— Мне интересно, — вынесла свой вердикт капитан. И, чтобы слова не расходились с делом, шустро полезла по лестнице вниз. Азари последовала за ней, а вот кварианка предпочла остаться наверху. Единственное, что она сделала — облокотилась на перила, чтобы чуть лучше видеть.

Джейн обошла клетку. На полу лежал слой какого-то серого песка, на котором явно виднелись следы многочисленных лапок. Откуда приходили твари и куда они ушли — понять было нельзя, разве что вентиляционные решетки вдоль стен варварски выломаны. Наконец навья обратила внимание на жука. Жук тоже повернул голову. Шепард подсознательно ожидала бессмысленного удара в стекло щупальцем, но нет: существо смотрело на нее, кажется, совершенно осмысленно.

Лиара сдавленно пискнула: вполне благонадежный труп, это навья проверила в первую очередь, вдруг поднялся на ноги. Движения мертвой азари были резкими и угловатыми, как будто она пытается приноровиться к непривычной оболочке.

Не обращая внимание на направленное на нее оружие, азари подошла к клетке и обернулась:

— Эта особь будет говорить за нас, — проговорила она вкрадчивым шелестящим голосом, напоминающем одновременно журчание ручья и шипение змеи. — Мы не можем петь в ваших низких мирах. Ваша музыка бесцветна.

— Что она несет? — обратилась Джейн к Лиаре, будто ожидая, что азари сможет объяснить странное поведение своей соплеменницы. Но доктор Т’Сони только развел руками.

— Ваш способ общения странен, — вместо Лиары пояснила восставшая. — Плосок. Он не расцвечивает воздух. Когда говорим мы, все движется.

— Оно и видно, — хмыкнула навья, замечая, что азари и впрямь дергается, будто ее бьет током. Потом Джейн осенило: одновременно с телом двигается голова гигантского жука!

— То есть, это ты со мной разговариваешь? — на всякий случай уточнила Шепард, тыкая пальцем в стекло. Жук кивнул, подтверждая.

— Мы — мать, — тем временем продолжал импровизированный динамик, — мы поем тем, кто остался позади. Детям, которых вы считали замолчавшими. Мы — рахни.

— Я читала о них! — воскликнула Лиара. — Но всегда считала, что рахни были уничтожены во времена рахнийских войн! Это было почти тысячу лет назад, а может больше.

— Погоди, то есть эта дрянь, что сейчас ползают по станции и убивает все подряд — твои дети? — навью больше интересовали практические вопросы.

— У нас украли наши яйца, похитили у наших детей прежде, чем они научились петь. Они хотели превратить их в зверей войны. В жвала, лишенные собственных песен. Нашим старшим хорошо в тишине, но дети знают лишь страх, если им никто не поет. Страх сокрушил их разум. Они потеряны в тиши. Их нельзя спасти.

— Я понимаю, — протянула Лиара, когда рахни замолчала. — Ребенок, годами запертый в шкафу вряд ли вырастет нормальным.

— То есть, ты не будешь меня сейчас обвинять в том, что я застрелила двух, трех... нескольких, — в голосе Джейн послышалось смущение. Она даже предположить не могла, что агрессивные насекомые окажутся частью вполне разумного вида.

— Им нужно даровать покой, — с тихой печалью ответила рахни. — В том виде, в котором есть, они будут чинить лишь вред. Это прискорбно. Но необходимо.

Она помолчала, что-то обдумывая.

— Но прежде чем ты займешься нашими детьми, мы стоим перед тобой. Как ты станешь петь? Ты отпустишь нас? Должны ли мы вновь утихнуть?

— Это зависит от того, что ты собираешься делать, оказавшись на свободе, — резонно заметила Шепард. — Насколько я помню, твои предки устроили в галактике резню.

— Мы... — привычно начала рахни, но затем решила поправиться, — я не знаю, что было во время войны, — короткая пауза. — Мы лишь слышали диссонанс, песню цвета маслянистых теней. Мы были лишь яйцом и во сне слышали плач нашей матери. Теперь бы стали искать тайное место, чтобы учить наших детей гармонии. Лишь когда они поймут ее, мы сможем вернуться.

— Звучит убедительно, да? — Джейн повернулась к Лиаре, ища поддержки. Ее посетило редкое и, казалось бы, оставленное на Иден Прайм чувство, что сейчас должен решаться вопрос не ее уровня компетенции. Одно слово, один выстрел — и целый народ будет уничтожен. Или получит право на жизнь. Нестерпимо хотелось позвонить комиссару, Советнику, Князю, наконец.

— Я не думаю, что мы имеем право выносить ей приговор, — твердо произнесла доктор Т’Сони.

— Ладно, — определилась Джейн. — Сейчас я тебя выпущу. Но без глупостей.

Она нажала на панель, встроенную в стену, и клетка уехала куда-то вниз, освобождая рахни.

Та не спешила. Она медленно подошла к капитану и мягко, почти нежно дотронулась до ее лба кончиками щупалец.

— Ты не доверяешь нам. Но коснувшись твоих струн, мы думаем, что ты способна увидеть нашу песню. Позволь же показать тебе ее вкус. Вспомни место, что заставляет тебя услышать гармонию.

При слове «гармония» в голову Джейн всегда приходила одна картина — синяя гладь озера в горной долине, тянущиеся к небу пики, покрытые снежными шапками и свежий запах цветов, что раскрываются по весне. В то время как другие достопримечательности оставались всего лишь записью на задворках памяти с кривоватой отметкой «посещено», это было, кажется, единственное место на Земле, куда навья любила возвращаться в сотый и тысячный раз. Оно словно не подвластно времени.

И едва успела Джейн нарисовать долину в воображении, как тонкие щупальца рахни коснулись ее лба еще раз. Навья инстинктивно зажмурилась. А потом мир, которым она привыкла его ощущать, исчез, сменившись чем-то. Это что-то можно было бы сравнить с очень реалистичной галлюцинацией, но вряд ли в мире существовал наркотик, способный вызвать такое искажение реальности. Вкус, зрение, обоняние, слух и тонкое ощущение переплетения энергий, что обычно воспринимались как что-то отдельное, слились в одно неделимое целое, и ни одна воля не смогла бы разделить его на составные части. Песня белого и голубого цвета, чьи ноты имели горьковато-сладкий вкус, лилась со всех сторон, наполняя воздух цветочным ароматом волшебства. Расцветая в глубине, она воплотилась в жаркое крещендо, затягивая в высь черно-фиолетовых аккордов.

Внезапно все закончилось. Шепард согнувшись, сидела на полу, а руки Лиары тревожно поддерживали ее за плечи. На миг навья представила, как она пускает пулю в лоб таинственному созданию, и тотчас видение заветной долины окрасилось в кроваво красный, как будто это действие навеки осквернит милый сердцу образ.

— Капитан, с вами все в порядке? — голос азари звучал издалека, как будто из-за плотной ватной стены.

— Иди отсюда, — Джейн с трудом подняла онемевшую руку, указывая на ворота отсека. — Пока я не передумала.

— Ты дашь нам шанс сочинить новую музыку? Мы будем помнить. Мы станем петь о твоем всепрощении нашим детям, — в последний раз проговорила мертвая азари, после чего мешком повалилась на пол. Рахни благодарно кивнула и величественно, иначе и не скажешь, зашагала прочь.

— Ничего не спрашивай, — пресекла навья еще не начавшийся, но уже написанный на лице Лиары вопрос. — Я в любом случае не смогу описать это словами.

Она медленно, как после долгого сна, поднялась на ноги и пару минут стояла, пытаясь вернуться в «здесь и сейчас».

— Идем, — наконец собралась Джейн. — У нас еще есть дела.

Лиара чуть заметно помрачнела. Последним неоконченным делом на этой станции была Бенезия.

Дальнейший путь выдался относительно спокойным.

Тали, ожидавшая на балконе, ограничилась скупым комментарием:

— Я считаю, что вы поступили правильно, Шепард.

По боковому коридору отряд добрался до входа на станцию. Вагонетка с призывно открытыми дверями была темной и безжизненной, но несколько умелых манипуляций кварианки с пультом управления вернули ей энергию. Тихо загудев, вагон тронулся, увозя спутниц вперед, к концу путешествия.

Поездка длилась недолго. Спустя смешные несколько минут — и отряд уже стоял на другой станции, точной копии первой. За станцией начинался другой коридор. И хотя он был похож на все прочие на Вершине 15, нельзя было не заметить, что здесь нет того ощущения запустения, что не покидало навью в основном здании. Кажется, «Расселина» была последним оплотом, призванным защитить обитателей комплекса, если эксперименты выйдут из-под контроля.