У постели Не тоска, о нет, не тоска — Ведь, давно притупилась тоска И посеяла в грудах песка Безнадежно-бесплодный ноль. Не тоска, о нет, не тоска! И не гнев, не безумный гнев — Гнев, как пламя, взволнован и жгуч, Гнев дерется, как раненый лев, И вздымает свой голос до туч… Нет, не гнев, не безумный гнев! Иль усталость? Сон тех, кто сражен? Малокровие нищей души, Что полезла в огне на рожон И добыла в добычу шиши? Но ведь ты и не лезь на рожон. Это лень! Это мутная лень, Словно плесень прилипнув к мозгам, Вяло душит сегодняшний день, Повернувшись спиною к врагам. Это лень, это грязная лень! «Все равно!» – не ответ, берегись! «Жизнь без жизни» – опасный девиз. Кто не рвется в свободную высь, Неизбежно свергается вниз… Берегись, берегись, берегись! Быть живым драгоценней всего… Пусть хоть гордость разбудит тебя. Если спросишь меня: для кого? Я скажу: для своих и себя. Быть живым драгоценней всего! 1911 В немецком кабаке
Кружки, и люди, и красные столики. Весело ль? Вдребезги – душу отдай! Милые немцы смеются до колики, Визги, и хохот, и лай. Мирцли, тирольская дева! В окружности Шире ты сосен в столетнем лесу! Я очарован тобой до недужности. Мирцли! Боюсь не снесу… Песни твои добродушно-лукавые Сердце мое растопили совсем, Мысленно плечи твои величавые Жадно и трепетно ем. Цитра под сильной рукой расходилась, Левая ножка стучит, Где ты искусству такому училась? Мирцли глазами сверлит… Влезли студенты на столики парами, Взвизгнули, подняли руки. Матчиш! Эйа! Тирольцы взмахнули гитарами. Крепче держись – улетишь!.. Мирцли! Спасибо, дитя, за веселие! Поздно. Пойду. Головой не качай — В пиво не ты ль приворотное зелие Всыпала мне невзначай? 1910, Гейдельберг Родной пейзаж Умирает снег лиловый. Видишь – сумерки пришли: Над унылым сном земли Сизых туч хаос суровый Надвигается вдали. На продрогшие осины Ветер северный летит, Хмуро сучья шевелит. Тени холодны и длинны. Сердце стынет и болит. О печальный трепет леса, Переполненного тьмой! Воздух, скованный зимой… С четырех сторон завеса Покоренности немой… На поляне занесенной Пятен темные ряды — Чьи-то бедные следы, Заметает ветер сонный И свистит на все лады. Кто искал в лесу дорогу? И нашел ли? Лес шумит. Снег тенями перевит. Сердце жалуется Богу… Бог не слышит. Ночь молчит. ‹1910› В степи Облаков оранжевые пряди Взволновали небо на закате. В ароматной, наплывающей прохладе Зазвенел в душе напев крылатый. Все темнее никнущие травы, Все багряней солнечное око. Но, смиряя пыл небесной лавы, Побежали сумерки с востока. Я один. Поля необозримы. В камышах реки кричат лягушки. На холмах чертой неуловимой Засыпают дальние опушки. Набегает ветер за плечами. Задымились голубые росы. Под последними печальными лучами Меркнет облако и голые откосы. Скрип шагов моих чужой и странно звонкий. В темноте теряется дорога. И на небе, правильный и тонкий, Смотрит месяц холодно и строго. 1910 Мороз На деревьях и кустах Кисти страусовых перьев. Банда бойких подмастерьев Лихо мчится на коньках. Прорубь в снежной пелене. По бокам синеют глыбы. Как дрожат от стужи рыбы В мертвой, черной глубине! Пахнет снегом и зимой. В небе дымчатый румянец. Пятки пляшут дробный танец И, хрустя, бегут домой. На усах хрустальный пух, У ресниц сквозные стрелы. Сквозь мираж заиндевелый Реют стаи белых мух. Растоплю, дрожа, камин. Как свирель к устам венгерца, Пусть прильнет к печали сердца Яркий, угольный кармин… Будут яблоки шипеть На чугунной сковородке, А в заслонке ветер кроткий, Отогревшись, будет петь. И в сенях, ворвавшись в щель Из-под мутной снежной крыши, Засвистит октавой выше Одуревшая метель… Ты придешь? Приди, мой друг, — Обратим назло природе, Людям, року и погоде, Зиму – в лето, север – в юг! 1911, Петербург |
