Осенний день I Какая кротость умиранья! На грядках иней, словно пух. В саду цветное увяданье И пышных листьев прелый дух. Река клубится серым паром. Хрустит промерзший старый плот. Далеким радостным пожаром Зарделись клены у болот. Заржавел дуб среди площадки. Скрутились листья, темен ствол. Под ним столпились в беспорядке Скамейки голые и стол. Ель в небе легче кипариса. Всем осень – ей зеленый взлет… На алых зернах барбариса Морозно-матовый налет. Цветы поникли на дорожки, На лепестках комки земли. В узлах душистого горошка Не все бутоны расцвели… В аллеях свежий ветер пляшет. То гнет березы, как рабов, То, утомясь, веревкой машет У гимнастических столбов. В вершинах робкий шепот зова И беспокойный смутный бег. Как странно будет видеть снова Пушистый белый-белый снег… II Всплески весел и скрипы уключин — Еле слышные, жалкие скрипы. Под кустами ряд черных излучин Заткан желтыми листьями липы. Сколько листьев… Под выгнутой ивой Как лилово-румяные пятна, Стынут в лоне воды сиротливой. Небо серо, и даль непонятна. Дымный дождик вкруг лодки запрыгал, Ветром вскинуло пыль ледяную, И навес из серебряных игол Вдруг забился о гладь водяную. За дождем чуть краснели рябины — Вырезные поникшие духи, И безвольно качались осины, Как худые, немые старухи. Проплыла вся измокшая дача. Черный мост перекинулся четко. Гулко в доски затопала кляча, И, дрожа, закивала пролетка. Под мостом сразу стало уютней: С темных бревен вниз свесилась пакля, Дождь гудел монотонною лютней, Даль в пролете, как фон для спектакля. Фокс мой, к борту прижав свои лапы, Нюхал воздух в восторженной позе. Я сидел неподвижно без шляпы И молился дождю и березе. 1912 Воробьиная элегия
У крыльца воробьи с наслаждением Кувыркаются в листьях гнилых… Я взираю на них с сожалением, И невольно мне страшно за них: Как живете вы так, без правительства, Без участков и без податей? Есть у вас или нет право жительства? Как без метрик растите детей? Как воюете без дипломатии, — Без реляций, гранат и штыков, Вырывая у собственной братии Пух и перья из бойких хвостов? Кто внедряет в вас всех просвещение И основы моралей родных? Кто за скверное вас поведение Исключает из списка живых? Где у вас здесь простые, где знатные? Без одежд вы так пресно равны… Где мундиры торжественно-ватные? Где шитье под изгибом спины? Нынче здесь вы, а завтра в Швейцарии, — Без прописки и без паспортов Распеваете вольные арии Миллионом незамкнутых ртов… Искрошил воробьям я с полбублика. Встал с крыльца и тревожно вздохнул: Это даже, увы, не республика, А анархии дикий разгул! Улетайте… Лихими дворянами В корне зло решено ведь пресечь — Не сравняли бы вас с хулиганами И не стали б безжалостно сечь! 1913 Стихотворения, написанные в эмиграции и не входившие в прижизненные издания (1920–1932) Цикл «Русская печаль» И. А. Бунину На виселицы срублены березы. Слепой ордой затоптаны поля — И только в книгах пламенные розы, И только в книгах – русская земля! Поэт-художник! Странная Жар-Птица Из той страны, где только вой да пни… Оазис ваш, где все родное снится, Укроет многих в эти злые дни. Спасибо вам за строгие напевы, За гордое служенье красоте… В тисках растущего, безвыходного гнева, Как холодно теперь на высоте! Шагать по комнате, к окну склоняться молча, Смотреть на мертвые, пустые облака… Не раз, не раз, гася приливы желчи, Дрожала ваша скорбная рука… Когда падет тупое царство низких, — Для всех оставшихся – разбитых и больных — Вы будете одним из самых близких, Одним из самых близких и родных… 1920, октябрь Скорбная годовщина
Толстой! Это слово сегодня так странно звучит. Апостол Добра, пламеневшее жалостью слово… На наших погостах средь многих затоптанных плит, Как свежая рана, зияет могила Толстого. Томясь и страдая, он звал нас в Грядущую Новь, Слова отреченья и правды сияли над каждым — Увы! Закрывая лицо, отлетела от мира Любовь И темная месть отравила томление жажды… Толстой! Это слово сегодня так горько звучит. Он истину больше любил, чем себя и Россию… Но ложь все надменней грохочет в украденный щит И люди встречают «Осанной» ее, как Мессию. Что Истина? Трепетный факел свободной души, Исканья тоскующим сердцем пути для незрячих… В пустые поля он бежал в предрассветной тиши, И ветер развеял всю горечь призывов горячих. Толстой! Это имя сегодня так гордо звучит. Как имя Платона, как светлое имя Сократа — Для всех на земле – итальянец он, немец иль бритт — Прекрасное имя Толстого желанно и свято. И если сегодня у мирных чужих очагов Все русское стало как символ звериного быта, — У родины духа, – бескрайняя ширь берегов И Муза Толстого вовеки не будет забыта… Толстой! Это имя сегодня так свято звучит. Усталость над миром раскинула саван суровый… Нет в мире иного пути: Любовь победит! И Истина встанет из гроба и сбросит оковы. Как путники в бурю, на темном чужом корабле Плывем мы в тумане… Ни вести, ни зова… Сегодня мы все на далекой, родимой земле — У тихой могилы Толстого… 1920 |
