Женщина за пределами нашей кареты продолжала кричать. Она пыталась вырваться из рук охранников, умоляя их пустить её в погоню. Но ей отказали.

— Они не отпустят её, — тихо сказал Пал, опустив взгляд. — Это слишком опасно.

— Как это “слишком опасно”. А как же ее ребенок? Они же не могут просто сделать вид, что его никогда не было! И ничего нельзя сделать? — прошептала я, чувствуя, как отчаяние и страх сжимают моё сердце.

Пал молчал. Это молчание сказало мне больше, чем любые слова. Опасность была не просто реальной. Она дышала мне в лицо.

После душераздирающих криков матери повисла тяжёлая тишина. Мир словно замер, оставив только этот пронзительный плач, что эхом отдавался в моей голове. Я обернулась к Палу, который смотрел на меня растерянно, словно не мог принять решение.

— Лота, мы не можем, — тихо сказал он, покачав головой. — Если уйдём, нас не примут обратно в караван. Мы останемся одни.

— А если бы это был не чужой ребёнок? — спросила я, чувствуя, как ярость и боль зажатой в безвыходности ситуации накатывают на меня волнами.

— Но этот не наш, — холодно вмешалась Лана, смотря на меня так, будто я говорила полную чушь.

— Не наш, — повторил Пал взглянув на нее, но голос его звучал уже совсем иначе. В его взгляде мелькнула решимость. — Если ты готова, Огонёк…

Я улыбнулась ему в ответ, подбадривая, и первой открыла двери кареты. Лана, увидев это, вспыхнула негодованием.

— Это идиотизм! Это не наши проблемы! — воскликнула она, хватая Пала за руку, будто пытаясь удержать. — Ты не обязан идти. Если твоя сестра такая… несмышлёная, это не значит, что и ты должен лезть в это!

— Никто не смеет так говорить про мою семью, особенно пустоголовые красавицы, — холодно отрезал Пал. Её хватка ослабла, и он вышел из кареты, забрав наши вещи.

Мы подошли к мужчине, который потерял своего ребёнка. Его лицо было безжизненным, но глаза горели яростью.

— Мы идем за малышом. Вы с нами? — сказал Пал, глядя мужчине прямо в глаза. Тот кивнул.

— Она останется, — ответил он, указав на свою жену, которая тихо плакала в карете. — В её состоянии она не сможет помочь. Она только помешает. Мы встретимся у границы.

Мы забрали с собой немного оружия, что смогли найти. Охранники каравана с усмешкой смотрели на нас, как на сумасшедших.

— Мы берём всю ответственность на себя, — сказал Пал, его голос звучал твёрдо.

— Глупцам мешать мы не нанимались, — лениво заметил один из охранников, махнув рукой.

Мы покинули караван втроём: я, Пал и отец ребёнка. Лана осталась, уставившись на нас со смесью недоумения и страха.

Впереди нас ждала неизвестность. Темнота сгущалась вокруг, но это лишь усиливало мою решимость. Мы шли вслед за бандой, оставив всё позади. Но я четко знала, что другого пути и быть не может.

Догнать банду оказалось проще, чем я ожидала. Они не скрывались, их лагерь стоял прямо на открытой поляне, окружённой редкими деревьями. Огонь мерцал в костре, освещая их фигуры. Они, казалось, чувствовали себя в полной безопасности, даже не потрудились расставить дозорных. Возможно, из-за того, что численно они явно превосходили нас. На прямую атаку мы даже не рассчитывали.

— Это самоубийство, — тихо прошептал Пал, наблюдая за лагерем из укрытия. — Нам нужен план.

— Притаимся и дождёмся темноты, — предложил отец ребёнка, его голос был напряжённым, но твёрдым.

Мы устроились в тени деревьев, наблюдая за бандой, стараясь не двигаться лишний раз. С каждой минутой ночь становилась всё глубже, а ожидание превращалось в пытку. Я всё время смотрела на фигуры людей вокруг костра и в ту сторону, где, по нашему предположению, должен был быть ребёнок.

Когда лагерь затих, а огонь угас до едва заметных угольков, мы начали двигаться. Тихо, как могли, крались к месту, где, по словам отца, должен был быть его малыш. Ребёнок оказался заперт в деревянной клетке, укреплённой грубыми цепями. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — открыть её быстро и тихо не получится.

— Мы его не достанем, — прошептал Пал, осматривая клетку. — Надо отступить и вернуться с отмычкой.

Но отступать я не могла. Клетка стояла прямо передо мной, а внутри сидел маленький комочек, свернувшийся на грубой соломе.

"Ты могла бы переместить меня, если бы была сильнее," — вспомнила я слова Рилана. Могла бы… Если бы.

— Дайте мне время, — шепнула я.

— Лота, это не время для экспериментов! — едва слышно зашипел Пал. Но видя мою решимость, увел отца малыша подальше.

Я закрыла глаза, собирая все свои силы. Всё моё тело напряглось, а в голове звучал только один призыв: «Ко мне. Главное не самой к нему, а его ко мне!» Я сложила руки, будто в молитвенном жесте, и сосредоточилась на ребёнке. Сердце билось так громко, что я не слышала ничего вокруг. Но ничего не происходило.

"Сильнее," — говорила я себе. "Ты можешь. Просто ещё сильнее." Стиснув зубы, я сосредоточилась на тепле, что исходило от малыша, на его маленьком сердце, его жизни. И вдруг я почувствовала что-то странное — тёплое капнуло на мои скрещённые пальцы. Моя кровь?

Но в следующую секунду малыш оказался у меня на руках. Я распахнула глаза, не веря в то, что случилось. Это сработало. Он был здесь, маленький, тёплый, живой. Я крепче прижала его к груди и поманила Пала и отца малыша  рукой.

Мы уже были готовы бежать, но малыш вдруг начал плакать. Его тонкий плач эхом разлетелся по ночному лесу. Бандиты начали просыпаться, сначала медленно, затем один за другим. В лагере началась суматоха.

— Беги! — закричал Пал, подталкивая меня в сторону леса.

Я рванула с ребёнком на руках, слыша позади звуки приближающейся погони. Отец ребёнка побежал за мной, но через мгновение остановился, чтобы помочь Палу, который вступил в бой, прикрывая наше отступление. Лезвие его меча сверкнуло в лунном свете, отражая звуки металла о металл и яростные крики бандитов.

Я не оборачивалась. У меня была только одна цель — спасти ребёнка и вернуть в караван матери. Успеют ли Пал и отец догнать меня? Живы ли они? Мысли мелькали в голове, но я гнала их прочь. Главное — продолжать бежать.

Догнать караван пешком? Это было заведомо обречённое дело, и я это прекрасно понимала. Но я знала, где они собирались остановиться на ночь — постоялый двор в нескольких часах пути. Это была моя единственная надежда. Мы предполагали, что всё может пойти не так, и условились встретиться именно там в случае чего.

Когда позади меня всё стихло, я перестала бежать. Сердце всё ещё колотилось в груди, но звуки погони больше не преследовали нас. Значит, Пал и отец малыша задержали бандитов. Но надолго ли? Вопрос остался без ответа. Я знала, что ждать их здесь — значит подвергать ребёнка опасности, и потому продолжила путь.

— Всё хорошо, малыш, — шептала я, крепче прижимая его к себе. — Мы скоро будем в безопасности.

Он больше не плакал. Его маленькие ручки цеплялись за мою одежду, словно это могло спасти его от мира, полный жестокости. Я старалась говорить с ним спокойным, ровным голосом, хотя руки ныли от усталости. Я не привыкла к такой ноше и чувствовала, как с каждым шагом мышцы становятся всё слабее.

Дорога была пустынной, и лунный свет едва освещал её извилистую линию. С каждым шагом я напоминала себе, что безопасность ребёнка — это главное. Вся боль, страх и сомнения были не важны. Главное — продолжать идти.

Через какое-то время я заметила, что малыш начал засыпать у меня на руках. Его дыхание стало ровным, а пальчики чуть разжались. Этот момент покоя позволил мне самой немного расслабиться, но не настолько, чтобы забыть об опасности. Я оглядывалась на каждый шорох, готовая сорваться с места, если кто-то появится на дороге.

Два часа пути растянулись в вечность. Ноги подкашивались, а спина ныла от напряжения. Но когда вдали замаячила вывеска постоялого двора, я впервые за весь вечер почувствовала облегчение.