И вот спустя некоторое бесценно потраченное на блуждания время Менгель вдруг остановился, обернулся, прищурено посмотрев по сторонам, и зашёл в заведение, вывеска которого утверждала, что там расположился "Концертный паб “У Шона”. Зовите всех, кого мечтаете споить!". У заведения хмуро стоял амбал, скорее всего, охранник.

Томас постарался распрямить всколоченные волосы и восстановить дыхание, а затем вальяжной походкой, как уважаемый джентльмен или модель, приблизился ко входу в выпивной паб.

— Добрый день, Мистер Охранник, — серьёзно пробубнил надувшийся Гринбейл. — Меня зовут Богатый Карлик Томас, но вы можете звать меня Мистер Гринбейл...

— А ну стой, где стоишь! — прогрохотал крупный вышибала, охраняющий паб от бедняков и личностей, занесённых в список должников. — Сегодня мы не принимаем детей, псевдокарлик. Если требуется попасть внутрь, то приходи через четыре дня на еженедельный праздник пьяниц любых возрастов.

Мистер Гринбейл попытался проскользнуть в паб, однако Мистер Охранник схватил уважаемого горожанина за воротник и грубо завопил ему на ухо:

— На случай, если ты тугоухий. Детям вход строго запрещён!

— Да понял я, понял, — промямлил взрослый джентльмен Томас, выпутываясь из нежеланных объятий вышибалы.

Не отчаиваясь, великий путешественник и по совместительству актëр решил пройти за здание и не прогадал. Чëрная дверь запасного входа оказалась заперта, но не маленькое окошечко, которое вело прямиком в подвал, в котором хранились бочки с выпивкой. Протиснуться туда мог лишь худенький мальчишка тринадцати кругов, каким Томас, к счастью, и являлся. Окошки были предназначены для проветривания, а не для проникновения через них в разливную детей. Но кого это волнует?

Открыв проход, из которого запахло хмелем, опустившись в непроглядную темень и привыкнув к ней, мальчик заметил проход зал, откуда доносилась весёлая и задорная живая музыка, местами сумбурная и завиливающая. “Джаз, — решил Томас. — Именно так называется игра на инструментах, когда не ясно, куда завернёт разная и вместе с этим складная мелодия”.

Гринбейл прокрался мимо пустой барной стойки на согнутых ногах и спрятался под одиночным столиком. Фонари горели плохо, поэтому мальчишку не заметили сразу. В полумраке подросток стал искать Менгеля Рондалонича. Лестница справа вела на верхний этаж, а люк у стойки бармена вёл в кладовую. Внезапно некий резкий шум заставил юного посетителя вздрогнуть от испуга и дёрнуться. Гринбейл посчитал, что новый шварц заметил его в толпе и ринулся к нему, но нет. На самом деле со стула упал неизвестный Томасу костлявый старик с бородой до колен. Он явно сидел в пабе не один вечер или ночь напролёт и вот теперь рухнул на грязные половицы. Подросток подумал, что кто-нибудь подойдёт к мужчине в отставке и поднимет его, но никто даже пальцем не двинул в сторону подвыпившего дедули. Видимо, подобное происходило тут не впервой. Странные люди – взрослые. Сколько не пытаешься понять, что у них на уме, ни разу не угадываешь. А ведь было бы так чудесно, когда ты знаешь, что стоит ожидать от клоуна из подворотни с кувалдой в руках.

Пили в выпивном пабе, безусловно, до дна. Из напитков "У Шона" продавались только три вида хмельно-торкогольных напитков, к которым привыкли горожане Онфоста: торн, чигин и корья.

В основном, здесь покупали лишь торн – хмельной крепкий мужской напиток, приготовленный из торниана. Официально торн признали нелегальным из-за того, что он мог поставить под угрозу рабочую силу Короны. А дело в следующем: торниан – распространенный ядовитый продукт. Очистить его от смертельной фиолетовой пыльцы безопасно и легко, но благодаря халатности рабочих случались и фатальные ошибки, которые повлекли волны массовых отравлений. Да и торн обладал ужасной способностью превращать джентльмена в хромающую мокрую огрызающуюся дворнягу. Таких часто пристреливали из охотничьих ружей в фермерском городке, Ингриде. И не только собак.

А вот разрешённым считался чигин – тёплый, чарующий отвар из вишни и сладких кореньев. Называли его напитком по-хамски дамским и не наливали мужчинам, которые всё же находили способы напиться. Корья же напоминала чигин и продавалась всем. Частенько её пили одинокие пожилые старушки, после чего их лица приобретали верный кислотный оттенок, а также скукоживались в недовольные от горечи гримасы, с которыми дамочки бродили сутки наролёт.

Томас и не догадывался, как сложно прятаться от сорока с лишним посетителей. Огромным плюсом послужило то, что многие взоры были обращены к крохотной сцене, на которую направили два прожектора, имеющих сходство с фарами современных машин. Правда, в Онфосте машин не видел практически никто. Хм, всё же "крайний город" как-никак.

Внезапно послышались улюлюканья посетителей. На сцену под беспрестанные удары в ладоши, вышел мужчина, одетый с иголочки в чёрно-белый костюм. "Вероятно, это концертмейстер" — сообразил Томас, отвлёкшись от цели. Сам того не понимая, Мистер Гринбейл попал на концерт.

— Дражайшие господа, превеликоуважаемые дамы и их чудесные пёсики, которых хочется поцеловать в их носики, — начал человек, которого Томас назвал концертмейстером. — Настал долгожданный момент, когда на сцену взойдёт голос правды, певец круга, гениальнейший писатель и талантливый исполнитель Мсье-е-е Ха-ай! Поприветствуйте же гостя, прибывшего к нам специально из Тинсана!

В зрительной части загромыхали бутылки, повылетали пробки и раздались рукоплескания вместе с пьяными криками: "просим!" и "зачем нам вообще нужен этот скрамблкораблендель?".

Концертмейстер удалился восвояси, а из-за красной ширмы, отодвинувшейся по чьему-то приказу, выскочил привлекательный молодой человек. Одет он был по классике: такой же костюм, как и у организатора, только с ядовито-жëлтой бабочкой, черным принизанным котелком, прикрывающим курчавые чернильные волосы. Мсье Хай постукивал по полу сцены резной тростью, снизу похожей на кочергу, и поглядывал на зрителей, улыбаясь до ушей и излучая лишь счастье и радость. Он послал парочку поцелуев леди, которые тут же разозлённо схватили их мужья.

— Как вы уже слышали, я – знаменитый исполнитель Мсье Хай, — начал речь певец. — И прибыл я из Тинсана в преддверии Дня Объединения. Прибыл, прибыл... Зачем же я прибыл сюда? Кто-нибудь подскажет? Нужна ваша помощь, дамы и господа! Отшибло память.

— Чтобы спеть! — послышалось из зала.

— Чтобы сгнить! — добавил какой-то хам.

— А вот и нет! — отрезал Хай, бросая умопомрачительную улыбку. — Я прибыл сюда, чтобы поведать вам о тяжкой, неподъёмной жизни джентльмена и помочь многим побороть так называемый "синдром идеалиста". Да начнётся же моё первое выступление в Онфосте!

После этих слов оркестр, прятавшийся в тёмном углу, осветили третьим прожектором, а на подмостки выбежали четыре женщины с строгих деловых платьях. В уши ударили резкие переливы рояля, возвышавшегося на возвышении, где же ещё ему расположиться, гудение весёлого старичка-тромбона переплелось с протяжными возмущениями саксофона и трубы. Стараясь перекрыть спор, в разговор влезла придирчивая и толстоносая туба. Спустя секунду присоединились и барабаны. Внезапно ворвавшаяся какофония превратилась в плавный мотивчик из тех, какие постоянно крутят по новостфонам (ещё одно название для радио). И тогда Мсье Хай запел приятным, манящим голосом, изменившимся до не неузнаваемости.

Говорят, что джентльмены.

Здесь, и тут, и там,

А отвечу каждому,

Что всё это обман!

Надоедает часто,

Носить одно и тоже.

Все галстуки похожи,

Оттенка гнилой кожи!

Танцовщицы подошли к краю сцены и вытянули правые руки, изогнув их словно ветки кривого деревца. Тут же из зала вылетели четыре идентичные трости, как у Мсье Хая, и попали точно в ладони в чёрных перчатках. Под удивленные охи и вздохи посетителей девушки принялись двигаться в такт музыке. Изумительно, что и Мсье Хай также стал подпрыгивать то на одной ноге, то на другой, при этом продолжая навывать в закреплённый усилитель звука и опираться на шикарную лакированную палку. Начался припев, слова тянулись медленно, особенно в конце фраз, словно вязли в болоте.