как отдыхающий торжественный тюлень. Я для нее – один из тех господ, Которым подают по воскресеньям счет: Простой синьор с потертым чемоданом, Питающийся хлебом и бананом. О глупая! Пройдет, примерно, год, И на твоей гостинице блеснет: «Здесь проживал…» Нелепая мечта, — Наверно, не напишут ни черта. III За стеной по ночам неизвестный бандит С незнакомым сопрано бубнит и бубнит: «Ты змея! Ты лукавая, хитрая дрянь…» А она отвечает, зевая: «Отстань». «Завтра утром, ей-Богу, с тобой разведусь». А она отвечает: «Дурак! Не боюсь!» О Мадонна… От злости свиваясь волчком, Так и бросил бы в тонкую дверь башмаком, — Но нельзя: европейский обычай так строг, Позовут полицейских, посадят в острог… Я наутро, как мышь, проскользнул в коридор, Рядом скрипнула дверь, я уставил свой взор: Он расчесан до пят, и покорен, и мил, Не спускал с нее глаз, как влюбленный мандрил. А она, улыбаясь, покорная лань, — Положила на грудь ему нежную длань. 1924, февраль, Рим На площади Navona Над головами мощных великанов Холодный обелиск венчает небосвод. Вода, клубясь, гудит из трех фонтанов, Вокруг домов старинный хоровод. Над гулкой площадью спит тишина немая, И храм торжественный, весь – каменный полет, Колонны канделябрами вздымая, Громадой стройной к облаку плывет… Карабинеры медленно и чинно Пришли, закинув плащ, и скрылись в щель опять. О Господи! Душа твоя невинна, Перед тобой мне нечего скрывать! Я восхищен Твоим прекрасным Домом, И этой площадью, и пеньем светлых вод. Не порази меня за дерзновенье громом, Пошли мне чудо сладкое, как мед… Здесь все пленяет: стены цвета тигра, Колонны, небо… Но услышь мой зов: Перенеси сюда за три версты от Тибра Мой старенький, мой ненаглядный Псков! 1925 «…По форуму Траяна…» По форуму Траяна Гуляют вяло кошки. Сквозь тусклые румяна Дрожит лимонный зной… Стволом гигантской свечки Колонна вьется к небу. Вверху, как на крылечке, — Стоит апостол Петр. Колонна? Пусть колонна. Под пологом харчевни Шальные мухи сонно Садятся на ладонь… Из чрева темной лавки Чеснок ударил в ноздри. В бутылке на прилавке Запрыгал алый луч… В автомобилях мимо, Косясь в лорнет на форум, Плывут с утра вдоль Рима Презрительные мисс. Плывут от Колизея, По воле сонных гидов, Вдоль каждого музея Свершить свой моцион… А я сижу сегодня У форума Траяна, И синева Господня Ликует надо мной, И голуби картавят, Раскачивая шейки, И вспышки солнца плавят Немую высоту… Нанес я все визиты Всем римским Аполлонам. У каждой Афродиты Я дважды побывал… О старина седая! Пусть это некультурно, — Сегодня никуда я, Ей-Богу, не пойду… Так ласково барашек Ворчит в прованском масле… А аромат фисташек В жаровне у стены? А мерное качанье Пузатого брезента И пестрых ног мельканье За пыльной бахромой? Смотрю в поднос из жести. Обломов, брат мой добрый! Как хорошо бы вместе С тобой здесь помолчать… Эй, воробьи, не драться! Мне триста лет сегодня, А может быть, и двадцать, А может быть, и пять. 1928 |
